– Расскажи, – попросил он.
– Что именно? То, что имеет значение, ты уже понял.
– Значит, это все, – он сделал неопределенный жест рукой, указывая на пещеры, и на костер, и на меня самого, – для тех людей, кто придет сюда, но не сразу решится? Потому ты и родился в этой пещере? Твои родители тоже все поняли?
– Мать была дочерью учителя, – кивнул я. – Она прочла написанное и рассказала отцу. Страшнее всего на свете для них было разлучиться, потому они и ушли когда-то на Драконью гору, и потому же провели годы в этой пещере.
– Но почему они просто не вернулись обратно?
Я удивился:
– Разве ты не знаешь? Живая дверь не выпустит вошедшего.
Судя по выражению его лица, он действительно не знал.
– Кроме того, – добавил я, – не думаю, что им было куда возвращаться. Раз уж они дошли сюда.
– Что же… – начал было он, но замолчал. Я не ошибся – парень был неглуп. В самом деле, как я могу знать, что ему теперь делать?
– И ты тоже? – спросил он наконец.
– Я – Хранитель, – спокойно ответил я. – Кто-то же должен встречать гостей, говорить им правду, кормить, зажигать огонь…
– А что будет, когда ты уйдешь?
– Придет другой, – я пожал плечами, и он не стал продолжать расспросы.
* * *
Вехрем сидел на уступе, скрестив под собой ноги и прислонившись спиной к скале. Вокруг простиралось небо.
Ему было шесть лет, когда он впервые услыхал о Горелой Скрижали. В доме отца хранилось несколько старинных фолиантов, переплетенных в дорогую кожу, тисненных золотом и украшенных вставками из кости и драгоценных камней. Среди них было «Правдивое Сказание о Пожаре в Храме Драконовом». На первой же странице помещалось изображение странного покалеченного дракона: без головы и с полуобрубленным хвостом. Случайно увидев эту картинку, мальчик приставал к взрослым до тех пор, пока ему не рассказали все, что нашли возможным для его возраста. Вехрем и раньше был немного не от мира сего, а с тех пор словно заболел. Он проводил целые дни, мечтая, как взлетит, раскинув крылья, с вершины Драконьей Горы, придумывал сказки, в которых сам же и был героем.
Время шло, и мечтательный мальчик вырос и повзрослел. Он смирился с тем, что царскому племяннику суждена иная доля, но все же разыскал и прочел все серьезные толкования Горелой Скрижали и большую часть несерьезных. Он стал известен среди знатоков, к нему, мальчишке, едва начавшему брить бороду, приходили за советом ученые мужи. Подобные причуды были позволены человеку его положения – если, конечно, не мешали другим обязанностям.
Никто не мог ожидать, что царь и двое его сыновей неожиданно скончаются. Поветрие, оставившее страну без царя, унесло также и отца Вехрема, а заодно и четверть столицы. Из наследников в живых остались лишь младшая дочь царя и сам Вехрем с младшим братом Кленом. По закону, девушка не могла взойти на престол, лишь возвести на него мужа – так за кого и идти ей, как не за троюродного брата? Не чужака же на трон сажать. А брат и хорош собой, и умен, и тихо влюблен в нее с детства, а что самой ей по сердцу младший, так когда это царицы выбирали мужей по любви? Нельзя подниматься на престол младшему в обход старшего, не принесет это блага стране. Даже если старший сам отступится от своего права, отречется в пользу брата и от невесты, и от царства – у него будут дети, они вырастут и могут пожелать переделать историю на свой лад.
Но те, кто уходит искать Драконью Гору – не возвращаются, и наследников у них быть не может. Ибо сказано: невозможно им жить среди людей.
Ажела и Клен плакали, прощаясь, но Вехрему казалось, что он их обманывает, принимая благодарность за то, что и самому ему в радость. Больно было расставаться с Ажелой – но не больнее, чем жить с ней рядом и знать, что она любит другого. Он ушел почти счастливым, с облегчением обрывая последние непрочные нити, привязывавшие его к земле и людям.
И все же сны, преследовавшие Вехрема с детства, были о широких крыльях, небесном просторе и свободе. Об уделе дракона, а не веке воробья или жаворонка, вынужденных день за днем неустанно добывать пропитание. Крупные хищные птицы, сказал Ярр, улетали подальше от горы, ибо охотиться на ее склонах было сродни людоедству, мелкие же почти все оставались рядом, в относительной безопасности, где и проводили всю жизнь.
О такой ли свободе мечталось Вехрему?
С другой стороны, жить в пещере, одному, изо дня в день с тоской глядя в синеву – так и с ума недолго сойти.
Рано или поздно придется рискнуть.
Вехрем поднялся, отошел от стены и вновь повернулся лицом к Скрижали. На этот раз его глаза устремились на голову дракона: если слова на хвосте ввергали в отчаяние, то голова давала надежду. Вились руны, складываясь в прихотливый узор и образуя слова: «Да не прервется род драконий».
