в белом секторе, эта не пуста. К ее стенкам крепится металлическая винтовая лестница с редкими ступенями. Она кажется очень старой, проржавевшей и ненадежной. Черные вены карабкаются по ней, обвивают ее перила словно лианы. Ступени сохранились хуже всего, некоторые прогнувшиеся, дырявые с торчащими прутьями поврежденных решеток, некоторых можно сказать и нет совсем. Центральный столб практический исчез под сетью черных сосудов и похож на ствол дерева.
Мне все больше кажется, что сектанты правы в своих убеждениях, — бормочу я. — Надо будет все-таки дочитать их книгу.
Если эта фигня разумная, как они считают, мне очень не хочется по ней лезть вниз, — говорит Лекс, — даже не смотря на то, что там есть выход.
Где?
Посмотри отсюда, — он пускает меня на свое место, и я действительно вижу глубоко внизу свет, словно в шахте есть выход и выход не в еще одну шахту, а в обычное помещение.
Интересно, куда мы таким образом попадем.
На тот свет, — предполагает Лекс, дотянувшись до лестницы. Душераздирающим лязгом она протестует против такого обращения, а в руках у друга оказывается ее не очень по-видимому нужная ей теперь часть.
Боюсь, вариант сорваться вниз и погибнуть вполне реален.
Ну что, еще вариантов поищем? — Лекс отступает назад. — Не думал, когда мы сюда шли, что у нас будут такие проблемы, — говорит он недовольно. — Мы как мыши в лабиринте — тыркаемся туда, сюда. Никаких монстров и никакого сыра.
Монстров мы сразу разогнали.
Это было нашей первой ошибкой! Никто теперь не скрасит наших бесконечных блужданий среди книг. Черт возьми, вот как выглядит мой личный ад! — приходит к нему в голову страшная догадка.
Мне не так страшно, я книги люблю, но все же эти блуждания в темноте также выедают мне мозг.
Пробираясь назад, замечаем какую-то странную штуковину, прислоненную к стенке. Лекс поднимает ее и вертит в руках. Это обыкновенный экран, которыми повсюду закрывают люки в технические шахты, но эта порядком искорежена и в ней видны множество рытвин от ударов. Ну да ладно.
Выбираемся из шахты также осторожно, но в комнатке по-прежнему все спокойно. На пробу Лекс нажимает на панель открытия второй двери и она отъезжает в сторону. За нею также темно. Мы заходим, обшаривая фонариками вытянутую комнату побольше первой с узкими затемненными окнами под потолком. Видим пустые стеллажи и стол в центре с пустым аквариумом на нем.
Уже привыкшие к одиночеству мы оба дергаемся, заметив, что в дальнем конце комнаты кто-то есть. Кто-то жмурится и закрывает глаза ладонью. В комнате зажигается свет.
Фелис! — выдыхает Лекс, опуская и фонарик, и пистолет. — Ты чего тут делаешь? Еще и в темноте.
Ваш жду, — спокойно отвечает девушка. — Мы же договаривались о встрече, — напоминает она.
А, точно, как жизнь?
Прекрасно, — пожимает она плечами. Мы подходим ближе, ее инвалидное кресло стоит у самой стены. Она и вправду неплохо выглядит, и от нее крепко, даже слишком, пахнет духами.
Тебя твой отец сюда отправил? — спрашивает Лекс.
Он не знает, что я здесь, — Фелис загадочно улыбается, глядя на нас, а мы что-то растерялись.
Покажешь нам, как отсюда можно выйти?
Не волнуйтесь об этом, — еще более загадочно усмехается Фелис. — Вы кому-нибудь говорили, что пойдете сюда? — Мы молчим. — Я так и думала, — говорит она, не дождавшись ответа.
Ты помогла убить Стоува? — чтобы не ходить вокруг да около, в лоб спрашивает Лекс.
Он умер от яда, — отрицательно качает головой девушка.
Да, но это вы с отцом его отравили? Всего лишь ради золотого сердца?
Конечно нет, как вы могли такое подумать?! — с обидой в голосе произносит Фелис, но у нее все равно сейчас вид заправского маньяка. Она смотрит на нас, как гурман на блюдо в дорогом ресторане.
Мы выяснили, что это был яд лученога, — встреваю я, так как Фелис молчит и явно не собирается нам все рассказывать. — Уж не из этого ли аквариума он? — Я киваю на стеклянную коробку посреди комнаты.
Нет, — снова не соглашается Фелис, но при этом добавляет: — Этот был ему на вырост.
Хоть что-то сказала, но такая запись на признание не тянет.
И что, этот лученог теперь там ползает по белому сектору, — начинает раздражаться Лекс. — Кстати знаешь, что он убил там по меньшей мере еще одного человека?
Жаль, очень жаль, — реагирует Фелис. — Жаль, что я этого не видела. Он очень страдал? Насколько яд его обезобразил? Глаза у него вытекли?
Вот дрянь! — сердится Лекс, нервно сжимая в руке пистолет.
Спокойней, — радуется Фелис. — Ты же не будешь стрелять в инвалида, правда? Вот и убери эту штуку. Она вам не поможет, сразу говорю.
То есть ты для этого заманила его в белый сектор? — делает еще одно предположение Лекс. — Чтобы посмотреть, как твои монстры будут расправляться с твоим дружком? Понравилось зрелище?
На самом деле да! — наконец утвердительно отвечает девушка. — Хотя я не думала, что так будет. Когда я раньше кормила своих детишек, то всегда отворачивалась или даже выходила из комнаты, полагая что увижу что-то ужасное, что не даст мне потом спокойно спать по ночам. Но зря! На самом деле, смерть, особенно мучительная, отвратительная и грязная, дает такой выброс эмоций, что уже не важно, какой они окраски. Смерть, лишение жизни — самая могучая из страстей, — со сладострастием в голосе объясняет Фелис. — Жалкая любовь не идет с ней ни в какое сравнение. А я ведь любила Стоува. Интересно, что я почувствую, когда убью вас? Вы для меня никто, но зато вас… двое.
Ничего себе заявочка! Но если к ее креслу не прикручен пулемет, то я не представляю, как она собирается нас убить. Этот вопрос кажется особенно важным сейчас, однако есть и другой.
Так если не ради удовольствия и не ради добытого им золотого сердца, зачем все-таки умер Стоув?
Он хотел забрать меня вниз! — отвечает Фелис с таким выражением, как будто удивлена, что ей приходится объяснять очевидное.
Ты же могла просто отказаться! — Лекс достает из крепления свой планшет, убрав пистолет и фонарик, значит думает, что она опять напустит на нас своих птенчиков. За ее спиной еще одна дверь и полагаю, она вполне сможет ее открыть с компьютера на своем кресле.
Отказаться?! Когда он уже так много сделал ради нашего общего будущего?! Да я выглядела бы последней стервой! Или трусливой девкой, побоявшейся сложностей.
Все ясно, она чокнутая. Лекс думает точно так же, но выражает свою мысль вслух и другими словами. Эти слова ясно задевают ее за живое.
Птенчики! —
