— Погодите. Куда вы?
— Нельзя же говорить с полицией полуголым. Попробую найти вам какую-нибудь одежду. Мой сосед примерно одного роста с вами. Сейчас он в отъезде, а я кормлю его кошку. Он у меня в долгу.
С этими словами Сиена исчезла.
Роберт Лэнгдон снова повернулся к крошечному зеркалу над раковиной и едва узнал человека, который воззрился на него оттуда. Кто-то хочет меня убить. В мозгу у него опять зазвучало его собственное бормотание, записанное на пленку.
Зарево… зарево… зарево…
Он пошарил в памяти, ища подсказку… хоть какую-нибудь. Но там была одна пустота. Сейчас Лэнгдон знал лишь то, что он во Флоренции с пулевой раной головы.
Вглядываясь в свои усталые глаза, Лэнгдон подумал, а не проснется ли он через секунду-другую в любимом домашнем кресле с пустым бокалом из-под джина в одной руке и «Мертвыми душами» в другой, только чтобы убедиться лишний раз, что Гоголя ни в коем случае нельзя смешивать с «Бомбейским сапфиром».
Лэнгдон сбросил с себя окровавленную больничную сорочку и обмотал вокруг талии полотенце. Поплескав в лицо водой, он осторожно ощупал швы на затылке. Место было воспаленное, но когда он расчесал свои спутанные волосы, рана стала практически незаметной. Кофеиновые таблетки уже действовали, и туман, окутавший его сознание, потихоньку рассеивался.
Думай, Роберт. Вспоминай.
Вдруг стены крошечной ванной без окон точно стиснули его в своем замкнутом пространстве, и, выйдя в коридор, он инстинктивно двинулся к лучу естественного света, падающему из приоткрытой двери напротив. Комната за ней оказалась чем-то вроде обустроенного на скорую руку кабинета: дешевый стол, потертый вращающийся стул, на полу стопка-другая книжек — и, слава Богу… окно.
Лэнгдон шагнул поближе к дневному свету.
Тосканское солнце только что проснулось и золотило самые высокие башни пробуждающегося города — колокольню Джотто, Бадию, Барджелло. Лэнгдон прижался лбом к холодному стеклу. Мартовский воздух, свежий и прохладный, словно усиливал солнечный свет, который лился из-за гор.
Свет художника — так его называют.
В самом сердце городского пейзажа вздымался гигантский купол, облицованный красной черепицей и увенчанный золоченым медным шаром, сверкающим, точно маяк. Дуомо. Спроектировав могучий купол для главного флорентийского собора, Брунеллески вписал свое имя в историю архитектуры — и теперь, спустя более чем пятьсот лет, его творение высотой в 114 метров по-прежнему украшало центральную городскую площадь.
Почему я очутился во Флоренции?
Для Лэнгдона, страстного поклонника итальянского искусства, этот город всегда был одним из самых любимых в Европе. На его улицах в детстве играл Микеланджело, в его художественных мастерских зародился итальянский Ренессанс. Миллионы туристов стекались в музеи Флоренции, чтобы насладиться «Рождением Венеры» Боттичелли, «Благовещением» Леонардо и главной гордостью и отрадой всех флорентийцев — статуей Давида.
Микеланджеловский «Давид» очаровал Лэнгдона с первой встречи. Когда-то, еще подростком, он зашел в Академию изящных искусств… медленно прошагал вдоль угрюмой шеренги незаконченных микеланджеловских «Рабов»… и вдруг ощутил, как его взгляд невольно и неодолимо поднимается, притянутый этим шедевром высотой в пять с лишним метров. Грандиозность и рельефная мускулатура Давида поражали почти всех, кто видел этого мифического героя впервые, однако на Лэнгдона произвела наибольшее впечатление его гениальная поза: воспользовавшись классическим приемом под названием «контрапост», Микеланджело создал иллюзию, что Давид, чуть наклонившийся вправо, практически не опирается на свою левую ногу, тогда как в действительности она поддерживала собой целые тонны мрамора.
Благодаря «Давиду» Лэнгдон получил первое представление о мощи, заключенной в великих образцах скульптуры. Теперь он спросил себя, навещал ли своего любимца в последние несколько дней, но единственным доступным ему воспоминанием оставалось одно — как он очнулся в больнице и стал свидетелем убийства ни в чем не повинного врача.
Вдруг на него нахлынуло щемящее чувство вины. Что же я натворил?
Стоя у окна, он заметил краешком глаза лежащий на столе ноутбук. Внезапно его осенило: что бы ни произошло с ним вчера вечером, об этом уже наверняка сообщили в новостях.
Если мне удастся выйти в Интернет, я смогу во всем разобраться.
Лэнгдон повернулся к двери и позвал хозяйку.
Тишина. Видимо, доктор Брукс все еще искала для него одежду.
Не сомневаясь, что Сиена простит ему эту бесцеремонность, Лэнгдон открыл компьютер и включил его.
Экран ожил — на нем возникло голубое небо с облачками, стандартная заставка операционной системы. Лэнгдон тут же перешел на итальянскую версию «Гугла» и набрал в поисковой строке свое имя.
Видели бы меня сейчас мои студенты, подумал он, нажимая ввод. Лэнгдон постоянно твердил им, чтобы они не «гуглили» самих себя — это странное новое увлечение было порождено страстным желанием прославиться, обуявшим в последнее время чуть ли не всю американскую молодежь.
На экране появились результаты — сотни ссылок на Лэнгдона, его книги и лекции. Нет, все не то.
Лэнгдон ограничил поиск рубрикой новостей.
Возникла другая страница: Новые результаты для «Роберт Лэнгдон».
Роберт Лэнгдон будет подписывать экземпляры своих книг…
Речь Роберта Лэнгдона на церемонии вручения дипломов…
Роберт Лэнгдон выпускает учебник по символогии для…
Список был длиной в несколько страниц, однако Лэнгдон не видел в нем ничего такого, что относилось бы к последним дням, — и уж точно ничего такого, что могло бы объяснить его нынешнюю ситуацию. Что случилось вчера вечером? Лэнгдон решил продолжать расследование и перешел на сайт «Флорентайн» — англоязычной газеты, выходящей во Флоренции. Он проглядел заголовки, раздел горячих новостей и полицейский блог, узнав о пожаре в чьей-то квартире, о коррупционном скандале в правительстве и о целом ряде мелких преступлений.
Неужели совсем ничего?!
Его внимание привлекла заметка о городском чиновнике, который прошлым вечером скончался на Соборной площади от сердечного приступа. Имя чиновника пока не сообщалось, однако криминалом в этом деле, похоже, и не пахло.
Наконец, не зная, что еще предпринять, Лэнгдон зашел в свою гарвардскую почту и проверил корреспонденцию в расчете на то, что в ней может содержаться какой-нибудь полезный намек. Но и там он не нашел ничего, кроме обычных писем от коллег, студентов и друзей, по большей части с напоминаниями о встречах, запланированных на будущей неделе.
