И символично, что в этот момент он находился именно с Пенелопой. Потому что то, что проходило сейчас, было действительно идеальное свидание. Вернее говоря, было бы им, если убрать отсюда Сорвенгера, пару десятков вервольфов и это странное существо в коричневом плаще.
Он стоял спиной ко всему происходящему прямо посередине своей сцены. С головы и до пят он был окутан в потёртый и местами порванный коричневый плащ. Но и через этот плащ было явно заметно его аномальную худобу.
Молтембер?
— Я ждал тебя, дорогая, — произнёс он сухим и металлическим голосом, так и не повернув головы. — Даже скучал. Скажи мне, а ты скучала по мне?
Ривальда помялась несколько секунд, но затем едва слышимым голосом пробормотала:
— Скучала.
— Тогда, может быть, обнимешь меня? — пафосно спросил Молтембер. — Предайся эмоциям и забвениям, как это было пятнадцать лет назад. Этот отрезок времени был лучшим в твоей жизни. Не так ли?
— Был до тех пор, пока я не узнала правду, — уже более громким голосом сказала Ривальда.
— Какую правду? Чем эта правда напугала тебя?
— Не заставляй меня повторять это снова. Открытие ворот альтернативного ада, уничтожение Парламента, контроль над Сообществом…
— Ты солжёшь, если скажешь, что не разделяла моих идей. Я сотни раз повторял тебе, что мы похожи друг на друга больше, чем кто-либо. За исключением одного. Я не умею предавать. А у тебя это хорошо получается.
Ривальда дёрнула правой рукой, словно попыталась вырваться из захвата, но ничего у неё не получилось.
— Я не предавала то, за что сражалась всю свою жизнь. Я и ещё несколько человек спасли Сообщество от ужаса вроде тебя и я всегда буду гордиться этим.
Юлиан ждал, когда Молтембер повернётся и откроет своё лицо, но этот момент так и не наступал. Чего он ждал?
— Гордиться предательством, — процедил Молтембер. — Ничего более мерзкого в жизни я не слышал. Ничего более лицемерного. Пожалуй, кроме твоих слов о любви.
— Я любила тебя! — крикнула Ривальда.
— И любишь сейчас. Я слышу дрожь в твоём голосе. Но, в то же время, и фальш. Ты снова пыталась убить меня. Пыталась обмануть меня. Как повезло, что я знаю тебя настолько хорошо, что больше не смогу позволить себе повестись на обман. Не попадусь в твои ловушки, потому что знаю, как они устроены.
— Я сделала всё, что могла, — сказала миссис Скуэйн. — И горжусь тем, что хотя бы пыталась.
— Я выражаю тебе своё почтение, — перебил её Молтембер. — Твой план был очень хорош. Не только по своей идее, но и по содержанию и исполнению. Перенесла часть моей души, что хранилась в тебе, в меч и убила им Поборски. Да, это убило бы меня. Но так осколок души вернулся обратно к тебе. Потому что там ему и место. Не так ли?
— Я до последнего вздоха буду мечтать об избавлении от него. Он отравляет меня. Портит моё жизнь. Оскверняет всё мироздание.
— Ты скоро избавишься от него, — сделал вид, что успакаивает возлюбленную Молтембер. — Всё равно не достойна носить в себе то, что всё это время делало тебя сильнее. Но твой план… Как одинокий разум мог всё это распланировать? Так включить в свои соображения юного Юлиана Мерлина. Да так, чтобы он ещё ничего и сам не понимал.
— Что это значит? — вмешался в разговор Юлиан. — При чём здесь я?
— Мне пришлось использовать тебя, Юлиан, — сказала Ривальда. — Ты появился именно тогда, когда это было необходимо. Словно сам нарвался на ту роль, которую тебе пришлось исполнить. Я умышленно разрушала твою репутацию. Умышленно сделала так, чтобы ты оказался первым подозреваемым в убийстве Грао Дюкса.
— Но зачем? — удивился обескураженный Юлиан.
— Потому что уже тогда я догадывалась, кто такой Якоб Сорвенгер и зачем он здесь. Я сделала вид, что считаю виновным тебя, чтобы усыпить его бдительность. Чтобы он и дальше верил в то, что его план работает и однажды ошибся.
— И когда же ты поняла это? Поняла, что это был я? — спросил из-за спины Сорвенгер.
— Ты с самого начала вызывал у меня подозрения, — уверенно ответила ему Скуэйн. — Чем именно? Своей безупречностью. Ты был просто-таки безупречным прокурором. Всегда заранее всё знал, всегда был уверен во всём. Никогда не слушал меня, потому что заранее знал, права я или нет. Мои же подозрения окончательно развеялись после того, как Юлиан оказался в следственном изоляторе. А именно — после покушения Эдварда Арчера на него.
После этих слов Сорвенгер нахмурил брови, сжал глаза и стал пристально и внимательно слушать. Скорее всего, он услышал от Ривальды то, что никто не ожидал услышать именно от неё.
— Очевидно, что Арчера кто-то заколдовал, — продолжила Скуэйн, всё больше и больше вгоняя Сорвенгера в ступор. — А мы все знаем, что на территории участка магия не работает. За редким исключением. Защиту может снять на какое-то время только один человек. Начальник участка. Ты отключил защиту, Якоб, и наложил заклятие на Арчера. Но тем же самым ты спас и Юлиана, потому что с отключением защиты активировался и его защитный амулет.
— Моя ошибка, — признал Сорвенгер. — Моя ошибка, но никоим образом не твоя гениальность. Всё тоже самое мне пересказал и юный Мерлин, только более поверхностно. Расскажи мне ещё, что я специально посадил Иллиция в камеру к Штрауссу, что я специально отпустил Иллиция… Всё это мы знаем.
— Но суть свелась к одному, — сказал Молтембер. — Несмотря на некоторые сложности и твоё сопротивление, ты здесь. И мне нужен кусок твоей души.
— Так забери же его сейчас же! — крикнула Ривальда, снова попытавшись вырваться.
— Потерпи. Дай насладиться мне моментом моего триумфа.
— Когда злодей слишком долго хвалится собой, прежде чем совершить своё злодейство, появляется что-то, что мешает ему, — сказала Ривальда.
— Да, мы много это обсуждали. Но кое-какие вещи не подвластны даже мне. Например, время.
— Часы работают только в полночь! — выпалил Юлиан, надеясь, что кто-то вспомнит о его существовании.
— Да, — сказал молчавший так же Сорвенгер. — А у нас ещё аж двадцать две минуты. Достаточно для того, чтобы господин и миссис Скуэйн поговорили друг с другом.
— Мы же не просто так здесь, — продолжил свои вольные думы Молтембер.
— Двадцать две минуты до чего? — в ужасе спросил Юлиан.
— Ты всё понимаешь, — ответил ему Молтембер. — Ты всегда понимал всё, но слишком часто тебе не хватало смелости это признать. Шестнадцать лет назад я пытался принести в жертву альтернативному аду ваш жалкий Парламент. И я принёс, но это злодейство не покорило сердца властителей ада. Знаете ли, недостаточное зло. Слишком маленькое. Злодей-неудачник. Злодей-ребёнок. Именно так меня окрестили тогда. Именно таким я считал себя.
