Рассчитывая на то, что замешанный в ночной истории осведомитель встревожится внезапным возобновлением расследования и, если повезет, совершит какую-нибудь глупость, могущую выдать его если не явно, то косвенно, Адельхайда вместе с тем раздражалась как никогда на окружающую суету, в каковой вычленить того единственного, на кого надлежало бы обратить внимание, было просто невозможно. Дело усложнялось тем, что уже всполошились в том числе и люди, не имеющие к истории с картой никакого отношения, — Адельхайда, как, собственно, и сам престолодержец, была уверена в том, что более половины обитателей Карлштейна имеет за душой какой-никакой грешок, от простой кражи сломанного подсвечника из кладовой до продажи информации о планах Императора его политическим оппонентам. И сейчас нервозно оглядываться на своего сеньора вполне могли не только те, кто так осрамился две недели назад.
Две недели… С одной стороны, слишком давний срок для проведения дознания, однако с другой — как уже было высказано Рудольфу, настало самое время для второй попытки. Сообщение о том, что прошлая попытка была успешной, должна подвигнуть на активные действия обоих — и информатора, который будет путаться в догадках относительно собственной роли в происходящем и причин, по которым от него скрыли успех операции, и исполнителя, чьи эмоции вообще можно вообразить с некоторым трудом. Особенно если повезет, и заказчик тоже где-то неподалеку, что, конечно, уже находится в области голубых мечтаний: организатор может пребывать как на соседнем этаже, так и в соседнем городе или даже государстве, куда сведения о случившемся дойдут, лишь когда все закончится. Сейчас же надежда была в первую очередь на то, что себя выдаст именно осведомитель из числа доверенных лиц Императора.
Уже не раз высказанное помощнице сожаление о собственном незначительном официальном status’е, препятствовавшем должному ведению расследования, одолевало сейчас еще более. Опрос стражей прошел довольно удачно, однако с названными Рудольфом приближенными все оказалось несколько сложней — по многим причинам. Первая из них, и не самая последняя по значимости, заключалась если не в весьма благородном происхождении, то уж точно гораздо более высоком de facto положении каждого из них.
Призванные для беседы все в ту же темную комнату, господа приближенные косились на темную фигуру за императорским плечом, явно порываясь поинтересоваться личностью этого неведомого советчика. Правда, разумности каждого из них хватило на то, чтобы рассудить вполне логично, что, желай король представить им его, он бы так и сделал, а стало быть, вопросы излишни и, возможно, даже опасны…
Теперь допрошенные перемещались по Карлштейну молча, при встрече со своим Императором глядя с настороженностью и, по словам Рудольфа, с некоторой обидой.
Второй же проблемой, не позволяющей отработать всех, внесенных в список «Осведомленные», были обстоятельства банальные, в общем типические, но от того не более преодолимые: не каждый из них в эти дни пребывал в пределах досягаемости…
Герцог Пржемысл Тешинский, богемец, тридцать девять лет. Первый советник Императора, знающий богемскую жизнь и образ мыслей ad unguem[71], сметливый и дотошный. На дух не переносит Конгрегацию, однако ни в каких кознях против нее не отмечался, на сотрудничество идет неохотно, но без возражений, если видит в подобных действиях пользу для трона и государства. Пренеприятнейший в общении тип, без свидетелей всегда говорящий то, что думает, не почитающий нужным следить за словами, однако крайне обходительный на людях. Фактом императорства представителя богемской крови горд безмерно, и, невзирая на собственное происхождение, к соотечественникам, норовящим взбаламутить Богемию, нетерпим до крайности, почитая оных глупцами и сбродом по меньшей мере. О «деде» и камне в оправе осведомлен давно, в сокровищнице бывал не раз. На данный момент вот уже второй месяц вместе с канцлером, епископом Каминским, пребывает в Нюрнберге, пытаясь разобраться в легитимности очередного городского объединения, перебежавшего дорогу райнским городам. Известно ему, к слову, и о местонахождении Фридриха.
Фридрих. Наследник. Тоже в курсе бабушкиной тайны.
Рупрехт фон Люфтенхаймер, немец, двадцать шесть лет. Сын ульмского ландсфогта, во втором поколении служитель уже второго поколения Императоров. Официально занимает должность главы стражи безопасности земель Богемии, а также имеет солидные поблажки в личном отношении и внушительные полномочия в придворных конфликтах. То, что именуется абстрактным, однако все поясняющим словом «приближенный». Не по возрасту серьезен, в чрезмерных увлечениях играми, женщинами, выпивкой и увеселениями не замечен. Любимец Рудольфа, разумно полагающего, что потомственные верные вассалы штука в наши дни редкая и требующая моральной и материальной поддержки. Имеет неплохие шансы получить фогство в Ауэрбахе. Существование «деда» было обсуждено с ним единожды около полутора лет назад при совместном с Императором посещении сокровищницы.
Витезслав фон Витте, немец по отцу, пятьдесят один год. Никаких титулов, никаких земельных владений. Никакой личной жизни. Имеет небольшой и весьма скромный дом неподалеку от Карлштейна, однако большую часть времени проводит в пределах замка, надзирая за стражей, которая и так вымуштрована. Быть может, именно потому, что он за ней надзирает. Ухитряется сохранять мир между придворными рыцарями различного положения, не допуская излишне несдержанных попыток помериться родословными или достатком. Уважаем даже советниками и фон Люфтенхаймером. Политических убеждений как таковых не имеет, и, наверное, если однажды Рудольф велит полюбить антипапу вкупе с французским королем, тот лишь пожмет плечами. Знает Карлштейн от самого мелкого камешка в углу подвала до старой кровельной балки. Знает о деревянном дедуле, причем уже не один десяток лет.
Мориц Теодор фон Таубенхайм, в большей части и по образу мыслей уже богемец, пятьдесят девять лет. Обер-камергер. Родился в Богемии, рос в Богемии, женился в Богемии, служил в Карлштейне со дня окончания строительства. Помнит еще Карла. Не видит дальше своего носа, хотя надо заметить, что оный нос сует во всё. Ответственен за все, за что не ответственен фон Витте. Втайне сочувствует богемским смутьянам, не упускает случая напомнить Императору о «главной» половине его весьма разбавленной крови, упрекнуть в онемечивании. Чудной тип. К Конгрегации относится свысока, полагая преходящим явлением, что вкупе с симпатиями к заговорщикам и сектантам порою складывается в любопытнейшие сентенции, за которые кого-нибудь другого уже давно взяли бы в колодки. Однако совершенная несколько лет назад провокация показала, что дальше слов и помыслов дело не идет — отчасти из боязни, отчасти из преданности монарху. Тоже знает, где сейчас находится Фридрих. Знает наверняка, где находится кто угодно в Карлштейне; ну или может предполагать с изрядной долей вероятности — распорядок дня и ночи как прислуги, так и гостей тотчас постигает неведомым образом и навеки сохраняет в памяти. Знает о камне и «деде»-страже еще от их прежнего владельца.
