Михаил Гуськов - Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2]

— Як обеду вернусь, Аркадий Михайлович! Пристрою лошадей в надежное место и вернусь. Обязательно вернусь! — крикнул Шелковников, вскакивая на козлы и щелкая вожжами. Карету он направил на Беговую, к московскому ипподрому.

Увы, к обеду Шелковников не вернулся, не вернулся к обеду и Недобежкин, которого арестовали в подъезде собственного дома, — правда, наручники, которые замкнули у него на запястье, оказались бракованными. Левый замок никак не закрывался на запястье. Пришлось взять следующую пару, но и она оказалась сломанной.

— Что за черт! В самом деле, ненадежная штука, наручники. Давай веревку! — приказал первый оперативник.

— Скажут, мы последователи Дюкова, и всю характеристику смажут.

— Ведите так! — приказал третий оперативник, прикрывавший выход из подъезда. Они повели Недобежкина к одной из черных «Волг», притаившихся за углом.

— Финита ля комедия! — подумал аспирант, зажатый между двумя крепкими молодцами. — Пропали сокровища! Пропала сумочка! Раз меня арестовали, значит, обыск на квартире уже сделали и все конфисковали. Боже, какой же я дурак! Только два дня понадобилось, чтобы лишить меня всего. И почему ни в школе, ни в институте совершенно не учат ничему путному. Даже как свалившуюся с неба жар-птицу удержать, и тому не учат.

— Кошелек! Где же мой кошелек?! — вдруг вспомнил Недобежкин, что оставил свой волшебный кошелек в старом адмиральском костюме, когда переодевался в свадебный камзол.

— Разве можно так терять голову! — упрекнул он себя. — И хорошо, что меня посадят в тюрьму. Очень хорошо. Так тебе и надо, дураку. Посидишь, войдешь в разум, очухаешься. Однако, если кнут начнут отнимать или кольцо, я не дамся. Лучше умереть, чем снова стать аспирантом. Очень это унизительное занятие — быть аспирантом. Нет уж, кто хотя бы день побыл богатым человеком да похлестал кнутом, тому снова стать аспирантом — нож острый. Прав Спиноза, что бедность — второе наказание после смерти. Главное — не быть бедным.

— Да, главней не быть бедным. Для достижения цели все средства хороши. Пусть погибнет мир, но восторжествует правосудие. После нас хоть потоп, но прежде я стану богатым. Умри ты сегодня, а я завтра. Кто не успел, тот опоздал! — быстро затараторил в мозгу Недобежкина Битый, подсказывая ему тысячи афоризмов, которые придумали богатые, чтобы утешать свою совесть и оправдывать грабеж бедных.

— Это опять ты?! — воскликнул про себя Недобежкин. — Где ты был? Видишь, меня арестовали.

— Это пустяки! Тюрьма да сума грозят всему человечеству. Тюрьма — это университет и шлифовальный станок личности. Почитай, все светочи человечества прошли через тюрьму-с, так что для вас это большая честь, признание вашего ума и заслуг. А где я был? Ходил по вашим делам, уважаемый Аркадий Михайлович, я же ваш раб, у кого кнут — тот и хозяин мне. Вы только кликнете: «Битый, ко мнет!», — и я тут как тут.

— Уж больно у тебя тон лакейский! — воскликнул про себя Недобежкин. — Нет, братец, не по душе мне твоя заносчивость. Вроде бы ты и слуга, и раб, а в то же время получается, что умнее тебя никого на свете нет, даже и совета у такого просить не хочется. Тебя послушать, так выходит, все по твоей подсказке делать надо, вот ты к чему подводишь. Так?

— Так, так, дорогой Аркадий Михайлович. Я вам лгать не имею права.

— А раз так, значит, хочешь, чтобы я стал твоим рабом. Это, братец, маленькое удовольствие быть рабом своего раба. Пошел прочь, я своим умом жить хочу.

— Слушаюсь! — выпрыгнул в неизвестность Битый из головы Недобежкина. Машина остановилась у входа на Петровку, 38, где в кабинете Иващенко состоялся первый допрос.

Закрыв за собой дверь подъезда, Варя взялась за ручку лифта, но передумала и медленно стала восходить по ступенькам своей Голгофы, оттягивая миг встречи с матерью. На глаза ее набегали слезы раскаяния и сердце холодили угрызения совести.

— Что я скажу маме? — она горько усмехнулась, замерев у окна, в створках которого так недавно Недобежкин разглядывал два образа: Варин и Элеоноры Завидчей. Взгляд скользнул по странно оплавленным ступенькам, которые опалил недобежкинский кнут, когда он опробовал его действие перед тем, как вручить Варе рубиновый аграф. Девочка-шестиклассница с верхнего этажа прошмыгнула легкой птичкой мимо нее, влюбленно вспыхнула и с нижнего пролета оглянулась на предмет своего обожания. Все девочки их дома, начиная с четвертого класса и кончая первым курсом института, были влюблены в Варю Повалихину, караулили у подъезда ее выходы, обсуждали ее прически, наряды и воздыхателей.

