кустарников в попытке отвоевать кусок земли у терраформирующих почвенных бактерий. Кустарник сменялся высокими, в человеческий рост, зарослями, за которыми возвышалась неприступная стена леса. Только бы незаметно пересечь пастбище, а в пролеске ее видно не будет. Долго они искать не станут. Покричат ее имя, поругаются… и улетят.
В рассветной серости, затянутой утренней дымкой, Офелия зашагала через поле, прихватив с собой наволочку со снедью на несколько дней и мешочек с семенами. Если ее огород разорят, она сможет разбить новый… Что будет дальше, она не загадывала.
Земля на пастбище пружинила под ногами, мокрая трава щекотала ноги и пропитывала влагой юбку. Офелия поняла, что, если ее хватятся слишком рано, кто-нибудь может увидеть темный след, который она оставила на серебристой от росы траве. Может, они решат, что это было животное? Где-то заблеяла овца. Интересно, оставят ли овец в живых. Офелия надеялась, что да. Она любила вязать. Высокие травы, растущие за кромкой пастбища, елозили по ногам жесткими мокрыми листьями, и юбка быстро промокла по самые бедра. За спиной раздались голоса… Звали не ее; это было предупреждение для тех, кто должен лететь на следующем челноке. Наконец туман расступился, и перед ней возникла темная стена первых высоких кустарников.
Зайдя поглубже в лес, Офелия присела отдохнуть; здесь было слишком темно, чтобы идти дальше, и она уже не раз спотыкалась об узловатые корни и стволы. Солнце постепенно поднималось, пробиваясь сквозь густые кроны, из темноты проступали все новые очертания и цвета. Что-то прыгало высоко в ветвях, похрюкивая и попискивая. Офелия насторожилась, но осталась сидеть.
Вскоре солнце начало разгонять туман. Когда видно стало лучше, Офелия встала и медленно двинулась дальше, высматривая дорогу поровнее, чтобы уберечься от новых синяков. Она уже бывала в лесу после смерти Умберто; уже тогда она поняла, что всегда сумеет найти дорогу домой. Никто не верил ей; соседи тревожились и просили прекратить вылазки в лес. Но сейчас она ничуть не боялась заблудиться.
Проголодавшись, она устроилась на земле и достала из мешка еду. Потом выкопала ямку, воспользовалась ею и присыпала охапкой листьев. Ближе к вечеру, когда начало смеркаться, она нагребла веток и листвы и устроила себе гнездо для ночлега. Ее челнок должен улететь сразу после захода солнца. Еще один, наверное, заберет сотрудников Компании. Ей предстояло провести в лесу два дня.
Если ее и окликали, она этого не слышала. Если и организовали поиски, то в другой стороне. После наступления темноты она еще долго лежала без сна, но близость людей выдавал только рев взлетающих челноков. Что-то прошуршало в листве, что-то рухнуло сверху, ударяясь о сплетенные ветви, пока не упало на землю с глухим стуком – далеко ли, близко ли, она не понимала. Негромкий стрекот, как звон накрытого подушкой будильника. Звонкий равномерный стук, как будто где-то падали друг на друга камни. Сердце постепенно успокоилось, а усталость, щиплющая глаза, заглушила страх. Когда Офелию наконец сморил сон, она не знала, сколько еще времени до рассвета.
Еще затемно ее, продрогшую от сырости, разбудил рев очередного челнока; она заставила себя закрыть глаза, но сон уже не шел. Когда забрезжил рассвет, она решила, что ей мерещится, что уставшие от темноты глаза ее обманывают. Постепенно деревья обрели форму, над головой выступили тусклые очертания, темные на фоне бесцветного неба. Когда стало достаточно светло, чтобы различить буровато-рыжие и бледно-зеленые наросты на ближайшем дереве, до Офелии донесся рев челнока, растворяющийся высоко в небе.
Должно быть, это последний. Хотя кто знает? Если они солгали, если хотят вывезти из колонии больше оборудования, техники, да чего угодно, то им понадобится больше челноков. К тому же Офелия не знала, сколько времени уйдет на то, чтобы запустить двигатели корабля, ожидающего на орбите. Нужно выждать по меньшей мере еще день.
Она пожалела, что не взяла с собой сменной одежды; ей и в голову не пришло, что в лесу будет сыро, а старые болячки напомнят о себе. После ночи на голой земле кожа была какая-то липкая, суставы болели, и Офелия чувствовала себя разбитой. Когда она наконец сообразила, что мокрую одежду, липнущую к коже, можно снять, она даже рассмеялась, но тут же прикрыла рот ладонью. Барто не любил, когда она смеялась без причины. Офелия замерла, вслушиваясь в тишину, но отчитывать ее было некому, и, осознав это, она выдохнула и отняла руку от губ. Она в безопасности – по крайней мере, от этого. Озираясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не смотрит, она разделась.
В тусклом свете ее кожа сияла, бледная на фоне деревьев. Если бы кто-то остался в колонии – если бы кто-то смотрел сейчас в сторону леса, – он бы мигом понял, что она голая. Офелия не стала разглядывать себя; вместо этого она осмотрела и хорошенько вытряхнула одежду. Может быть, развесить ее на ветвях? На голое плечо упала капля воды, и Офелия вздрогнула и обернулась. Ей вдруг стало очень весело, и она беззвучно засмеялась над собой, пока не разболелись бока.
Смех помог ей согреться. Ощущения были странные: она чувствовала воздух каждой клеточкой кожи, но ей было не жарко и не холодно. Когда очередная капля упала ей между лопаток и скатилась вдоль позвоночника, по спине побежали мурашки. Это было приятно. Офелия развесила рубашку и нижнее белье на лиане, протянувшейся между ветвей, а юбку сложила в несколько слоев, чтобы на ней можно было сидеть. Ткань все еще была сыровата, но быстро согрелась от тепла ее тела. Она достала вчерашнюю лепешку и кусок сосиски и с аппетитом перекусила. Сегодня вкус был другой, как будто она ела что-то незнакомое, что-то новое. Вода во фляге тоже была другой, хотя Офелия не могла бы объяснить, в чем отличие.
После еды она снова выкопала ямку для туалета. Возможно, в этом не было смысла – если она единственный человек на планете, кого стыдиться? – но привычка, которой она следовала всю жизнь, требовала не оставлять испражнения на виду. Когда она удостоверится, что все улетели – по-настоящему улетели, навсегда, – она попробует использовать для этих целей рециклер. А пока она засыпала ямку красноватой землей и листьями странного цвета.
Воздух потеплел, и Офелии надоело сидеть на месте; ей не хватало привычного распорядка, огорода, стряпни – всех тех обязанностей, которые так долго были частью ее жизни. Ей хотелось бы сложить костер и что-нибудь приготовить, но разводить огонь было нечем, да и дым мог ее выдать. Несмотря на это, она почти
