Поэтому действуем мы именно как агенты.
Теперь представив эту ситуацию, осознай свою позицию. Кто ты?
– Мне кажется, что мы это давно обговорили. Мы в некотором роде русский отряд Белого Интернационала.
– Правильно! Правильно. Так вот, представь себе, нужно провести определенную операцию. Для этого нужно подтянуть, деньги, связи и полевых агентов. Деньги и связи мы подтянули. А полевых агентов не хватает. Ба, да у нас здесь под рукой целый русский отряд! Впрягайтесь в выполнение общей задачи, ребята! А вы в ответ, – да нет, мы только туристы. И требуем обеспечения комфортных условий путешествия у туроператора.
Это, что ли, твоя позиция?
– Нет, ты чего Патрик сдурел?! Да когда русские так себя вели? Да если говорить о делах самоорганизации белых людей, то вспомни, как самоотверженны были русские добровольцы в армии буров во время англо-бурской войны. Как русские капитаны спасали бурских и русских пленных с цейлонских каторг.
Если мы встаем под знамена, то бьемся до конца. Разумеется, если сами встали под эти знамена, а не под дулами пулеметов сталинских заградотрядов.
– Браво, Михалыч! – сказал Патрик, ибо частенько звал профессора так.- А то, я уж думал, что вы, установив с нами контакт, уляжетесь на печи, и будете думать, что даже национальную антиимперскую революцию в России за вас сделают некие толпы „агентов Белого Интернационала“, или хотя бы „агентов Запада“. Нет, ребята! Деньгами, крышей на Западе, поддержкой в мировых СМИ, иногда конкретной помощью по частным вопросам, типа моей помощи вам при вывозе этой библиотеки, поможем.
Но национальную революцию у себя в стране делать вам самим[61]. А если оказались за бугром, в одной упряжке с нашими бойцами, то тяните эту упряжку наравне с ними как полевые агенты.
– Я понял, дружище. И рад, что мы объяснились. Но почему ты это не сказал сразу и прямо. Мы готовы рисковать, стрелять и плыть хоть до Кейптауна, – тут Патрик как-то многозначительно улыбнулся, – но чтобы нам четко поставили задачу. Пойми теперь и ты. Допустим, ты приглашаешь меня на пикник. Я прихожу на полянку, а она пристрелена снайперами врага.
Они, естественно, начинают в меня палить. А вы их тем самым вычисляете и потом уничтожаете.
Так вы скажите прямо: „Михалыч, надо выйти на эту полянку и побыть живой мишенью“. Я даже о своих шансах спрашивать не буду, выйду и спляшу под их прицелами что угодно. Да еще и х…м помашу[62].
При этих словах Патрик рассмеялся. Улыбнулся и Кузнецов. И продолжал:
– И если после таких плясок я не выживу, я вам, летя в страну Вечного Лета, даже слова упрека не брошу[63]. Надо, так надо. На войне, как на войне.
Но скажите прямо, мать вашу! Не используйте втемную! Уважайте в нас надежных соратников, а не лохов[64].
Патрик задумался.
– Отлично, что мы с тобой, наконец, поговорили. Знаешь, ваша страна представляет сейчас одну из точек, нажав на которую, можно вызвать изменение ситуации во всем мире. И Белый Интернационал это понимает. Вы нам очень важны как равноправные соратники[65], находящиеся на направлении главного удара.
Нам очень важно найти с вами взаимопонимание. И мы его находим. В том числе и сейчас. В этом разговоре. Твои замечания я считаю справедливыми. И могу пообещать, что они будут учтены.
С другой стороны я рад, что ты лучше понял, что же такое Белый Интернационал. Теперь еще раз определимся, кто есть кто.
Ты и твоя команда.
Кузнецов хотел его прервать уточнениями, но Патрик как будто поняв, что он хочет сказать, опередил его.
– Я уже понял, что твоя команда это Алексей и Виталий. Тамара вам симпатизирует, а Семен ваш временный попутчик. Скорее надежный, хотя я могу и ошибаться, но вам нисколечко ни симпатизирующий.
Итак, твоя команда это одновременно и продавцы весьма ценного товара, за который Белый Интернационал готов заплатить, и полевые агенты этого самого Интернационала, которые обеспечивают доставку этого товара, и верхушка будущего русского отдела этого Интернационала.
Так что ты одновременно и простой продавец краденного, и командир отделения охраны некой частной международной структуры, и генерал ордена, член совета директоров той же самой структуры.
– Четко, Патрик, четко. Молодец. Теперь все точки над „i“ расставлены. Теперь, как говорил наш Суворов, я знаю свой маневр.
– Должен сделать комплимент твоим ребятам. Они выше всяких похвал. Вот это бойцы! Ни одного вопроса. Спокойствие, полное доверие шефу, энтузиазм, интерес. Ради такого контингента мы и будем помогать Руси. Без таких парней Белый мир не сможет выжить.
– Спасибо на добром слове, Патрик.
***
И вот теперь они плыли уже по Каховскому водохранилищу. По пути отдыхая, и развлекаясь, как могли. Хотя пистолеты, после консультаций с коллегами Патрика в Киеве, решено было оставить. Более того, они из них еще и постреляли немного на каком-то стрельбище, привыкая каждый к своему стволу.
– Ценю твой энтузиазм, – ответил Патрик на реплику Кузнецова.
Между тем, левый берег немного придвинулся, и им стали видны большие обрывы из красной глины. Обрывы состояли как бы из долгой череды гладко отполированных водой глинистых колонн.
– Смотри, Патрик, какое интересное явление природы, – сказал Кузнецов.
– И все же, Михалыч, нет более красивого явления природы, чем женщина.
– Что, не прочь полюбоваться на прелести Тамары и жаждешь, чтобы она вышла сейчас позагорать рядом с нами?
– Ни в коем случае, Михалыч! Это же такой стресс, видеть такую прелесть и не обладать ей. Говорю тебе, как биолог по базовому образованию. При таких стрессах, выбросы катехоламинов превышают их выброс при электрошоке в разы.
– А что такое катехоламины?
– Долго объяснять, профессор.
– Ладно, но все равно звучит заманчиво.
– Так что пусть лучше уж ваш Семен не выпускает ее из койки. А то мы все здесь скончаемся от разрыва сердца. Кстати, мне кажется, что если бы в программу олимпиад был включен спортивный секс, наш подполковник уже мог бы претендовать на участие в этом виде спорта. В начале нашего путешествия он начинал как новичок. А теперь, судя по всему, становится мастером. Впрочем, с таким тренером.
Он многозначительно замолчал.
– Слушай Патрик, чисто ради моего просвещения, что на Западе джентльмены вот так могут обсуждать даму?
– Обиделся?
– Нет, интересуюсь.
– Отличный вопрос, Святослав. Отличный. Видишь ли, на Западе нет абсолютов. В принципе можно все, но в соответствующем месте, в соответствующее время и в соответствующей форме. Византийский абсолют создан для идиотов. Которым нельзя доверить оценку ситуации и определение что в данном случае можно, а что нельзя. Поэтому для верности лучше сразу все запретить. А если не все, то как можно больше.
