дворнику Феофилу Трифоновичу прямо под окнами управдома.
Поначалу Скрябин хотел и вовсе отказаться от условного сигнала в виде открытки, а попросту вскрыть дверь бывшей квартиры инженера Хомякова отмычкой. И уж дальше действовать по обстоятельствам. Но – имелся фактор неопределенности, с которым он должен был считаться: Ганна. Вломившись в чужую квартиру, он мог столкнуться одновременно и с её живыми обитателями, и с призраком. А упокоить Ганну немедленно ему не удалось бы при всем желании: солнце над Москвой еще не взошло.
6
Варвара Васильевна Хомякова, в девичестве – Великанова, а еще раньше – Комарова, никогда не одобряла романтических вывертов своего брата. Хотя во многом и сама была повинна в них, приходилось это признать. Если бы Варвара не рассказала Федору о легенде, бытовавшей в семье её мужа, тому бы уж точно не пришло в голову искать себе такую помощницу. Он выбрал бы путь попроще.
Простые пути всегда самые эффективные. Их с Федором отец ясно доказал это. Если бы он только вовремя завязал и уехал из Москвы с теми деньгами, которые ему удалось добыть! Лучше всего – без жены и без детей, освободив их от себя. Тогда всё в их с Федором жизни могло бы сложиться по-другому. Не было бы детдома с этими жуткими деревянными скульптурами в парке – которые Варваре до сих пор снились в кошмарах. Не было бы вечного страха, что их с братом ужасающая тайна раскроется – и все узнают, кто они на самом деле. А главное – не приходили бы теперь Варваре страшные мысли о том, что родственники жертв шаболовского душегуба рано или поздно проведают о них.
В 1923 году многие считали, что расстрел – слишком уж мягкое наказание для Василия Комарова и его жены. И что куда справедливее будет, к примеру, сварить обоих заживо в кипятке. А, коль скоро эти люди не сумели добраться до родителей Федора и Варвары, то запросто могли бы отыграться на них с братом. И неважно, что прошло уже шестнадцать лет с поимки душегуба. О таких, как он, долго не забывают. И проявляют огромную фантазию, изыскивая возможности для возмездия. Потому-то Варвара и заставила Федора минувшей зимой уничтожить архив их детского дома – где хранились сведения об их подлинной фамилии и родстве с Василием Комаровым. Ну, а что заодно со старыми бумагами сгорел и директор – так это и вовсе вышло очень удачно. Теперь-то уж точно во всей Москве не осталось никого, кто знал бы о них с братом полную правду.
Варвара верила: они с Федором просто обязаны исполнить то, чего не сделал их отец: сбежать с большими деньгами. И помочь им в этом, как ни странно, должен был проект «Ярополк», который Варвара Хомякова ненавидела всем сердцем. Ибо именно этот проект – со всей своей мистической чушью – так повлиял на мысли её брата, что избавиться от своих врагов нормальным, людским способом он уже просто не мог. Однако в данный момент все свои надежды они с Федором возлагали на одного из наиболее удачливых участников этого проекта – Николая Скрябина. Он, в дополнение ко всему прочему, являлся еще и сыном человека, который мог бы снабдить их документами на выезд из страны. И у Скрябина имелись чрезвычайно весомые основания им с братом помочь.
Но всё же Варвара и Федор даже мечтать не могли, что их дело начнет подвигаться так быстро. Потому-то Федор и отправился сейчас переговорить кое с кем – после того, как прямо посреди ночи в их квартире раздался телефонный звонок. Варвара тогда на мгновение вся заледенела от страха: решила, что этот проныра Скрябин каким-то образом прознал, где они находятся, и теперь звонит им, чтобы предложить сдаться. Однако на самом деле звонил Федору его злосчастный коллега: Отар Абашидзе. И он сообщил нечто такое, отчего помощь Скрябина оказалась им нужна вдвое меньше.
– То оборудование у меня, – заявил Абашидзе (Варвара сняла трубку на параллельном телефонном аппарате и слышала весь разговор). – Но я готов обсудить возможность обмена. Скажем, передача мне контроля над замораживающим призраком могла бы стать достойной платой за инструменты Данилова.
– Зачем тебе этот призрак? – Варвара уловила недоверие в голосе брата, что было и понятно: лишь дурак стал бы менять неисчерпаемое богатство на власть над каким-то бестелесным духом. – Да и есть ли у тебя это оборудование? Может, ты мне морочишь голову – по поручению Скрябина, к примеру.
– Скрябин о моем звонке ничего не знает, – сказал Абашидзе. – А что оборудование у меня, ты сам удостоверишься, когда приедешь ко мне домой – в компании с этой своей Ганной. Она заодно и твоим телохранителем побудет, ежели ты вдруг забоишься. – Грузин издал оскорбительный смешок. – Ну, а для чего мне нужен контроль над Ганной, ты и сам понял бы – если бы способен был кого-то любить. Все деньги мира не помогут мне вызволить Веру из тюрьмы НКВД. А при помощи твоего призрака у меня будет шанс это сделать. Уж в крайнем случае – я поторгуюсь с Валентином Сергеевичем: или он освободит Веру, или – в Москве наступит новый ледниковый период.
И Федор ушел – точнее, уехал на машине, которая принадлежа новопреставленному мужу Варвары. А когда в квартире снова задребезжал телефон, Варвара подумала: это брат звонит ей. Хочет поскорее сообщить хорошие новости: что обмен состоялся, и теперь им двоим денег хватит на то, чтобы всю жизнь прожить на каком-нибудь заграничном курорте. Но в трубке она услышала злой и скрипучий голос управдома Киселева.
– Ваш Скрябин пять минут назад ругался с дворником прямо под моим окном, – заявил управдом. – Допытывался у него, как он мог не увидеть человека, который опустил конверт в его почтовый ящик. Потом Скрябин вошел в подъезд. И я через глазок увидел, как он бросил в свой собственный ящик то ли открытку, то ли картинку какую-то расписную. Надеюсь, наш договор остается в силе? Мне деньги ох, как пригодятся – с должности меня вот-вот попросят, раз уж дом наш передают посольству.
– Договор в силе, – заверила его Варвара и повесила трубку.
Она почти пожалела о том, что этот Абашидзе выдвинул такое странное условие обмена. Ганна Василевская могла бы в два счета аннулировать все их с Иваном Кузьмичом договоренности. Но – Скрябин-то сдался: готов был предоставить им документы на выезд! И он
