Ознакомительная версия.
Манн остановился. Он всегда останавливался и заговаривал с фрекен Гилдой, ему нравилась эта улыбчивая женщина, находившаяся в том возрасте, который ей хотел дать собеседник. Манн никак не мог разрешить этой загадки: иногда ему хотелось видеть перед собой семидесятилетнюю старушку, и фрекен Гилда так и выглядела – седенькая, маленькая, с морщинками вокруг глаз. А иногда он выходил из лифта с желанием увидеть на месте консьержки молодую женщину с горящими от вожделения глазами – и она там действительно сидела: пухленькая, с упругой грудью, призывным взглядом и улыбкой, которая ничего, кроме желания немедленно отправиться в постель, означать не могла. И то, что всякий раз это была одна и та же, много лет знакомая фрекен Гилда, о которой Манну было точно известно, что ей недавно исполнилось пятьдесят семь, поражало его, заставляло замедлить шаг, остановиться, сказать какую-нибудь сентиментальную пошлость. С трудом подавляя возникавшее желание, он выходил из дома, в котором снимал двухкомнатную квартиру на седьмом этаже – с видом на Амстель. Или, как сейчас, входил и непременно, прежде чем направиться к лифту, ловил взгляд фрекен Гилды и перебрасывался с ней хотя бы двумя словами.
– Вот как? – сказал он. – Госпожа Хофф хочет сказать, что среди чеков нет моего? Видимо, она что-то напутала: я послал ей чек по почте как обычно, семнадцатого числа. Вы же знаете, фрекен Гилда, мою пунктуальность.
– Конечно, – улыбнулась консьержка. – Вы даже помните день моего рождения, хотя, честно вам признаюсь, лучше бы никто об этом не вспоминал. Извините, герр Манн, если я вас обидела напоминанием, я как-то автоматически… Всем говорю, кто проходит мимо, вот и… Еще раз извините.
– Забыто, – бодро сказал Манн. – Как и день вашего рождения.
Поднимаясь в лифте, Манн раздумывал над словами консьержки, в какой-то момент пробудившими то ли забытое, то ли попросту не существовавшее воспоминание. Deja vu, но странное, посещавшее Манна в разное время независимо от сознательных желаний – картинка, о которой он не мог сказать, напомнила ли она ему виденное в прошлом или показала нечто, предстоявшее в будущем. Часто это ощущение так и оставалось необъясненным и для Манна необъяснимым. В мистику и оккультизм любого рода он не верил и полагал, что когда-нибудь, если выдастся хотя бы неделя свободного от беготни времени, он непременно закроет все двери, выключит все телефоны, сядет в гостиной на полу в позе лотоса и предастся самопознанию, до которого в суете дней у него не доходили руки, а точнее, мозг.
Манн собирался принять душ, переодеться и отправиться в картинную галерею ван Дармлера, где к вечеру обязательно соберется весь амстердамский бомонд, даже те, что ни уха, ни рыла не понимал в выставленных для показа произведениях модного авангардиста Юлиуса Клавеля. Манну его мазня не то чтобы не нравилась, бывает мазня похуже, но нарочитый примитивизм раздражал, как выставленные напоказ гениталии. Примитивизм в реалистической живописи он понять мог, а в живописи абстрактной… Но в галерее можно будет что-то услышать, разговоры бывают интереснее картин.
Выходя из ванной, он услышал телефонный звонок и схватил трубку, не выпуская из рук полотенца.
– Шеф, – сказал звонкий голос Эльзы, – вы знаете, найти координаты Кейсера оказалось не так-то просто.
– Да? – удивился Манн. – Разве его фамилии нет в телефонной книге в разделе «Типографии и книгопечатание»?
– Я тоже была в этом уверена. Нет, шеф. И в других разделах тоже.
Бывает. Люди довольно часто ищут уединения и исключают свое имя из списков абонентов. Но Кейсер – бизнесмен. Как же он находит клиентов для своей типографии, если его фамилии даже нет в телефонной книге?
– Странно, – вслух подумал Манн. – Если Кейсер не дает объявлений, как он ведет свой бизнес?
– Шеф, – вскричала Эльза, и Манн отодвинул трубку от уха, – мне тоже пришла в голову эта мысль! Я позвонила Аните, а она связалась с Клариссой, вы их не знаете…
– И знать не хочу, – пробормотал Манн, цепочки Эльзиных знакомых порой оказывались такими длинными, что, будь каждое из звеньев золотым колечком, надеть такую цепь на шею было бы невозможно – она волочилась бы по полу. Подруг у Эльзы было пол-Амстердама, Манн представления не имел, когда и как молодая девушка (Эльза всем говорила, что ей двадцать, хотя по документам – уж Манн-то знал, поскольку, принимая ее на работу, видел паспорт – исполнилось двадцать четыре) успела перезнакомиться с половиной женского населения города, включая жительниц квартала красных фонарей.
– …Так Эмма сказала, что типография Кейсера уж скоро год, как не выполняет заказы, хозяин меняет оборудование, а еще он в прошлом году женился, взял молоденькую, из Роттердама, представляете, это же все равно, что жениться на простолюдинке, у них там…
– Спасибо, дорогая, – прервал Манн поток Эльзиного красноречия. – Резюмирую: типография закрыта, идет смена оборудования, хозяин женился… Это все?
– Вам, конечно, мало, – обиженно отозвалась секретарша.
– Ну что ты! – девушке следовало дать конфетку, чтобы она не разревелась от шефского невнимания к ее стараниям. – Ты лучшая секретарша на свете. Я собираюсь сейчас в галерею ван Дармлера…
– На выставку Клавеля?
– Ты там уже была?
– Нет, – сказала Эльза таким тоном, что дальнейшие вопросы выглядели излишними.
* * *
На картины Манн не смотрел – чтобы не раздражаться. Но бродить по залам и ни разу не взглянуть даже краем глаза на полотна, одно из которых занимало всю стену в центральном проходе, было невозможно. Мазня, конечно, но многим нравилось, Манн подметил две группы, намеренно не обращавшие друг на друга внимания, – в одной витийствовал, тыкая пальцем в ту или иную делаль картины, известный критик Хойфер, писавший для «Таг», а в другой группе не менее известный искусствовед Мариус Унгер излагал свои соображения голосом тихим, заставлявшим слушателей приблизиться вплотную, и потому толпа здесь была больше похожа на клубок тел, приклеенных друг к другу дурно пахнувшим синтетическим клеем.
Почему Унгер ассоциировался с неприятным запахом, которого на самом деле не было, Манн объяснить не мог, но инстинктивно обходил этих людей стороной, выглядывая кого-нибудь, кто мог дать хоть какую-то информацию.
В одной из групп говорили о смерти Койпера, и Манн прислушался.
– Покончил с собой…
– …Глупости. Он такой жизнелюбивый. Просто сердце не выдержало…
– Чего? Разве у него были проблемы?
– А разве сердцу, чтобы не выдержать, нужны проблемы? Анни прошлым летом скончалась, помните, тридцать два года, такой муж, дети, свой дом, какие проблемы, живи – не хочу, а сердце – бум, и все…
Ознакомительная версия.
