— Я пойду, Макар пойдет, на воротах парнишка стоит — уже трое… — медленно начал загибать пальцы Кондрат, составляя список будущих кормильцев Постола.
— Четверо, — рассеяно поправила царевна.
— Пятеро, — решительно уточнил Иванушка.
— А править кто будет? — испуганно вытаращил глаза министр полезных ископаемых, случившийся на тот момент в Ивановом кабинете.
— Ну, полдня страна и без управления никуда не денется… — попробовал пошутить царевич, но его юмор был не понят и не оценен.
— Полдня охотники не ходят, разрешите сообщить, ваше высочество, — поклонился Сойкан.
— И зверям шкуры портить всякий может, а государством управлять — тут голова нужна, — подержал его Кондрат.
— Не царское это дело, — торжественно кивнул главный рудокоп. — Не царское.
И тут Иван возмутился. Ему хотелось спорить, доказывать, убеждать, что он даже дома — младший сын, а этой стране он вообще никто, и звать его тут никак. Что если уж законные наследники Костея — дед Зимарь и Агафон — не захотели такой ноши и разошлись кто в лес, кто в ВыШиМыШи, то он-то подавно имеет полное право уехать домой хоть сегодня. Что управлять государством он умеет еще меньше, чем портить шкуры зверям. Что если еще хоть один человек придет к нему со своей проблемой, жалобой, сетованием или челобитной, то он просто сойдет с ума. Что единственная его мечта последние несколько дней — вырваться из стен этой ненавистной управы чего бы это ни стоило ему, стране или зверям, и он уже набрал полную грудь спертого, пыльного, пресного городскоуправского воздуха, чтобы озвучить всё это твердо и непреклонно… Но в этот момент дверь кабинета сухо скрипнула, приоткрылась, и впустила озабоченного Макара:
— Иван, там от углежогов и рудокопов делегация пришла, расстроенные как сто гармошек. Потом от Новоселковской слободы делегация с прошением, от Кошкалдинской, от мыловаров двое старух, от колесников дедок — спина колесом, от веревочников…
— Попроси их подождать минут пять, пожалуйста, — пристыжено выдохнул весь запас атмосферы и бунтарства лукоморец.
— Ладушки, — захлопнулась дверь, обдав хозяина постылого кабинета соболезнованием и всепроникающей холодной пылью.
Царевич понурил голову, вздохнул и проговорил:
— Тогда я в следующий раз пойду. Обязательно. Пожалуйста?..
Серафима сочувственно кивнула и постаралась соврать как можно более убедительно, словно малодушный врач — смертельно больному пациенту:
— Конечно. В следующий раз. Естественно. Что мы тебе и говорили.
Иванушка поверил в то, во что хотел поверить, кивнул еще раз, и вдруг подбородок его застыл на полпути к груди, а глаза расширились и загорелись:
— У нас же в подвале сидят два десятка стражников Вранежа!
— И что? — непонимающе воззрилась на него супруга.
— Мы же можем попросить их, чтобы они записались в охотники! Они молодые, здоровые, умеют обращаться с оружием…
— И что? — продолжала упорствовать в непонимании царевна.
— Но нам же нужны люди?..
— Они не пойдут, — сухо поджала губы она.
— Я поговорю с ними, и они осознают наше положение и обязательно согласятся!
— Эти тупые самодовольные мордовороты?
— Они были неправы, и теперь раскаялись, я уверен! — окрыленный идеей Иванушка, глухой к голосу здравого смысла, бросился к двери.
Серафима за ним.
Догнала она его только в подземелье.
— Добрый день! — радостно отдуваясь после быстрого бега по лабиринту коридоров и лестниц Управы, приветствовал он заключенных.
Ленивые презрительные взгляды из-за толстых прутьев были ему ответом.
— Я говорю… здравствуйте… — не столь уверенно повторил он.
— Жрать когда принесут? — не вставая с соломенного матраса у решетки, отделяющего его от остального подземного мира, лениво поинтересовался один из бывших стражников.
В свете факела его лицо показалось царевичу безупречным воплощением устной экспресс-характеристики, данной им Серафимой, но он упрямо отогнал от себя и без того робкую мысль о поражении, и на мгновение наморщил лоб, соображая.
— Обед через три часа, — сообщил он наконец. — А пока я хотел…
— Долго, — разочаровано хмыкнул заключенный.
— Так и похудеть можно, — ворчливо заметил другой.
— Мало того, что заперли ни за что, так еще и кормят помоями! — возмутился третий. — Через час что ел, что не ел!
