в голову.
Что же мне теперь – не спать? Так и прожить всю жизнь с открытыми глазами?
Мне снова вспоминается тот мужик на тусовке, который научил меня засыпать этим замечательным способом: надо только попытаться взглянуть на себя – со стороны, сверху, например, попробовать увидеть свой затылок, а потом – свою спину, а потом – уже всего себя…
И вот уже видна сверху, в плане, квартира и маленький человек, раскинувшийся на постели, под простынёй. Он, человек, на грани сна и яви, в том состоянии, когда душа едва держится в теле. Он томится, постанывает, подёргивает плечами, ногами – словно готовится отпустить кого-то на волю, словно он сейчас с кем-то расстанется. Может быть, ненадолго, а может быть, навсегда…
…Я летал во снах ещё совсем недавно, я даже помню эти ощущения. Чтобы подняться вверх или просто лететь над землёю, нужно проделывать такие движения, будто плывёшь под водой, изгибаясь вдоль оси всего тела. Чем интенсивнее эти изгибающие движения, тем выше скорость или тем круче ты взмываешь вверх…
И вот, вырвавшись на волю воль, я взмываю над Сухаревкой!
Я лечу вверх, прямо в небо, и вскоре земля затягивается легкой дымкой, а на западе край неба светлеет, становится иссиня-голубым.
Я лечу, управляя полётом с помощью тех самых движений, как если бы я был телесен. Наклон вправо – и я лечу в ту сторону и по едва уловимому усиленному току воздуха понимаю, что скорость увеличилась. Я расслабляюсь, выпрямляю воображаемое тело – и чувствую, что скорость упала.
Я ныряю вниз – и земля стремительно приближается ко мне, разворачиваясь во всю свою необъятную великолепную ширь. Москва летит ко мне, сияя миллионами огней, и загибается краями к горизонту. По Садовому кольцу, словно гигантский поток вулканической лавы, переливаясь и пульсируя, течёт, без начала и без конца, автомобильная река. Проспекты рассекают московский выпуклый круг прямыми стремительными радиусами и хордами, по ним растекаются ручейки лавинного потока машин.
Я пикирую на Садовое и несусь вдоль осевой, метрах в трёх над автомобильным потоком, так что один его край мчится мне навстречу, а другой я обгоняю. Как в разрезанном надвое калейдоскопе я вижу мелькающие лица людей в автомобилях: мужские, женские, детские. Эти лица промелькивают мимо, но я успеваю заметить выражение каждого из них, заглянуть им в глаза…
В правой половине потока, с которым мне по пути, я замечаю огромный «Хаммер». Мне всегда хотелось заглянуть внутрь, понять, что за люди ездят в таких чудовищных машинах.
Я осторожно снижаюсь, и мне открывается салон «Хаммера». Маленький человечек сидит за рулём, рядом с ним женщина раза в два побольше. Человечек явно доволен своей судьбой.
Впереди – новенький «Мерседес». А в нём – женщина. Шикарная женщина сидит со скучающим видом на заднем сиденье, смотрит телевизор, вмонтированный в переднее кресло. Женщина великолепна, но – явно скучает. Я б её развеселил, будь я в телесном образе. Как там в русских сказках: и ударился он обземь, и превратился в Иван-царевича, и обнял царевну – и т.д. и т.п..
Но я не в телесном образе, я взмываю над автомобилями, ускоряюсь и в десять секунд пролетаю Садовое от Парка культуры до Сухаревки.
Здесь я на секунду заглядываю на свой этаж.
В моей квартире на постели лежит человек, ничком, чуть прикрытый простынёй.
За стеной тоже все угомонились. Гришка уткнулся своей благоверной под мышку и посапывает, вполне счастливый.
Спускаюсь ниже. Дворницкая. Бравый Нурали сидит за столом и пьёт чай. Перед ним – девушка. Он говорит ей что-то на своём языке, она робко отвечает ему. Наверное, та самая, «чистая», которую он предлагает мне в домработницы?
Я покидаю подвал, и тут острая мысль приходит мне в голову (хотя голова моя осталась внизу).
Кратчайшим маршрутом я лечу по одному московскому адресу.
ВДНХ. Здесь я немного отклоняюсь от маршрута и облетаю знаменитый памятник рабочему и колхознице. Вблизи памятник совсем не привлекателен, покрыт потёками грязи. Я пролетаю между серпом, что в руке у колхозницы, и молотом, который держит рабочий, и устремляюсь прямо в крышу сталинского дома на улице академика Королёва.
С непривычки, от неумения рассчитывать свои новые силы, я пролетаю нужную мне квартиру навылет, так что приходится тормозить и возвращаться.
В спальне, на широкой кровати спит хозяйка квартиры – грузная женщина средних лет. Она всхрапывает при вдохе и посапывает при выдохе.
А где же хозяин? Он в соседней комнате. Мой главный редактор сидит перед телевизором. А в телевизоре – чтобы вы думали? – «Собака на сене», самый финал, где герои обретают, наконец, счастье.
Некоторое время я рассматриваю своего начальника буквально с полуметра. Он по-настоящему увлечён, он волнуется и переживает, словно видит этот фильм впервые.
Затем Главный выключает телевизор и сидит, откинувшись в кресле. Из спальни доносится храп… Лицо Главного снова приобретает знакомое мне замкнутое выражение.
Мне становится не по себе. Даже не знаю, что я хотел увидеть здесь… Что подсмотреть? Чем насладиться?
Я вылетаю вон, поднимаюсь ввысь и, набирая ход, несусь прямо в колокольню Ивана Великого. На подлёте я притормаживаю так, чтобы меня закрутило вокруг колокольни. Манёвр удаётся, я верчусь над Кремлём, и московский ночной пейзаж превращается в поток переплетающихся огненных линий…
Затем я покидаю круговую траекторию вокруг колокольни, наугад, – и едва не ныряю в Москву-реку. Тогда я разгоняюсь над самой гладью воды, пролетаю под Крымским мостом, мимо фрунзенской набережной, в огиб Лужников и так до самого новоарбатского моста. Какими-то десятыми чувствами в своём бешеном полёте я ощущаю слабый ток воздуха, а мириады огней дробятся и переливаются сплошной сияющей радугой…
Спасибо тебе! – кричу я, сам не знаю – кому. – Благодарю тебя за то, что ты дал мне почувствовать, ощутить всё это!
Перед кутузовским мостом я взлетаю, делаю оборот вокруг шпиля гостиницы «Украина», и в этот миг новая идея возникает в моём воспалённом воображении.
Проспект Вернадского – вот куда я теперь направляюсь. А вот и тот самый дом…
Беда только в том, что я не знаю квартиры, я подвозил как-то свою рыжую любовь к подъезду – и всё…
Приходится обследовать все квартиры со второго этажа. Это совсем нетрудно, поскольку большинство обитателей уже спят. Спят молодые, старые, пожилые, одинокие, семейные, а в одной из квартир счастливым сном спят трое: мужчина и две молодки, которые свернулись калачиком по краям постели, словно два цветочных лепестка вкруг своего пестика.
На шестом этаже мужская компания дуется в карты; на седьмом – женская дует «Мартини».
Те, кого я искал, обнаруживаются под самой крышей. Мне следовало бы догадаться сразу, что такой крутой олигарх мог поселиться только в петнхаузе.
Они в спальне и – кто бы мог подумать! – занимаются просмотром порнухи.
Любовь сидит
