Ознакомительная версия.
Теперь финал был совсем близко.
Шум реки сделался очень громким, он заполнял своим мерным рокотом даже сны. Больше из каприза, чем по каким-либо иным причинам, стрелок разрешил мальчику стать к рукояти, а сам тем временем выпустил в темноту несколько стрел, привязанных длинными тонкими белыми нитями.
Лук оказался очень плох – несмотря на то, что он невероятным образом сохранился, и натяжение, и прицельность были ужасны, и стрелок понимал: тут мало что исправишь. Усталой древесине не помогла бы даже перетяжка тетивы. Стрелы не желали улетать далеко, однако последняя выпущенная им во тьму возвратилась мокрой и скользкой. Когда мальчик спросил, далеко ли она залетела, Роланд только пожал плечами, но про себя подумал, что пущенная из прогнившего лука стрела вряд ли могла преодолеть больше ста ярдов – да и то было бы большой удачей.
А шум реки становился все громче.
Во время третьего с тех пор, как путники покинули станцию, периода бодрствования призрачное сияние вновь стало разгораться. Дрезина въехала в длинный тоннель из таинственно фосфоресцирующего камня; сырые стены поблескивали и мерцали, вспыхивая тысячами мельчайших звездочек. Стрелку и мальчику все виделось в этакой зловещей сюрреалистичности комнаты ужасов.
Варварский грохот реки наплывал к путникам по коридорам в заточившей их скале. Увеличенный таким природным усилителем, звук этот все же оставался странно неизменным, даже когда дрезина приблизилась к железнодорожному разъезду – стрелок был уверен, что впереди разъезд, поскольку стены тоннеля расступались, а просвет расширялся. Угол подъема стал более явным.
Рельсы в новообретенном свете стрелой летели вперед. Стрелку они казались привязанными на ниточки продолговатыми баллонами с болотным газом, какие иногда потехи ради продавали на ярмарке в Иосифов день, мальчику – бесконечным серпантином неоновых трубок. Но в их отблесках и тот, и другой видели: скала, так долго обступавшая их со всех сторон, впереди заканчивается парой полуостровов с неровными краями. Выступы были нацелены вперед, в окутанную мраком бездну – пропасть, по дну которой бежала река.
Железнодорожный путь тянулся дальше, над непостижимым провалом, поддерживаемый древней как мир эстакадой. А там, в невероятном далеке, виднелась крохотная, с булавочный укол, светящаяся точка – не фосфоресценция, не флюоресценция, а жесткий, подлинный свет дня. Точка была крохотной, словно прокол, оставленный иглой в темной ткани, и все же отягощенной пугающим смыслом.
– Остановитесь, – сказал мальчик. – Остановитесь на минутку. Пожалуйста.
Не задавая вопросов, стрелок позволил дрезине прокатиться по инерции и остановиться. Шум реки, превратившийся в мерный гулкий рев, слышался впереди, внизу. Неестественное свечение мокрого камня внезапно сделалось отвратительным, ненавистным. Роланд в первый раз ощутил касание руки клаустрофобии и острое, почти непреодолимое желание выбраться отсюда, вырваться на свободу с этих похорон заживо.
– Мы же провалимся, – сказал мальчик. – Он этого хочет? Чтоб мы поехали на дрезине над… этим… и упали?
Стрелок знал, что это не так, но сказал:
– Я не знаю, чего он хочет.
– Теперь уже близко. Нельзя пойти пешком?
Они слезли с дрезины и осторожно приблизились к выступающему краю провала. Камень у них под ногами все поднимался и поднимался, а потом настил вдруг ушел из-под полотна, наклонно оборвался, и рельсы протянулись над темной пустотой.
Опустившись на колени, стрелок заглянул вниз. Ему удалось смутно разглядеть сложную, почти невероятную паутину стальных перекладин, стоек и подпорок, которые уходили вниз, на рев реки, и там исчезали. Все это поддерживало изящную арку рельсов, которая пролегла через бездну.
Стрелок сумел вообразить, как поработали над сталью время и вода – губительный тандем. Сколько опорных стоек осталось? Немного? Раз-два, и обчелся? Ни одной? Он вдруг опять увидел лицо мумии и то, как с виду крепкая плоть без усилий раскрошилась, рассыпалась в прах от простого прикосновения пальца.
– Мы пойдем пешком, – сказал стрелок.
Его не слишком удивило бы, если бы мальчик сызнова заартачился, но тот, хладнокровно ступив на рельсы раньше стрелка, уверенно и спокойно зашагал по приваренным к ним стальным перекладинам. Стрелок шел следом, готовый подхватить Джейка, если тот оступится.
Бросив дрезину, они пустились в рискованный пеший переход над тьмой.
