Ознакомительная версия.
– Никак, вам в голову ударило?
– Мистер Нортон помер, – с угрюмой насмешкой передразнил человек в черном. – Мертвый он, как каждый-всякий. Как вы или любой другой.
– Катись из моего заведения, – женщина почувствовала внутри дрожь пробудившегося отвращения, но ее лоно все еще лучилось теплом.
– Ничего, – тихо сказал он. – Ничего. Погодите. Только погодите.
Глаза были голубыми. Она вдруг ощутила пустоту в мыслях, словно приняла наркотик.
– Видите? – спросил он ее. – Видите, да?
Она тупо кивнула, и он рассмеялся – то был красивый, звучный смех неиспорченного человека, на который все повернули головы. Круто обернувшись, пришелец смело встретил взгляды, словно каким-то непонятным чудом сделался центром всеобщего внимания. Голос тетушки Миль дрогнул и замер, в воздухе повисла высокая, надтреснутая, невыразимо тоскливая нота. Шеб сфальшивил и оборвал мелодию. Они с беспокойством смотрели на чужака. По стенам дома дробно постукивали песчинки.
Молчание длилось, тишина разматывала свои нити. У Алисы в горле застряло загустевшее дыхание, она опустила глаза и увидела, что обе ее ладони прижались под стойкой к животу. Все смотрели на человека в черном, а он смотрел на них. Потом снова разразился смехом – сочным, громким, явственным. Однако никто не спешил подхватить.
– Я явлю вам чудо! – выкрикнул человек в черном. Но они только молчали и смотрели, словно послушные дети, которых взяли поглядеть на волшебника, а они уже слишком выросли, чтобы верить в него.
Человек в черном бросился вперед, и тетушка Миль отпрянула. Он с неприятной улыбкой похлопал ее по обширному животу. У тетушки Миль невольно вырвалось короткое клохтанье, и человек в черном откинул голову:
– Так лучше, не правда ли?
Тетушка Миль снова закудахтала, неожиданно разразилась всхлипами и, как слепая, выбежала за дверь. Остальные молча смотрели, как она исчезает за порогом. Начиналась буря: по белой круговой панораме неба, вздымаясь и опадая, чередой пробегали тени. У пианино какой-то мужчина с позабытой кружкой пива в руке издал тяжелый вздох, в котором слышалась усмешка.
Человек в черном встал над Нортом. Он глядел вниз, на покойного, и ухмылялся. Ветер выл, визжал, гудел гитарной струной. В стену трактира ударилось и отлетело что-то большое. Один из стоявших у стойки оторвался от нее и нелепо-широкими шагами, выписывая вензеля, ушел. Внезапно грянули сухие раскаты грома.
– Хорошо, – усмехнулся человек в черном. – Ладно. Давайте приступим к делу.
Тщательно целясь, он принялся плевать Норту в лицо. Плевки поблескивали на лбу покойника, жемчугами скатывались с заострившегося по-птичьи носа.
Руки Алисы под стойкой заработали быстрее.
Шеб загоготал – ни дать, ни взять неотесанный деревенский парень, – и согнулся, отхаркивая гигантские густые комки мокроты. Рта он не прикрывал. Человек в черном одобрительно взревел и хлопнул тапера по спине. Шеб осклабился, сверкнул золотой зуб.
Кое-кто сбежал. Другие широким кольцом окружили Норта. На его лице, на морщинистой шее, где кожа обвисла складками, как у быка, блестела влага – влага, столь драгоценная в этом краю засух. Вдруг, словно по сигналу, плевки прекратились. Слышалось неровное тяжелое дыхание.
Человек в черном стремительно прянул вперед, пронырнул над трупом и переломился в поясе, описав ровную дугу. Вышло красиво, будто плеснулась вода. Он приземлился на руки, прыжком с поворотом очутился на ногах, ухмыльнулся и снова перемахнул через стол. Один из зрителей забылся, зааплодировал и вдруг попятился прочь с помутневшими от ужаса глазами. Он с влажным шлепком зажал рот ладонью и кинулся к дверям.
Когда человек в черном в третий раз пролетал над Нортом, тот дернулся.
Среди зевак возник ропот – сдавленное оханье – и стало тихо. Человек в черном запрокинул голову и завыл. Он втягивал воздух, и его грудь ритмично вздымалась и опускалась в такт неглубокому частому дыханию. С удесятеренной скоростью он заструился над телом Норта, словно вода, которую переливают из стакана в стакан. В трактире слышалось только его яростное резкое дыхание, да усиливающиеся порывы штормового ветра.
Норт сделал глубокий жадный вдох и с грохотом заколотил руками по столу, бесцельно осыпая столешницу тяжелыми ударами. Шеб хрипло взвизгнул и исчез за дверью, следом за ним – одна из женщин.
Человек в черном вновь мелькнул над Нортом – раз, другой, третий. Теперь все тело Норта трепетало, тряслось, подергивалось, билось. От него удушливыми волнами поднимался запах гниения, испражений и тлена. Норт открыл глаза.
