За его спиной ругался Тотнахт:
– Песчаные вши, пропившие мумии отцов! Чтоб пиво у них кисло во всякий день! Чтоб красные лапы Сетха разодрали им задницы! Чтоб...
– Сколько их было? – спросил Семен, обернувшись.
Бывший копьеносец замолчал с открытым ртом, затем нахмурился и вымолвил:
– Сотни две... может, побольше... Ну, двоих я наладил к Сетху! Одного – секирой, другого – дротиком!
– Наших побили, – буркнул молчальник Шедау, – много... Молодых увели. Еще побьют и уведут. Если вернутся.
Нехси, знаменосец, понурил голову, чувствуя себя виноватым – не спас, не защитил... Его помрачневшие стрелки бродили вместе с пантерами, их женами и сыновьями по пепелищам, разыскивали мертвых, переносили, укладывали в ряд. Никого нельзя позабыть, оставить без погребения, лишить загробной жизни... Шеренга трупов все росла и росла; другая, куда стаскивали убитых ливийцев, была много, много короче. Может, десяток разбойников, может – полтора... Ако и Техенна склонялись над ними, рассматривали одежду, изучали лица и обломки оружия.
Семен снова бросил взгляд на оранжево-желтые пески. В душе его ярость сражалась с печалью.
– Мы можем их догнать, – то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес он. – Они гонят скот и ведут девушек, а потому двигаются не слишком быстро.
– Мы можем их догнать, но не найти, господин, – угрюмо возразил Нехси. – Куда мы пойдем – в ту сторону, в эту или в другую? – Он показал на север, запад и юг. – Ветер заметает следы, а к тому же презренные темеху умеют их прятать... Клянусь Амоном, десяток из них идет сейчас позади стада и подметает песок древесными ветвями! Как мы их найдем?
Это было правдой, и потому Семен молчал, кусая губы. Ему, умевшему и знавшему так много, было трудно смириться с поражением, признать, что пустыня сильнее его. Но с очевидным не поспоришь!
Он повернулся к Тотнахту:
– Если я придумаю, как их найти, ты пойдешь со мной? Ты и другие поселенцы?
– Пойду! Все пойдут! Мы – пантеры! – Презрительно покосившись на Нехси, Тотнахт ударил себя в грудь кулаком. – Мы пойдем с тобой, господин, и вырвем их поганые сердца! Ты только приведи нас куда надо!
– А ты, Нехси, пойдешь? Знаменосец прятал глаза:
– Зачем, господин? Чтобы погибнуть, блуждая в песках? Мертвых ведь этим не воскресишь, свершившегося не изменишь... Зачем?
– Я объясню тебе зачем, – сказал Семен, наливаясь злой кровью. – Всякий свершивший грабеж и убийство должен нести наказание. Кару, понимаешь? Разбойных главарей – удавить тетивами луков, воров – стегать, пока не посинеют, скот – вернуть... Кроме того, не брошу девушек. Они их сделают...
Он хотел сказать – рабынями, но такого слова в языке Та-Кем пока что не было. Понятие о рабстве возникнет позже, когда Тутмос, великий завоеватель и преступник, пригонит толпы невольников из Куша, Хару и Джахи, и чтобы назвать этих людей, в Обеих Землях придумают нужные слова. Впрочем, их недостаток суть дела не менял.
– Они возьмут их на спальные циновки, – яростно прошипел Тотнахт. – Они заставят их рожать, и через двадцать разливов Хапи их сыновья будут красть дочерей, которых мне пошлет Амон! И моих антилоп! Моих журавлей и гусей! А буду слишком стар, чтобы поднять копье и метнуть дротик! Ты понимаешь это, хуну неферу?
От такого оскорбления Нехси побледнел и оглянулся на своих солдат. Потом пробормотал, не глядя на Семена и бывшего копьеносца:
– Я повинуюсь твоей воле, господин... я пойду, и люди мои тоже... Но куда?
Наступила тишина, прерванная шелестом травы под сандалиями Техенны. Он подошел к Семену и, переминаясь с ноги на ногу, бросил на него вопросительный взгляд.
– Хочешь что-то сказать?
– Да, семер. Эти люди, – ливиец махнул в сторону мертвых разбойников, – пришли из оазиса Уит-Мехе. Они из племени Гибли... из моего племени. Я узнал троих – с одним мы даже стерегли коз в пустыне, когда были мальчишками. Давно... Не хватит пальцев рук и ног, чтобы пересчитать минувшие разливы.
Глаза Семена вспыхнули.
– Ты знаешь, где этот Уит-Мехе?
– Конечно, господин. Если идти отсюда, из страны Пиом, уложимся в пять дней... сначала – на закат солнца до Скалы Черепов, потом – четыре сехена к югу... Да, пять дней, если не помешает ветер.
