— Ваш жених, принц Вильгельм!
— Ох… — дружный вздох прокатился по залу. Фрейлины бестолково заметались, Придворный поэт, чья тонкая натура не выдерживала подобных потрясений, воспользовался удобным случаем, чтобы упасть в обморок, и лишь Астролог задумчиво покачал головой. Он не любил суматохи и неожиданных визитов.
— Ваше высочество, вам срочно нужно переодеться…
— Ваше высочество, вам срочно нужно сделать новую прическу…
— Ваше высочество, вам срочно нужно…
— Ваше высочество… — Передразнил старшую фрейлину зеленый попугай, разбуженный суетой.
— Тихо! — придворные замолчали, даже попугай захлопнул желтый крючковатый клюв, хотя утихомирить буйную птицу было очень непросто. — Скажите принцу, что я с удовольствием приму его спустя… Час… В Розовом зале…
— Ну, разве она не чудо? — восхитилась Матильда, и остальные придворные дамы не замедлили согласиться, в своем новом платье из белого шелка Принцесса выглядела прелестно. Крошечные звездочки алмазов, украшавших чудесный наряд, загадочно мерцали, из-за этого девушка казалась неестественно-хрупкой, почти невесомой…
— Я понравлюсь ему? — спросила Принцесса сама себя, и сама же себе ответила, — Обязательно понравлюсь. Я всем нравлюсь.
Правда, в ее маленьком дворце было не так много людей, но все как один уверяли, что Принцесса — прекрасна, а Придворный так и вовсе сравнивал ее с солнцем и звездами.
Она немножко волновалась, Вильгельм на портрете выглядел таким мужественным и пугающе-суровым. Принц с картины хмурился и с воистину королевским достоинством восседал на спине огромного черного коня, а за его спиной кипела битва… Наверное, он очень храбрый. И красивый. Хорошо, что отец выбрал в женихи именно Вильгельма.
— Я обязательно понравлюсь ему! — уже увереннее повторила Принцесса. Мажордом распахнул дверь и объявил… Девушка почти не слышала слов, она не могла оторвать взгляд от человека, уверенно ступившего на бледно-розовый ковер, который разослали специально в честь высокого гостя.
А он и в самом деле был высок. И красив. Почти как на портрете. Даже лучше, решила Принцесса. В голубых глазах Вильгельма ей чудилось суровое северное небо, в желтых, точно солнечный луч, волосах — напоминание о Родине, которую ей предстоит покинуть. Он ведь приехал, чтобы забрать ее в свою далекую чудесную страну… Они обязательно полюбят друг друга… Она уже его любит.
На полпути к трону — а принцессам положено принимать гостей, сидя на троне, — Вильгельм остановился. По залу пронесся приглушенный шепот, и Придворный поэт громко ахнул, поскольку еще не решил, как поступить — потерять сознание или сочинить новую поэму в честь влюбленных.
— Добрый день, милый Вильгельм, ваш визит переполняет наше сердце радостью. — Принцесса поднялась, решив, что не слишком нарушит этикет, если сделает несколько шагов навстречу гостю. Должно быть, принц взволнован встречей, или восхищен красотой нареченной, потому и смотрит так… Странно… В этом взгляде не было ни капли нежности, но девушка заставила себя улыбнуться: просто Вильгельм, как все воины, прячет чувства. Принцесса протянула руку для поцелуя, но жених не шелохнулся.
— Что с вами? Неужели, красота этого места заставила вас потерять дар речи? — Шутка, столкнувшись с враждебным молчанием принца, разлетелась на куски. Девушка растерянно оглянулась, но придворные, словно сговорившись, прятали глаза, а одна фрейлина даже веером закрылась, лишь бы не смотреть на повелительницу.
— Уберите от меня это чудовище. — Голос Вильгельма ударил, а слова убили, даже дамы на старинных гобеленах испуганно встрепенулись, будто опасаясь, что гнев чужеземца падет на их головы.
— Вы о ком? — Чтобы не заплакать, Принцесса вцепилась в нежную ткань платья, и тут же оцарапала палец об один из алмазов.
— Я привез тебе подходящий подарок, — с легким поклоном принц протянул деревянную шкатулку. Внутри лежало маленькое озеро, совсем как то, что раскинулось под окнами ее опочивальни. Но Принцессе строго запрещалось даже близко подходить к тому озеру, а это, выглядело маленьким и безопасным. Девушка осторожно взяла странный предмет в руки.
— Это зеркало, — подсказал Вильгельм.
— Зачем оно?
— Чтобы видеть себя.
— Какая удивительная вещь! — Принцесса поднесла озеро по имени Зеркало к своему лицу… Из серебряной глубины на нее печально смотрело черноволосое чудовище…
— Ужасно! — Заорал зеленый попугай, гневно хлопая крыльями.
