Александр Дихнов - Кто спрятался, тот и виноват

– Это не вполне по процедуре, конечно, но я обязан вам его предоставить. Будьте любезны, покороче.

Глядя, как распорядитель с недовольной гримасой на лице покидает трибуну, уступая ее мсье Poxy, я гадала, каким уровнем реальной власти обладает этот незаметный с виду человек. Слишком уж открыто он позволял себе проявлять недовольство и указывать на место лидерам партий. Хотя существует вероятность, что подобное поведение – это просто традиция, существующая для того, чтобы члены правительства держали себя в рамках и не превращали заседание в балаган. А еще способ напомнить им, что они не абсолютные монархи, а просто временно избранный народом орган принятия решений в рамках страны. Тоже неглупо.

Тем временем Адриан Рох, он же Ральф Пуррье, достиг трибуны, оперся на нее и обвел взглядом зал. К моему огромному сожалению, я находилась далеко и не смогла толком разглядеть выражение его глаз. Затем Ральф открыл рот, собираясь заговорить, но после небольшой паузы передумал, захлопнул челюсти и потер руки. По всем признакам даже стороннему наблюдателю становилось понятно, что он нервничает. И это меня весьма обнадеживало, поскольку означало, что Ральф еще не полностью закостенел и мой план имеет некоторые шансы на успех. Ведь, превратись юноша полностью в Адриана Роха без прежних, свойственных молодежи чувств и эмоций, достучаться до него оказалось бы невозможно, и, вернув ему на глазах общественности реальный облик, я бы оказала всем заинтересованным лицам плохую услугу. А вот нервничающий и сомневающийся Ральф – совсем другое дело.

В полной тишине ожидающего начала речи зала почти громом прозвучало покашливание распорядителя, таким образом напоминающего оратору про строгий временной регламент. Вздрогнув, Ральф пробормотал:

– Да, да, я сейчас, – и вновь обвел глазами зал в поисках непонятно чего.

Когда же его взгляд упал на графин с водой, лицо приняло осмысленное выражение – юноша нашел, как еще немного потянуть время, и, о чудо, налил себе половину стакана. Глядя, как первый глоток начинает свое путешествие в желудок, я едва сдержала то ли вопль, то ли стон. Мы это осуществили. Теперь дело за малым: остается просто ждать. Ральф же прикончил воду, поставил стакан на трибуну и, крепко опершись на нее руками, наконец заговорил:

– Уважаемые коллеги! Как вам, наверно, известно, всю последнюю неделю я выступал ярым противником предложения уважаемого мсье Поньоллы… – Легкий поклон в сторону лидера волшебников. – Честно признаюсь, основной причиной этого было наше извечное соперничество, а отнюдь не нежелание привнести в жизнь обитателей страны предлагаемое партией магов новшество. Но, поняв, что прения вышли на финишную прямую и, по сути, от позиции нашей партии зависит исход голосования, я не счел более возможным опираться на личные противостояния и понял, что наша прямая обязанность – думать о благе простого народа.

Интересно, а кто Ральфу речи пишет? У юноши на самом деле блестящее будущее в политике. Ведь, сколько бы ни уверяли в обратном, главное – это выдающиеся ораторские способности, умение расположить к себе слушателя, заставить его внимать и сопереживать. А этим молодой и неопытный Ральф владел в совершенстве. Речь его лилась, как уважающая себя полноводная река по весне, заполненная запахом луговых цветов, а бархатистый звук голоса немного гипнотизировал. Интересно, сколько в этом наследства мсье Роха, а сколько заслуги Ральфа?

Пока я предавалась размышлениям, находясь в легкой прострации и перестав прислушиваться к смыслу произносимой оратором речи, в зале наметилось легкое беспокойство, выражающееся пока лишь в том, что некоторые из присутствующих заерзали на своих местах и шепотом начали обмениваться с соседями комментариями. Едва я подняла взгляд, причина стала совершенно ясна – Фарька, не знаю уж как, но справился со своей миссией. Иначе метаморфозы, происходящие со стоящим на трибуне мужчиной, было не объяснить. Такого мне до сих пор видеть не приходилось: оратор, кем бы он ни был, в настоящий момент не походил ни на Адриана Роха, ни на Ральфа Пуррье – его черты плавали, постоянно изменяясь, волосы тоже никак не могли определиться, что им ближе, благородная седина или ярко-рыжее пламя. Контуры тела находились в максимальной статичности, видимо, до них время еще не дошло. Полагаю, именно этот факт позволял юноше до сих пор не замечать происходящего, ибо он как ни в чем не бывало продолжал свою речь, уже переходя к основной ее части.

Но, увы, узнать, чем закончится пламенный спич в поддержку проекторов, присутствующим было не суждено – сохраняя полную невозмутимость, распорядитель поднялся со своего места сбоку от сцены и осведомился:

– Мсье Рох, с вами все в порядке?

– Конечно, – немного озадаченно кивнул юноша. – А почему вы спрашиваете?

Но тут началось главное – изменение тела. Весьма внушительные габариты мсье Адриана Роха испарялись на глазах, уступая место худощавому телосложению, свойственному роду Пуррье. И эти изменения Ральф игнорировать уже не смог – почувствовав неладное, он бросил один лишь взгляд на собственные пальцы и мгновенно осознал происходящее. Глаза его заметались по балкону, и, судя по краске, залившей лицо, а затем мгновенно схлынувшей, Ральф наконец заметил и меня, и Ротани с Наваррой, и собственных родителей. Но, вопреки моим прогнозам, имя, слетевшее с его губ в момент паники, принадлежало отнюдь не любимой девушке или родной матери. Нет, Ральф обратился к той, которая втянула его в эту передрягу, – Наварре Рох. Хотя вряд ли кто-то кроме меня это заметил, а уже через мгновение к юноше вернулось самообладание, он вновь оперся на трибуну и, обратившись к так и стоящему столбом распорядителю, язвительно и немного обвиняющее поинтересовался:

– До этого момента я считал, что зал заседаний надежно защищен от применения какой-либо магии.

На какую-то секунду мне показалось, что этот номер у Ральфа пройдет и ему удастся убедить всех, что его превращение – происки конкурентов, но столь шикарный, подготовленный в закритической ситуации план напрочь испортила мадам Ромена. Услышав фразу, сказанную голосом сына (оказавшимся, кстати, весьма похожим на голос мсье Роха), она отошла от легкого ступора, вызванного столь неординарными событиями, и, мертвой хваткой вцепившись в руку мужа, вскочила с места и закричала:

– Ральф, сынок! Ты живой! Живой!

Услышав ее голос, юноша вновь вздрогнул, но самообладания не потерял и совершенно спокойно обратился к распорядителю:

– Мсье, я могу продолжать?

– Как мне попасть вниз? Пропустите меня к сыну! – не унималась мадам Ромена.