Стрелок почувствовал, что его кожа покрылась тонкой пленкой пота. Эстакада прогнила – прогнила очень сильно. Мелко дрожа, покачиваясь на невидимых тросах-оттяжках, она гитарной струной гудела под ногами в унисон стремительному движению реки далеко внизу. «Мы акробаты, – подумал он. – Смотри, мама, никакой сетки нет. Я лечу». Один раз Роланд опустился на колени и обследовал шпалы, по которым они шагали. Поперечины были изрыты ржавчиной, покрывавшей их твердой запекшейся коркой (причину он осязал: лица коснулся свежий воздух, друг порчи и разложения – теперь поверхность была очень близко). Сильный удар кулака заставил металл отозваться мелкой тошнотворной дрожью. Один раз стрелок расслышал под ногами предостерегающий стонущий скрип и почувствовал, как сталь проседает, готовая провалиться – но он уже прошел вперед.
Конечно, мальчик был легче на добрую сотню с лишком фунтов и в общем находился в безопасности… разве что состояние дороги постепенно начало бы ухудшаться.
Дрезина позади них растаяла, слившись с общим мраком. Каменный простенок слева от них выдавался за край обрыва футов, возможно, на двадцать. Дальше, чем правый, но и он остался позади, и путники остались над пропастью одни.
Поначалу казалось, что крошечная точечка света остается издевательски неизменной (возможно, она отдалялась от них с той же скоростью, с какой они к ней приближались – это было бы поистине великолепным образчиком волшебства), однако мало-помалу стрелок понял, что она ширится, обозначаясь более четко. Они все еще находились ниже этой точки, но рельсы по-прежнему продолжали подъем.
Мальчик удивленно охнул и вдруг накренился; руки Джейка, точно крылья ветряка, медленно описывали широкие круги. Казалось, прошло очень много времени прежде, чем он перестал балансировать на краю, угрожая падением, и снова шагнул вперед.
– Эта штука подо мной чуть не ухнула, – негромко, без эмоций проговорил он. – Перешагните.
Стрелок последовал его совету. Шпала, на которую наступил мальчик, почти совершенно провалилась и лениво свисала вниз, легко раскачиваясь на разъединяющейся заклепке, словно ставень на заколдованном окне.
Вверх, по-прежнему вверх. Переход был подлинным кошмаром, отчего казался куда более долгим, чем в действительности; самый воздух словно бы сгустился и стал похожим на тянучку. Стрелку чудилось, что он не идет, а скорее плывет. Его разум опять и опять пытался приняться за вдумчивое, находящееся за гранью здравого рассудка рассмотрение устрашающего пространства, разделявшего эстакаду и реку под ней. Мозг Роланда во всех захватывающих подробностях рисовал ему картины и самой пропасти и того, как это произойдет. Пронзительный визг перекручивающегося металла; наклон тела, соскользнувшего за край; пальцы, хватающие несуществующие поручни; быстрая дробь, которую выбьют на вероломной прогнившей стали каблуки – а потом вниз, кувырком; теплые брызги в промежности, когда расслабится мочевой пузырь; ветер, стремительно летящий в лицо, зачесывающий волосы дыбом в мультипликационном испуге, оттягивающий кверху веки; стремительно несущаяся навстречу темная вода – быстрее, быстрее, опережая даже его собственный вопль…
Металл под ногами стрелка пронзительно заскрипел, и он, не спеша перешагнув опасное место, перенес тяжесть на другую ногу, не думая ни о провале, ни о том, как далеко они зашли, ни о том, сколько еще осталось. И не терзаясь мыслями о том, что мальчика не вернешь и что теперь продажа его чести, наконец, почти совершилась.
– Тут три шпалы вылетело, – холодно сообщил мальчик. – Я прыгаю. Ап! Вот так!
Стрелок увидел силуэт Джейка, на миг обрисовавшийся на фоне дневного света – неуклюжий, сгорбленный, с широко раскинутыми руками. Мальчик приземлился, и все сооружение пьяно зашаталось. Металл запротестовал, и далеко внизу что-то упало – сперва раздался грохот, потом, судя по звуку, это что-то нырнуло в глубокую воду.
– Перебрался? – спросил стрелок.
– Да, – отчужденно ответил мальчик, – но тут все жутко гнилое. Не думаю, что оно вас выдержит. Меня, но не вас. Вы теперь идите обратно. Идите обратно и оставьте меня в покое.
Тон Джейка был истеричным – холодным, но истеричным.
Стрелок перешагнул через брешь. Одного широкого шага оказалось довольно. Мальчик беспомощно вздрагивал.
– Уходите. Я не хочу, чтобы вы меня погубили.
– Ради Христа, иди, – сурово сказал стрелок. – Оно собирается обвалиться.
Ознакомительная версия.
