Ронда заставила Зиру отдать ей дневник Лавинии и прочитала его. Когда Ион проснулся, жена сидела у него на постели, осторожно рассматривала его волосы и обливалась горькими слезами.
— Взгляни, пожалуйста, на отмеченные места… — попросила она, протягивая Иону исписанный блокнот.
— «Я похудела на два размера… Я худею, мне плохо», — прочитал Ион.
— Дальше…
Ион отложил блокнот в сторону.
— Я уже знаю, Ронни. Мама сказала мне.
— Вот как?
— Не плачь. — Ион привлек Ронду к себе. — Ты так похорошела… А что с моими волосами?
— У тебя были сединки… они исчезли…
Ион хитро улыбнулся:
— Интересно, она не утратила навыки игры на фортепиано? Мы могли бы показывать ее за деньги в наших отелях…
— Твой черный юмор совершенно неуместен, Хадис, — дрожащим голосом произнесла Ронда. — Лавиния так мечтала повзрослеть… Не понимаю, как ты можешь веселиться! — Она снова заплакала. — Теперь я точно знаю… мы никогда не увидим нашу девочку, она не вернется сюда… Это она плакала ночью! Боже мой, она еще с собой что-нибудь сделает!
— А вот этого варианта я не предусмотрел, — встревоженно сказал Ион, вскочил с постели и принялся натягивать штаны. — Час назад с нами связался Скальд. Он на орбите, вместе с Гладстоном. Я предупредил их, чтобы не садились на Селон и вообще отошли бы от него подальше. Как только мы найдем Лавинию, они заберут нас.
— Скальд? — переспросила Ронда, морща лоб. — А кто это?
…Утро только занималось, на дымящемся горизонте появился край солнца, жаркий и огненно-красный, как остывающая лава. Вулканы втягивали в себя рассеянные остатки черных облаков.
— Все-таки что-то есть в этом Селоне такое… — сказал Ион, встав в проеме люка модуля и потягиваясь. — Давно себя так хорошо не чувствовал.
— Я похудела на целый размер, — сказала Ронда, мягко подталкивая его сзади.
— Это хорошо или плохо?
— Конечно, плохо. У меня все было в норме.
— Тебе надо побольше кушать, — озабоченно сказал Ион.
— Справа заходи! — вдруг раздался крик Йюла с южной оконечности горы.
— Прекрати кусаться! Бабушка! Она меня кусает! — в отдалении завопил Гиз.
— Осторожнее, Гиз, ради бога, осторожнее! — взволнованно повторяла Зира. — Ты сломаешь ей ручку! Что ты говоришь?.. Ну и что, что лягается?..
Ион с Рондой бросились навстречу появившейся процессии: по тропинке, огибающей гору, быстро шла запыхавшаяся Зира, за ней Йюл, потом Гиз с выставленным вперед окровавленным пальцем. Все трое были страшно перемазаны. Йюл нес на руках остервенело орущего, полуголого, до невозможности грязного светловолосого ребенка лет трех.
— Боже мой… Доченька… — судорожно всхлипнула Ронда, заглядывая ребенку в лицо. — Улетаем… Уже улетаем отсюда…
— Ну-ка… Это кто такой, на поросенка похожий? — строго сказал Ион, забирая Лавинию из рук Йюла. — И грязный, и визжит так же… Будешь кричать, задержимся на Селоне еще на пару дней. И совсем не обязательно откручивать мне ухо! — Он ахнул: — Что она сказала, мама?..
— Я же говорила тебе, что ты не знаешь таких слов, — с озабоченным видом пояснила Зира. — Прекрати, детка! Немедленно прекрати! Нельзя так выражаться! Что ты хочешь, Ион? Столько общаться с тимминсами…
Гиз захохотал, но тут же оборвал смех и озабоченно пощипал свои усики над верхней губой.
— Они исчезают, папа! С каждой минутой! — с гневом сказал он. — Вы что, снова хотите прогнать меня через ужасы полового созревания?
— Он менял свой идентификационный номер? Это невозможно, — сказал Ион, когда остались позади волнения, связанные с отбытием с Селона, и мужчины устроились поговорить в роскошной каюте корабля с претенциозным названием «Кудри бога».
— Вовсе не менял, — возразил Скальд. — На человека с прежним именем выписывалось свидетельство о смерти, ИН отправлялся в архив, и им никто больше не интересовался, а если вдруг этот номер все-таки всплывал в связи с каким-нибудь прежним делом, любопытным быстро затыкали рот. На младенца заводился новый номер.
— Сколько же раз он так перевоплощался? Сколько ему лет?
Скальд пожал плечами.
— А кому все его денежки перейдут? — поинтересовался Гиз. Его так и подмывало напомнить о своих родственных связях с Анахаймом, но, глядя на невеселое лицо отца, он не решился.
— Мать Анахайма еще жива, по закону она наследница, — ответил Скальд.
— Что-то ты в последнее время сильно интересуешься деньгами, — с подозрением взглянул на сына Ион. — Уж не залез ли ты снова в долги, братец?
— Да вот еще, — протянул Гиз, отводя глаза. — Куда это Гладстон подевался? Пойду поищу его.
— Ох, ей-богу, в долги залез, — вздохнул Ион, провожая сына взглядом. — Когда он повзрослеет?
Йюл заметил:
— Если бы не эта собака, Ион…
— Да-да… Согласен. Заплачу все долги, сколько бы не набралось.
— И все-таки какая великолепная месть, — сказал Скальд. — Девочку жалко.
— Да и сами мы чуть не омолодились до возраста младенцев и глубже, — фыркнул Йюл. — Спасибо, Скальд.
— Мысль об инверсии времени на Селоне мне даже в голову не приходила. Все что угодно, только не это… Меня с толку сбил этот младенец… Конечно, Анахайму необходимо было полностью менять личность — в случае смертельной травмы или старения, поэтому омолаживание организма он проводил каждые тридцать-сорок лет.
— Слава богу, теперь я знаю, почему он никогда не учил уроки, — пыхтя сигарой, сказал Ион. — Сознание человека и память не претерпевают никаких изменений. Дочка переживает сильный психологический шок… Вчера укусила Гладстона. Вообще мы за ее психику опасаемся. Она сейчас нас всех просто ненавидит. Категорически отказывается ложиться в анабиоз. Говорит: «Думаете, я забыла, что в анабиозе время замедляется в два раза? Хотите украсть у меня еще две недели жизни?» — Ион вздохнул.
— Но ты все-таки забрал у Анахайма то, что тебе принадлежит по праву.
— Только радости мне это не доставляет, Йюл. Хотя — все обошлось относительно благополучно… Приглашаю вас, Скальд, посетить Селон.
Скальд засмеялся.
— Благодарю. Мы должны помнить, Ион, что время обладает различными характеристиками и непредсказуемо. В нашем случае оно неожиданно оказалось вектором, изменившим полярность. Что мешает ему сдуру поменять свой знак на прямо противоположный? Прилетишь омолодиться, а Селон ускорит конец, превратит в дряхлого старика…
— Волков бояться — в лес не ходить. Так, кажется, гласит народная мудрость?
— Уговорили! Когда стану старым-старым, прилечу к вам. Когда уже нечего будет бояться…
— Кто это такой? — изумился Гиз.