— Вот я хотел вам предложить… — сбитый с толку таким приветствием, лукоморец снова собрался с мыслями и продолжил заготовленную по пути речь. — В смысле, я хочу сказать, что вам, наверное, известно… В городе очень тяжелое положение с продовольствием… И я хотел вам предложить вступить в добровольные охотничьи отряды… чтобы…
— Мокнуть под дождем?
— Мерзнуть под снегом?
— Коченеть под ветром?
— Спать под елками?
— Гоняться за зайцами?
— Лазить по деревьям за белками?
— Драться на кулачках с медведями?
Арестанты оживились, и издевательские предположения посыпались как из ведра.
— Нет… То есть, да… Я понимаю, это трудно… Опасно… Но ведь это нужно для того, чтобы накормить людей вашего же города!..
— Люди нашего города — это мы!
— Приходи через три часа накормить нас!
— Или отпусти и не выдумывай ерунду!
— Но ведь от вас сейчас зависят жизни стариков, женщин, детей — ваших же земляков!..
— Нет, это от них сейчас зависят наши жизни!
— Если они будут плохо нас кормить, мы заболеем и зачахнем!
— Ха-ха-ха!!!
— Я понимаю, вам нужно время, чтобы подумать… — растерянно предположил Иван, всё еще отказываясь верить в неудачу.
— Ну, ты правильно понимаешь! — снова развеселились арестанты.
— Так, значит, вы согласны?.. — радостно встрепенулся он.
— Нашел дураков!
— Сам иди в свой лес!
— Там таким как ты только и место!
— Мы позовем тебя, когда надумаем!
— Лет через пять!
— Проваливай!
Бывшие стражники похватали жестяные миски и ударили в них ложками как в литавры.
Красный от обиды и стыда, Иванушка повернулся и, сопровождаемый грохочущим скандированием: «О-бед!.. О-бед!.. О-бед!..», нехотя потащился вверх по лестнице.
Серафима, безмолвно, с непроницаемой физиономией простоявшая в тени у самой двери весь разговор, недобро прищурилась, покряхтела, почесала подбородок и, дойдя почти до середины лестницы, внезапно хлопнула себя по лбу размашистым театральным жестом, сказала «ё-моё!» и повернула назад.
— Ты куда? — встревожено оглянулся Иванушка на торопливо удаляющиеся вниз шаги.
— Я носовой платок там обронила… — донеслось из темноты. — Сейчас приду…
— Но у тебя никогда не было… — начал было озадачено припоминать Иван, но супруги уже и след простыл.
Невесело пожав плечами, царевич вздохнул и поплелся дальше.
Неужели Серафима была права, и им действительно безразлична судьба родного города?..
Но как такое может быть?!
Отложившие было миски и ложки и вальяжно развалившиеся на соломе под похвалы бывшего градоначальника арестанты при звуке легких шагов приподнялись на локтях и с любопытством уставились на дверь в конце коридора.
Ждать долго не пришлось: невидимый ключ повернулся в замочной скважине, дверь, которая в прошлой жизни, наверняка, была крепостными воротами, грузно скрипнув массивными петлями, отворилась, и в коридор вошел парнишка, кажется, тот самый, молча стоявший в тени, пока самозваный правитель агитировал их идти в охотники.
Также молча, не проронив ни слова и ни звука, парень деловой походкой подошел к толстому факелу, горевшему ярким ровным светом в кольце у их камеры, вынул его, развернулся и пошел обратно, словно во всем подземелье он был единственной живой душой.
Первым дар речи обрел бывший младший стражник Зайча.
— Э-эй, ты куда?! Куда?! Факел верни, нахал!!!
Парнишка остановился на полпути к двери и с неподдельным удивлением оглянулся:
— А вам разве не сказали?
— Что нам не сказали, дурак? — проревел Зайчин сосед по матрасу.
— Во-первых, что ты сам дурак, — невозмутимо сообщил парень, — А во-вторых, что раз вы отказались пойти в охотники, другой пользы от вас людям нет, а в городе напряженная обстановка с горючими материалами, то факелы вам оставлять больше не будут.
— Э-э-эй, парень, не дури!
— Да это не парень, это та самая лукоморская самозванка! — осенило Вранежа, притаившегося в арьергарде и выжидающего развития событий.
— Какая разница?!
— Есть-то мы как тогда будем в темноте?
— А пить?
— А вам разве не сказали? — еще больше изумилась лукоморская самозванка.
— Что опять нам не сказали?
— Что раз вы отказались пойти в охотники, другой пользы от вас людям нет, а в городе напряженная обстановка с продуктами… Ну, дальше вы все сами поняли, да? — рассеяно улыбнулась Серафима, и с выражением полной отрешенности от внешнего мира на лице повернулась и сделала несколько коротких шагов по направлению к двери.
