те, кто колонизовал цифровое пространство первым, имеют больше веса в определении того, в каком направлении должно двигаться человечество. Им хотелось бы снова расширить человеческое присутствие и понастроить новых центров данных.
– Почему ты так любишь дикую природу, если даже не живешь в ней? – спрашиваю я.
– Наш моральный долг в том, чтобы быть хранителями Земли, – отвечает Эбби. – Она едва начинает залечиваться от тех ужасных ран, что мы ей нанесли. Мы обязаны сохранить ее такой, какой она должна быть.
Я не собираюсь указывать ей на то, что, на мой взгляд, это очень смахивает на противопоставление Человека и Природы. Я не напоминаю про ушедшие под воду континенты, извержения вулканов, горные пики и долины, сложившиеся на протяжении миллионов лет, надвигающиеся и отступающие ледяные шапки, про несчетное количество живых видов, возникнувших и исчезнувших. Почему мы цепляемся за одно (вот это самое) мгновение как за нечто естественное, что нужно ценить превыше всего остального?
Некоторые моральные дилеммы неразрешимы.
Тем временем все считают, что решение заключается в том, чтобы иметь больше детей, и тогда можно будет задавить противную сторону количеством голосов. Отсюда суровые тяжбы противоборствующих группировок за право завести детей, выделить для них драгоценные вычислительные мощности.
Но как отнесутся к нашим противостояниям наши дети? Будет ли несправедливость задевать их так же сильно? Рожденные in silico [97], отвернутся ли они от физического мира, от обладания телом, или, напротив, устремятся к нему с невиданной силой? У каждого поколения есть свои сокровенные устремления и то, что его нисколько не интересует.
Когда-то я думала, что Сингулярность решит все наши проблемы. Как выясняется, это лишь хитрая уловка для решения сложной проблемы. Нас не связывает общая история – мы хотим разных вещей.
Как выясняется, я не так уж и отличаюсь от своей матери.
2401 ГОД
Каменистая поверхность планеты подо мной пустынна и безжизненна. Я испытываю облегчение. Это условие я поставила перед своей отправкой.
Не может быть и речи о том, чтобы все согласились на едином видении будущего человечества. К счастью, нам больше не приходится ютиться на одной планете.
Крохотные зонды отделяются от «Матрешки» и спускаются вниз к кружащей под ними планете. Войдя в плотные слои атмосферы, они зажигаются подобно светлячкам в вечерних сумерках. Здешняя атмосфера настолько хорошо удерживает тепло, что газ ведет себя скорее как жидкость.
Я мысленно представляю самособирающихся роботов, приземлившихся на планете. Представляю, как они множатся и воспроизводят себя с помощью материалов, добытых из коры. Представляю, как они бурят в скалах скважины, чтобы заложить минианнигиляционные заряды.
Рядом со мной появляется окно: сообщение от Эбби, оставшейся во многих световых годах от меня, отправленное несколько столетий назад.
«С днем рождения, мама! У нас получилось!»
Далее следуют сделанные с воздуха снимки миров, одновременно знакомых и непривычных: Земля с умеренным климатом, тщательно регулируемым для поддержания позднего голоцена; Венера, чья орбита была подправлена постоянными ударами астероидов, терраформированная в теплую, плодородную копию Земли Юрского периода; и Марс, чья поверхность была обстреляна перенаправленными объектами из облака Оорта и согрета размещенными на орбите солнечными рефракторами – до тех пор, пока не стала хорошим приближением сухих, холодных условий последнего оледенения на Земле.
Теперь в джунглях Страны Афродиты разгуливают динозавры, в тундрах на Великих Северных равнинах пасутся стада мамонтов. Генетическая реконструкция ограничивалась лишь возможностями мощных центров данных на Земле.
Были воссозданы существовавшие прежде миры. Вернулись к жизни вымершие виды.
Мама, в одном ты была права: мы снова будем отправлять исследовательские корабли.
Мы колонизируем всю галактику. Находя безжизненные миры, мы будем наполнять их всеми формами жизни, от далекого прошлого Земли до будущего, которое могло бы быть в Европе. Мы пройдем всеми тропинками эволюции. Мы будем пасти каждое стадо и ухаживать за каждым садом. Мы дадим новый шанс существам, которые так и не поднялись на борт Ноева ковчега, раскроем потенциал всех звезд из беседы Рафаэля с Адамом в Эдемском саду.
А когда найдем внеземную жизнь, мы будем обращаться с ней так же осторожно, как обращались с жизнью на Земле.
Один-единственный вид не имеет права монополизировать все ресурсы планеты на последнем этапе ее долгой истории. Не одно только человечество вправе притязать на титул венца эволюции. Разве не заключается священный долг всех разумных видов в том, чтобы спасать любые формы жизни, даже из черной пропасти времени? Техническое решение можно найти всегда.
Я улыбаюсь. Я не ломаю голову над тем, чем является сообщение Эбби – поздравлением или молчаливым упреком. В конце концов, она моя дочь.
Мне предстоит решать свои собственные проблемы. Я переключаю внимание обратно на роботов, на планету под собой, которую мне предстоит разбить на части.
16 807 ЛЕТ
Потребовалось много времени, чтобы расколоть на части планеты, вращавшиеся вокруг этой звезды, и еще больше, чтобы сложить осколки так, как я это мысленно видела.
Тонкие круглые диски диаметром по сто километров размещены в сетке продольных колец, полностью окружающих звезду. Диски не вращаются вокруг звезды – они статично расположены так, чтобы высокая энергия давления ее излучения компенсировала силу притяжения.
На внешней поверхности этого Роя Дайсона [98] триллионы роботов проложили каналы и шлюзы, создав самую большую микросхему в истории человечества.
Диски поглощают энергию солнца, эта энергия преобразуется в электрические импульсы, исходящие из отдельных ячеек, которые затем протекают по каналам, сливаются в потоки и, наконец, впадают в озера и океаны, разбегающиеся волнами по квинтиллиону колебаний, образующих очертания мысли.
Обратные стороны дисков тускло светятся, подобно уголькам после свирепого пожара. Фотоны низкой энергии выпрыгивают в пространство, истощенные после того, как запитали собой цивилизацию. Однако, прежде чем им удается бежать в бесконечную пропасть космоса, они ударяют по другому набору дисков, рассчитанных на то, чтобы поглощать энергию излучения на этой поблекшей частоте. И процесс создания мысли воспроизводится снова.
Вложенные друг в друга оболочки, общим числом семь, образуют мир, наполненный плотной топографией. Там есть гладкие участки по несколько сантиметров в поперечнике, рассчитанные на то, чтобы расширяться и сжиматься, сохраняя целостность дисков, по мере того как вычислительный процесс выделяет больше или меньше тепла, – я окрестила их «морями» и «равнинами». Есть приподнятые участки – где высота горных пиков и кратеров измеряется микронами, – предназначенные для ускорения стремительной пляски битов и кубитов, их я называю «лесами» и «коралловыми рифами». Есть крошечные структуры – ощетинившиеся еще более крошечными отростками, насыщенные плотной сетью проводников, – необходимые, чтобы посылать и принимать информационные лучи, связывающие диски вместе, их я называю «городами» и «поселками». Наверное, это причудливые названия, вроде Моря Спокойствия и Эритрейского моря [99], однако создаваемое ими сознание вполне настоящее.
И как я поступлю с этой вычислительной машиной, питающейся энергией солнца? Какое волшебство я сотворю с