Шестиклассница обратила внимание на короткую, тончайшей выделки, тунику, греческие сандалии с золочеными ремешками, венец в золотисто-каштановых, уложенных башенкой, волосах.

— У нее вместо сумочки колчан с тремя стрелами! — ахнула девочка, — и лук в руке. Как это модно! Она страдает от любви, у нее слезы на глазах.

Влюбленная в Варю шестиклассница, не смея больше задерживаться, чтобы не выдать себя, побежала вниз, торопясь поделиться своими открытиями и чувствами с подругой из восьмого подъезда.

Несчастная людоедка сделала вверх еще несколько шагов и снова остановилась, пронзенная очередным уколом в сердце.

— Что я скажу своему сыну, когда у меня будет сын? Он спросит: «Где мой дедушка?» И что я ему отвечу?

В ее душе пронеслись какие-то стихи из Пушкина о терзаниях Онегина после дуэли с Ленским.

— А ведь это не дуэль, то, что случилось у меня — это еще хуже. Онегин убил друга, а я даже не убила, я съела собственного отца.

Варя повернулась и побежала вниз, спасаясь от объяснений с матерью.

— Нет! — остановила она себя. — Я должна сообщить маме, что произошло. Ах, она так обожала папу. Еще вчера жизнь была такой прекрасной.

Варенька-Валя снова стала подниматься по ступенькам.

— Я сделала это ради Аркадия, а он об этом даже не знает. Он вообще любит другую женщину. Еще в пятницу был влюблен в меня, а теперь боготворит эту гордячку и злодейку.

Издав у самой двери такой жалобный вздох, что даже кирпичи, из которых был сложен Варин дом, и те прониклись жалостью к бедной девушке, Варя вынула из колчана оставшиеся три стрелы и вытряхнула из него, как из сумки, на ладонь ключи и студенческий билет. Увы, даже ключ после всех событий ночи в Архангельском оплавился, погнулся и частью заржавел и не пролезал в замочную скважину, а студенческий билет оказался прожжен, залит кровью и прострелен в двух местах, только фотография студентки класса чистоты была нетронута — с нее смотрело на Варю, сияя в лестничной полутьме, невинное, доброе, прекрасное лицо совсем другой девушки.

— Такой мне уж не быть никогда — вот что ты наделал, Аркадий! — подумала Варя и позвонила в дверь.

На пороге ее встретила Марья Васильевна.

— Варя! — трагически воздела она руки, на ее сладчайших глазах блестели слезы.

Дочка сразу догадалась, что мать уже узнала о случившемся.

— Как ты могла?! Ты, чистая, непорочная девочка, как ты могла поднять руку на собственного отца? Даже не руку. Если бы ты подняла руку, но ты оскалила зубы. Я думала, что ты проживешь жизнь как порядочный, высоконравственный, достойный человек. Кто бы мог подумать, что в тебе так трагически проявится твой инстинкт?

Марья Васильевна скомкала в руках платочек и высморкалась:

— Нет, я не могу прижать тебя к своей груди.

Злая волшебница отстранилась от дочери, мечтавшей прильнуть к материнскому сердцу, чтобы выплакать на нем всю боль и весь ужас случившегося.

— Пойди, неблагодарная дочь, посмотри, что ты сделала с отцом!

Марья Васильевна за руку потащила Варю, ожидающую увидеть в кабинете нечто страшное, и распахнула дверь. В отцовском кресле сидел человек — это был съеденный Андрей Андреевич Повалихин!

— Папа! — радостно воскликнула Варя, бросаясь к отцу. — Ты жив, какое счастье!

— Да, жив, — холодно отозвался Андрей Андреевич, отстраняясь от дочери, — но ты сделала все, чтобы погубить меня!

Андрей Андреевич упал головой в ладони.

— Горе мне, горе, какой позор, меня съела собственная дочь. Если бы не Агафья, которая в самый последний момент выхватила меня из твоего рта, вместо своего отца ты бы теперь видела пустое место. Впрочем, я и есть пустое место!

Андрей Андреевич всхлипнул и бурно разрыдался.

— Как ты пустое место? — захлопала глазами Варя. — Ты, слава Богу, жив!

— А так, меня увалили из Бокситоэкспорта и выгнали из партии. Встает вопрос о конфискации дачи, бани и яхты. Я под следствием. Хорошо, что «Волга» записана на Машу.

— Вот чего ты добилась, приведя в наш дом этого монстра Недобежкина! — воскликнула мать. Ничего бы этого не случилось, если бы ты не прыгнула в ступу к негодяйке Агафье, спасибо ей хоть за то, что она не дала тебе съесть собственного отца.