Следователь и Колдун - Александр Н. Александров

Он даже не подозревал, что таким нехитрым образом учит основы истории, географии, а, самое главное, очень быстро, нереально быстро для обычного человека выстраивает свою личность. Наджиб был хитер: он давал первые тома заставляя буквально на коленях вымаливать вторые, подсовывал истории об умных, ставших из-за своего ума сильными, заставлял буквально на коленке разбирать книги о дворцовых интригах и даже занимался вандализмом, вырывая из детективных историй последние страницы и ехидно спрашивая у возмущенных мальчиков: «и как вы думаете, кто?» И очень скоро Асад понял, что простое движение ума иногда бывает гораздо интереснее, чем самое дальнее путешествие, что история двух простых чиновников запертых в одной комнате с трупом моряка может быть более захватывающей, чем самое эпическое описание битвы с драконом, а самое главное, что весь этот мир — суть история, и лишь ему решать, насколько будет интересна та ее часть, где написано про него самого.

…Однажды к нему в руки попала старая книга сказок. Это были именно что сказки: детские истории для детей примерно его возраста (он все еще думал, что ему шесть лет; алхимики Белого замка не удосужились рассказать им, что их декокты и вытяжки давно форсировали психическое и физическое развитие воспитанников Гнезда). Асад прочел эту книгу только потому, что сказки были про колдунов.

Прочитанное поразило его до глубины души. В книге было три сказки: о колдуне, о воине и о маленьком мальчике. Все они были заняты одним и тем же: искали спрятанный в заповедных горах Источник вечной молодости. Колдун был стар и желал бессмертия, потому что еще не «открыл всех тайн мира», воин хотел стать непобедимым, а мальчик — спасти от смерти свою старую мать. Как и положено, по законам таких историй, колдун с воином потерпели фиаско, а мальчику Хозяин источника — какой-то древний дух — кувшин с заветной Водой Бессмертия просто подарил, потому что цель мальчика была благородна, помыслы чисты и все такое прочее. Мораль была понятна, но ошарашило Асада не это.

Бессмертие! Раньше он никогда не задумывался о том, что его жизнь закончится. Он был еще очень молод, и старость казалась чем-то вроде безумно далекого острова, до которого, конечно, доберутся все, но путь к нему еще ой какой неблизкий. Однако теперь, вспоминая пустые места в учебной комнате, где совсем недавно сидели точно такие же мальчишки, как и он сам, Асад понял, что конец жизни — штука, которая может наступить без спросу, внезапно, и до старости он, Асад, может просто не дожить.

А сколько всего было в мире — такого, чего он никогда не видел и может не увидеть! Миллионы прекрасных книг, места, в которых хотелось бы побывать, все те океаны, горы и пустыни, по которым, сжимая зубы, пробирались герои прочитанных им историй — весь мир, который мальчик только начал пробовать на вкус. Осознание того, что жизнь может просто так взять и закончиться накрыло его как огромная, душная простыня.

На следующий день Асад дождался конца уроков и подкараулил учителя Наджиба в коридоре. Тот, однако, только усмехнулся, увидев мальчика, жмущегося в углу, потрепал его по голове и сказал:

— Я заметил, что ты весь урок сидел как на еже. Что-то случилось? Говори, не бойся. Мне, кстати, ты можешь задавать любые вопросы, я в этом проекте далеко не последний человек.

Асад показал Наджибу книгу, и тот, разумеется, сразу же ее узнал.

— А, «Три истории с разным концом». Я не люблю Хасана Аль-Брека — слишком много морали на квадратный сантиметр бумаги. Но пишет он хорошо, этого не отнять… Что тебя так взволновало? Великие горы Нур? Их не существует, это выдумка. Хотя, поверь, горы Син за Великой Стеной ничуть не хуже.

Асад запнулся и покраснел. Признаться в своем неожиданном страхе смерти оказалось внезапно очень сложно. Так сложно, что у мальчика перехватило дыхание. Вместо этого он выпалил:

— Я хочу стать колдуном! Скажите, господин Наджиб, это возможно?

Наджиб засмеялся, но веселья в этом смехе не было. Он положил мальчику руку на плечо и сказал:

— Идем, сделаю тебе чай. Мне сюда привозят просто сногсшибательный чай — попробуешь — потом ничего другого пить не сможешь… Думаешь, я не знаю, что ты со своим приятелем тыришь книги о колдовстве из старой библиотеки? Колдунами стать хотите?‥ Ах, мальчик, если бы все в этом мире было так просто…

Комната Наджиба, как оказалось, находилась в двух шагах от учебного класса. Она была такой же по размерам, как и комната самого Асада, но казалась крохотной из-за того, что была до потолка завалена бумагами. Здесь были книги, документы в пухлых папках, свитки — в тубах и без — просто бумажные листы густо исписанные непонятными знаками, опять книги, еще книги — целые горы книг. Книги громоздились целыми колоннами, подпирая потолок, лежали на мебели, валялись на маленькой кровати и просто на полу.

— Садись. — Наджиб сбросил с кресла кучу папок прямо на пол, а сам с ногами забрался на стол, где уселся в почти безупречный лотос (для своего веса он, все-таки, был довольно подвижен). — Чай уже заваривается; слуги хорошо знают мой распорядок дня… Значит, говоришь, в колдуны подался…

Он грустно причмокнул губами и потупился.

— Я тоже когда-то хотел. Розовая мечта безоблачного детства. Не получилось — нет чувствительности к эфиру. Ну как: есть, но недостаточная.

Асад, который к тому времени уже примерно понимал, что такое эфир — чтение книг из заброшенного сектора старой библиотеки не прошло зря — почувствовал внезапный липкий страх.

— А я… А как узнать, есть ли у меня эта… ну… к эфиру?

— У тебя — есть, — отрезал Наджиб.

И тут же добавил, глядя прямо в глаза мальчику:

— Но колдуном ты стать не сможешь. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

…с Асадом случилось нечто вроде припадка: едва нахлынувшая на него после слов Наджиба о том, что он чувствителен к эфиру волна облегчения столкнулась с ударом слов «…никогда и ни при каких». Эти две волны столкнулись внутри Асада, ударили его под дых и странным образом погасили друг друга. Неожиданно спокойно мальчик спросил:

— Но почему? Ведь если я…

— …если ты чувствителен к эфиру, то ты потенциальный колдун, знаю, знаю. Но это не вполне верно. Точнее, вполне неверно. Термин «чувствительность к эфиру» придумала кучка дегенератов от метафизики — ну что