Вильгельм отвернулся, а девушка почувствовала, как где-то глубоко внутри рождается боль.
Она не помнила, как принц уехал, не помнила, как заботливые фрейлины отвели ее в покои, как седовласый мудрый Астролог приготовил горький напиток из одному ему известных трав и как огонь, сжигавший ее тело, отступил перед волшебным зельем. Девушка просто узнала, что проболела десять дней, и Вильгельм, воспользовавшись отговоркой о слабом здоровье невесты, расторг помолвку.
— Почему так? — Принцесса теперь часто плакала, и даже карлик-шут, придворный любимец, не мог рассмешить ее.
— Вы болели, ваше высочество, — вежливо ответил Астролог. — Оспа украла ваше лицо, но оставила жизнь.
— Я уродлива…
— Не вы уродливы, — Старый Астролог был печален, — это Вильгельм — слеп.
За окном слабыми бабочками трепетали звезды.
— Почему у тебя такие печальные сказки?
— Потому что жизнь такая, — ответила Н'гаи-Кутуми.
— Мне жаль принцессу.
— Почему?
— Ее сердце разбито.
— Подумаешь, — фыркнула Н'гаи, — избавилась от гордого самовлюбленного дурака, который к тому же плохо воспитан. Сказать бедной девушке, что она уродлива… Да, потерю такого жениха стоит оплакивать. Скорее стоит пожалеть именно его. Он всю жизнь бродит среди условностей и принципов. Если принцесса — то обязательно красивая. Если кошка — то породистая. Правильная. Если неправильная — тогда прочь. Такие люди не умеют быть счастливыми, они всю жизнь мучаются, пытаясь понять: достойны ли те, кто рядом, их любви. Оценивают, сравнивают и меняют… Тяжело так жить.
— Все равно. — Мне упорно не хотелось жалеть принца. — Слишком печальная сказка.
— Вот именно, что сказка, — Н'гаи-Кутуми мурлыкнула, — в жизни все было бы иначе. Принц, невзирая на все недостатки, женился бы на принцессе из политических соображений. Принцесса всю жизнь страдала бы, сравнивая себя с любовницами принца, а он, став королем, совершенно перестал бы стесняться своих похождений, но тоже страдал бы, потому что внешность супруги не соответствовала бы высокому статусу королевы. Вы, люди, слишком сложно живете. Пожалуй, в чем-то Н'гаи-Кутуми была права, только засыпала я на этот раз с трудом.
Н'гаи-Кутуми: история четвертая
Дождь. Капли прилипли к стеклу, и держатся, и дрожат в редких прикосновеньях ветра, и я живо ощущаю страх их, иррациональный, но все же существующий.
Он тает запахом ромашки, рассыпается белыми кристаллами соли по скатерти, оседает осенней желтизной в глазах Н'гаи.
— Расскажи, — впервые, поддавшись чужому страху и чужому же одиночеству, умоляю ее. — Расскажи!
— О чем?
— Не важно, просто…
Просто я не хочу быть одна.
И Н'гаи-Кутуми, растягиваясь поверх рассыпанной соли, заваливаясь на бок, щурится.
— Однажды, — начинает она, подергивая хвостом и отворачиваясь от окна, — однажды давным-давно…
…и далеко-далеко отсюда, где-то на грани неба и земли, на той линии, которую стыдливо называют горизонтом, опасаясь, что кто-нибудь и вправду решит проверить — и вправду ли земля прорастает небом или же наоборот, небо пускает корни вниз. Так вот, там, далеко-далеко жила девушка.
Может быть, ее звали Ассоль. Может быть, у нее вообще не было имени, ведь у народа ее не принято было делить имена с чужаками, но как бы там ни было, она жила.
И каждое утро выходила на пристань, садилась на влажные, хранящие холод ночи доски, почти касаясь пальцами моря, и ждала. Нет, она не сидела, вглядываясь в ровное полукружие моря, что мешалось синевой с небом, сплетаясь в нечто невозможное, но в то же время существующее, и не щурилась, прикрывая глаза ладонью в тщетной попытке различить цвет парусов — в конечном итоге он не так и важен. Она даже не бегала в дощатый домик под черепичной крышей, где обитал хозяин пристани, который точно знал и названья кораблей, и имена стран, из которых те прибыли, и сколько народу приплыло на край света… она могла, ей бы не отказали, более того, вероятно, многие из пришлых обрадовались бы, решись она заговорить с ними, но…
Она ждала.
Кого? Чего? Юркую каракку? Крутобокую каравеллу, отяжелевшую от ракушек и водорослей, но все еще поблескивающую остатками позолоты? Фрегат, хищный и узкий, породистый и скалящийся многофунтовыми пушками? Хилый ялик? Строгую бригантину?