Алиса почувствовала, что ноги несут ее вспять. Она задела зеркало, задрожавшее от удара, и, поддавшись слепой панике, метнулась прочь, как молодой кастрированный бычок.
– Я сделал тебе подарок, – тяжело отдуваясь, прокричал ей вслед человек в черном. – Теперь можешь спать спокойно. Однако и это обратимо. Зато… так… занятно, черт возьми! – И он снова захохотал. Алиса кинулась вверх по лестнице, и смех зазвучал тише, но оборвался он лишь тогда, когда дверь, ведущая в три комнаты над трактиром, оказалась на засове.
Тогда, присев под дверью на корточки и покачиваясь, она захихикала, и эти звуки переросли в пронзительные причитания, слившиеся с воем ветра.
Внизу Норт рассеянно убрел в бурю, надергать травы. Человек в черном – единственный клиент, оставшийся в трактире, – продолжая ухмыляться, смотрел ему вслед.
Когда в тот вечер она заставила себя с лампой в одной руке и тяжелым поленом в другой снова сойти вниз, человек в черном уже исчез вместе с повозкой и всем прочим. Но Норт был там, он сидел за столом у входа, словно никуда и не уходил. От него пахло травой, но не так сильно, как можно было бы ожидать.
Он поднял голову, посмотрел на женщину и робко улыбнулся.
– Привет, Элли.
– Привет, Норт. – Она положила полено и принялась зажигать лампы, не поворачиваясь к Норту спиной.
– Меня коснулась рука Господа, – вскоре сказал он. – Я больше не умру. Так он сказал. Он обещал мне.
– Повезло тебе, Норт. – Дрожащие пальцы упустили лучину, и Алиса подняла ее.
– Хотелось бы мне бросить жевать траву, – проговорил он. – Нет больше для меня в этом радости. Негоже человеку, которого коснулась рука Господа, жевать траву.
– Что ж ты не бросишь?
Собственное озлобление удивило и напугало Алису, заставив вновь увидеть в Норте не столько дьявольское чудо, сколько человека. Экземпляр, представший ее глазам, являл собой довольно грустное зрелище: он был одурманен лишь наполовину и выглядел виноватым и пристыженным. Бояться его она больше не могла.
– Меня трясет, – сказал он. – Тянет к траве. Я не могу бросить. Элли, ты всегда была так добра ко мне… – Он заплакал. – Я мочить штаны и то не могу бросить.
Алиса подошла к столу и помедлила в нерешительности.
– Он мог бы сделать так, что меня бы на нее не тянуло, – выговорил Норт сквозь слезы. – Мог бы, раз уж сумел меня оживить. Я не жалуюсь… не хочу жаловаться… – Он затравленно огляделся и прошептал: – Коли я буду жаловаться, он может поразить меня насмерть.
– Может, это шутка. У него, похоже, то еще чувство юмора.
Норт достал висевший у него под рубахой кисет и вытащил горсть травы. Алиса бездумно смела ее прочь и, ужаснувшись, убрала руку.
– Ничего не могу поделать, Элли, ничего… – И его рука снова неловко нырнула в мешочек. Алиса могла бы остановить его, но даже не попыталась. Она снова взялась зажигать лампы, чувствуя усталость, хоть вечер едва начался. Но той ночью в трактир заглянул только все прозевавший старик Кеннерли. Увидев Норта, конюх как будто бы не особенно удивился. Он заказал пива, поинтересовался, где Шеб, и облапал Алису. На следующий день все почти вошло в норму, хотя ни один мальчишка за Нортом не таскался. Еще через день возобновились свистки. Жизнь пошла своим приятным чередом. Дети собрали вырванную ветром кукурузу в кучу, а через неделю после воскресения Норта подожгли ее посреди улицы. Через несколько минут вспыхнуло яркое, сильное пламя, и почти все завсегдатаи заведения – кто ровным шагом, кто пошатываясь, – вышли посмотреть. Выглядели они примитивно. Их лица словно бы парили между огнем и небесами, слепившими блеском ледяных осколков. Глядя на них, Элли ощутила укол мимолетного отчаяния от того, какие грустные времена настали. Все расползалось. В середке вещей больше не было клея. Она никогда не видела океана – и уже никогда не увидит.
– Ах, кабы мне хватило духу, – пробормотала она. – Кабы хватило мне духу, духу, духу…
При звуке Алисиного голоса Норт поднял голову и бессмысленно улыбнулся ей из пекла. Духу ей не хватало. Шрам да кабак – вот все, что у нее было.
Костер быстро прогорел, и клиенты вернулись в заведение. Алиса принялась накачиваться виски, «Звездой», и к полуночи была пьяна по-черному.
<B>8
Женщина оборвала повествование и, не получив немедленного отклика, первым делом подумала, что рассказ усыпил стрелка. Она и сама начала уплывать в дрему, но тут он спросил:
Ознакомительная версия.
