— Я знаю, где это. Спасибо, может и загляну туда, — охотник за нечистью напялил обратно шлем и ткнул пальцем в четвертной: — "Перчикам" сластей купи за меня. Считай, что на удачу жертвую.
— На удачу? — пухлая рука смахнула монету, в глазах женщины мелькнуло удивление: — Слушай, парень, а ты кто вообще-то? Заводские в жизни грош на судьбу не поставят.
Уже открывая дверь, посетитель ответил:
— Палач я в местном районе, с тенями бодаюсь.
— А… Слушай, погоди! Ты вечером заходи, слышишь? Вечером! Заодно дом осмотришь, чтобы никакая зараза не завелась! Я тебе скидку дам, на половине договоримся!
Последние слова успели вырваться на улицу, где их тут же разметал холодный ветер. Хлопнула дверь, и лишь мутное пятно мелькнуло в крохотном окне, затерявшись в серых сумерках. На улицах замерзшего Города царил первый месяц зимы.
* * *
— И кавалькада мчит, прум-пум, пурум… — взобравшись на газету, заботливо постеленную посреди стола, господин обер-крейз протирал мокрой тряпкой люстру, напевая при этом что-то из парадных гимнов Имперской конницы. За два с лишним месяца с начала работы нового истребителя порождений Тени в кабинете прибавилось дорогих безделушек. Шольц держал данное слово — ровно треть звонкой монеты заворачивалась к нему в карман. Правда, из этих же средств начальник отделения Сыска и Дознания доплачивал личным информаторам, сборщикам слухов, журналистам в мелких газетах и прочим полезным людям. Но то, что оставалось, с лихвой покрывало мелкие радости жизни, начиная от нового модного кожаного кресла и заканчивая газовой люстрой, которая дарила яркий свет темными вечерами и нахально собирала пыль и паутину со всей комнаты.
Постучав, в кабинет ввалился Клаккер. Свободное время палач предпочитал проводить в многочисленных забегаловках по всему району, общаясь с разнообразной публикой и дегустируя крепкие напитки. Стопочка-другая не могли повредить могучему организму охотника, но вполне скрашивали трудовые будни. Тем более, что за светлое время он успевал прочесать улицы не по одному разу, выискивая следы любой заразы, посмевшей сунуться на его участок. В казенном доме если и появлялся, то лишь ранним утром пару раз в неделю: обменяться сплетнями с дежурным унтером и выслушать краткие наставления от руководства.
— Прум-пум… Какие люди, да… Из ратуши вчера письмо прислали. Мы с тобой сэкономили им кучу денег. Первый раз за двадцать лет — ни одного вызова Имперских чистильщиков. И ни одного нападения на людей за весь месяц… Отлично работаешь, убивец, просто отлично. Благодарность получили.
Здоровяк задрал голову, полюбовался влажно блестящей люстрой и полюбопытствовал:
— Если сэкономили, то чего благодарностью решили отделаться? Премию бы лучше выдали.
— Ну, тебе благодарность, а мне премию. Еще раз расщедрятся, и с тобой поделюсь… С чем пожаловал? — Полицейский, похожий на раздутый до критических размеров воздушный шар, кряхтя слез со стола и устроился в безразмерном кресле. — Стряслось что? Почему не знаю?
Клаккер занял единственный свободный стул и начал выгружать на край стола смятые бумажки, выкладывая их по очереди то из одного, то из другого кармана.
— Не, тихо пока. Вообще до странного тихо. Мелочь под ноги попадается, да на той неделе змею у пивоваров гонял. Первый раз такую дрянь видел — башка с кирпич, по спине шипы, как у ежа, а хвост на лезвие похож. Еле голову отстрелил, заразе.
— Помню… Тушку у нас Университет выкупил, для коллекции… А что попрятались все, так твоя заслуга. Каждый день патрулируешь, разве что от соседей кто заглянет. И хорошо, чтобы так и дальше было. До весны продержимся, меня точно повысят… Но пришел-то ты за другим, Клаккер. Что морда такая кислая?
Палач помялся, потом пожаловался:
— Девушку найти не могу. У мамаши Кью работала. Хорошая девушка, спокойная, без тараканов в голове. Я к ней изредка заходил, на старые доходы не пошикуешь. Но — нравилась мне.
— Жениться решил? — удивился Шольц, раскрыв коробку с дорогими цигариллами. — На проститутке?
— Не, просто пообщаться хотел. Легко с ней было. Думал, может постоянным клиентом стану. Или еще что…
— Дело хорошее, — окутался клубами дыма полицейский. — Свой дом, своя подруга… Вид на жительство Солнечной стороны ей вряд ли получится выбить, но вот гнездышко здесь обставить и вечерами от трудов праведных отдохнуть — самое то… И что, съехала? С заезжим гастролером каким умотала?
Охотник пошуршал бумажками, потом достал коряво написанный список и показал собеседнику:
— Да непонятно пока. Я тут новости из газет набрал, да поговорил с местными… Понимаешь, за полгода уже несколько девушек спешно уехали. И все, как одна: полненькие, низенькие, светловолосые. Кто-то записку оставил, что другую работу нашел. Кто-то просто исчез. Девять человек.
Шольц выпустил цепочку дымных колец и хмыкнул:
— В Городе каждый день по десятку теряют. Это же Изнанка, убивец. Каждый день… А тут — девушки. Кто-то задолжал, кто-то любовь всей жизни нашел. Что, хочешь патент сыщика заработать и на мое место, как на пенсию пойду?
— Мне бы Клару найти, да убедиться, что все нормально. И хватит… Не против, если я аккуратно покопаюсь в этом?
— Против? Можно подумать, ты меня слушать станешь, громила упрямый… Месяц назад померещилось, что за тобой следить стали. Шестерых из больницы до сих пор не выписали.
— Зато Сивашов больше не лезет.
— Это да. Доказательств не было, что он нанял, да только никто не знает, кто нашему контрабандисту ноги переломал вслед за шестеркой. И заметь, я даже вопросы не задаю, как там дело повернулось… Потом ты в кожевенных рядах покопался, нечисть искал. Сколько выплатил за разгромленную лавку?.. Ну и так, по мелочи. Счастье еще, что порядок с гостями из Тени навел, терпят тебя.
— То есть ты не против.
— А-а, — хозяин кабинета лишь вздохнул. — Когда мужик нижней головой думает, бесполезно призывать к доводам рассудка. Иди, ковыряйся. На свой страх и риск. Но если где вляпаешься — ответишь по закону. Не мне тебя учить, так что — поосторожнее там…
* * *
Дешевый уличный сутенер, похожий больше на жеваную старую газету, чем на человека, присел на краешек скамьи и просипел, выпучив блеклые глаза:
— Люди интересуются, с чего шухер по всей округе?
Здоровяк в брезентовом плаще лениво подцепил на вилку жесткий кусок мяса, отправил его в рот и долго пережевывал, с еле скрытой насмешкой разглядывая нахала. Наколов следующую порцию, поинтересовался:
— Люди — это ты, или кто посерьезнее?
— Люди — это люди, — насупился сутенер. — Я — всего лишь слова передаю. И вопрос — с чего бы вдруг палач стал нос в чужие дела совать. А то ведь местные законы знаешь — можно нос вместе с головой потерять.