* * *
Мясо подходило к концу, да и овощи заканчивались. Пора было пополнять запасы.
Я вышел на уступ. Вехрем словно ждал меня: заговорил, едва увидев.
– Скажи, Ярр, я как-то не подумал спросить раньше, а надо бы… Твои родители – кем они стали?
– Лебедями.
– Оба?
– Да. Они жили на одном из озер близ подножия горы.
– «Жили»?
– Птичий век не дольше людского, – как мог, мягко ответил я, – порой короче. Знаю, в народе рассказывают о птицах, что живут больше сотни лет, но я таких не встречал.
– Знаешь, – снова тихо заговорил Вехрем, – я теперь понял, что означает «довериться небу». Вовсе не то, о чем писали в книгах. Мне кажется, я уже готов это сделать, но словно не хватает чего-то… какой-то мелочи. Как поставленной в конце письма точки… или прощального поцелуя.
Я усмехнулся.
– Понимаю. Что же… будь моим гостем, пока не найдешь свою точку. Не мне же тебя целовать на прощанье.
Он расхохотался, запрокинув голову.
По правде говоря, я собирался дождаться, пока он уйдет спать, но теперь передумал.
– Я оставлю тебя ненадолго, вернусь через день или два, – сказал ему я. – Воды я принес, в котелке у костра – остатки вареных бобов с оленьим жиром.
Не дожидаясь ответа, я направился к самому дальнему краю площадки. Он недоуменно окликнул меня, но я не ответил. Зачем? Оглянулся у самого края, увериться, что он достаточно далеко – и шагнул вперед, раскидывая крылья.
За неделю, что пришлось провести в пещере, я изрядно соскучился по небу и первые минуты просто наслаждался полетом, закладывая вираж за виражом и вытягиваясь всем телом в потоках воздуха. И только у самого озера я огляделся, рассмеялся от радости и подождал, пока он догонит меня.
Аркадий Шушпанов
Звероящер и дым
Над площадью парит дирижабль с портретом Эльзы.
Уменьшенной копией портрета оклеены все стены в городе. Некоторые плакаты видно даже отсюда, с последнего этажа. Маленькие, словно осенние листья. Только листья с улиц тщательно убирают дворники, наши самые вышколенные дворники в мире. Даже здесь – ручная работа, как верность традициям. А плакаты до свадьбы никто убирать, разумеется, и не думал.
Для листьев под ногами в городе оставили резервацию – единственный парк. Правда, еще были дворы. Но их скрывали от чужих глаз, как в стародавние годы прятали от других свои мысли.
Из кабинета, через окно во всю стену, площадь и город открываются как на ладони. Вернее, как на лапе дракона. Старую брусчатку можно принять за серую чешую.
В центре, прямо под дирижаблем, возвышается помост для завтрашней церемонии, уже празднично украшенный и с тентом на случай непогоды. Если будет солнечно, – а иначе случиться и не должно, – тент снимут, и многотысячная толпа на площади увидит торжество с любой точки. Как увидят его миллионы зрителей по прямой теле– и интернет-трансляции.
Но сейчас, под тентом, все напоминает театральную сцену. Даже забавно, ведь про старика, и правда, однажды написали пьесу.
Сцена импровизированного театра развернута к дворцу. Кулисы выходят к собору на другой стороне площади. Справа находится ратуша, а слева – наша канцелярия.
В ранний час внизу уже немало людей. Вот рабочий персонал – оранжевые фигурки, ведут последние приготовления к церемонии. Вот жандармы – синие фигурки, их едва ли не больше, чем оранжевых, оцепили подходы к канцелярии и дворцу. Вот туристы – разноцветные фигурки, словно тропические бабочки. Фотографируют то древний колодец в центре площади, то канцелярию, то дворец и надпись над воротами: «Людям вход безусловно запрещен».
У самого колодца уже появилась одинокая фигурка шарманщика.
Вид зевак, по идее, должен меня радовать. Как-никак, туризм – основная доходная статья городского бюджета. Тем более сейчас, когда они мотыльками слетелись на огонек свадебных свечей. Своими камерами они преследуют дракона, как некогда все дружно охотились на лох-несское чудовище. И каждый из охотников наверняка чувствует себя рыцарем Ланцелотом.
Если посмотреть оттуда, снизу, то канцелярия выглядит, как огромный хищный цветок из стекла на тонком изогнутом стебле. Архитектор, чудовищные проекты которого никто не хотел принимать, построив здание, стал нарасхват во всем мире. Теперь мультимиллионер. Образ канцелярии – такова была воля старика, покровителя города, наук, искусств и всего нового и бунтарского. Единственное условие – чтобы здание не нарушило гармоничную старинную архитектуру городского центра. Как это удалось зодчему, не понятно никому, даже мне. Однако канцелярия словно выросла сама по себе лет за двести, настолько естественно смотрится она среди готических башен.