– И ты готов нас проводить?
– Ты – мой господин!
Брови Техенны приподнялись, рот приоткрылся – казалось, вопрос поверг его в изумление.
“Это он для меня ливиец, – подумал Семен, – но для себя самого и всех остальных – житель Та-Кем, мой воин и слуга. Я – его вождь, а его семья – Ако, Мерира и остальные мои домочадцы”.
Темеху в самом деле не считали себя единым народом, да и чувство принадлежности к племени было не столь уж глубоким, гораздо слабее, чем верность вождю. Разумеется, победоносному и сильному – неудачников ливийцы скармливали псам.
Техенна пригладил рыжие волосы, втянул носом воздух, поглядел на небо, на песчаные дюны.
– Большого ветра не будет... пока...
– Значит, можем выступать?
– Нет, господин. Ра высоко, а в пустыне зной даже в месяц фармути. Лучше идти по ночам. Нам будут нужны ослы, по меху с водой на каждых двух человек, пища и плотные накидки.
– Не мало ли воды? – усомнился Нехси.
– Нет. Я знаю источники, места для водопоя... Неужели ты думаешь, что Гибли угнал антилоп и коз, чтобы они передохли в пустыне?
– Но...
Семен стукнул кулаком о ладонь, прекращая споры:
– Готовьтесь! Вы слышали, что нужно! Тотнахт, собирай людей, Шедау пусть позаботится об ослах, воде и пище, а ты, Нехси, пошли людей в Хененсу – пусть привезут накидки, стрелы, дротики, запасные сандалии и не забудут веревки. Еще – большой кувшин с оливковым маслом и связку тростника. Сухого, чтоб хорошо горел.
– Зачем, господин?
– Костер разложим, финики будем жарить, – пообещал Семен, отвернулся и зашагал к трупам ливийцев – взглянуть на будущего противника.
* * *
Вышли они на вечерней заре и двигались всю ночь и первые утренние часы, пока песок не раскалился, добираясь нестерпимым жаром до подошв сквозь кожаные подметки сандалий. Ночью пустыня выглядела еще огромнее и страшнее; полосы белевшего в лунном свете песка чередовались с тенями, падавшими от барханов, и каждая такая тень, черная и глубокая, мнилась входом в подземное царство, где обитают чудища-кровопийцы, жуткие демоны и прочая нечисть, которой только и место, как за границами Та-Кем. Небосвод медленно вращался, звезды равнодушно взирали на цепочку людей, ползущую среди песчаных гор, и только их тяжелое дыхание, фырканье ослов да шорох осыпавшегося песка нарушали тишину. Ноги вязли, идти было трудно, но к середине ночи почва стала твердой, каменистой, и отряд зашагал быстрей.
Их было побольше семидесяти, считая с Семеном, Техенной и Ако: тридцать Стражей Песков под водительством Нехси и около сорока поселенцев из бывших пантер, вооруженных копьями, дротиками и секирами. Ослы тащили воду, сухие лепешки и фрукты, а также запас стрел и мешки с сандалиями. Днем без обуви в этих местах шагу не сделать: плюнешь на камень – шипит, бросишь кусок лепешки – поднимешь уголь.
Однако ночью жара не донимала, и, выбравшись на плотную почву, люди слегка расслабились. Техенна неутомимо шагал вперед и как будто вполне уверенно ориентировался в этих каменистых пространствах, одинаковых в любую сторону; пантеры и солдаты постарше успевали за ним без труда, а молодых подгоняли собственное упрямство и теп-меджет, хмурый коренастый ветеран с тростью в увесистом кулаке. Семен не испытывал усталости до самого утра; он был массивнее и тяжелее роме, зато и ноги у него были подлинней.
Он шел, размышляя о временах столь давних, что срок цивилизации Та-Кем казался в сравнении с ними холмом у подножия гор. Когда-то – десять, двадцать тысяч лет назад? – вместо пустыни тут простирались леса и степи, текли полноводные реки, журчали ручьи, и стада быков, слонов, жирафов и антилоп казались неисчислимыми. Благословенный край, одна из прародин человечества... Вдоволь воды и дичи, меда и фруктов, простор от моря до океана... Но вот, повинуясь космической силе, равнина стала пересыхать, потоки обмелели, зеленый покров сделался скудным, и люди двинулись на восток, к самой большой, последней реке, пренебрегавшей гневом пустыни, ибо тянулась она д тропиков и полнилась дождями. Тем, кто явился к ней первыми, повезло: повоевав друг с другом пару тысяч лет, они объединились, назвали себя роме, изобрели письменность, религию, светскую власть и начали сеять пшеницу и возводить пирамиды. Опоздавшим пришлось туго – место занято, и бывшие родичи не желают делиться и признавать родства. Земля опоздавшим досталась просторная, по-прежнему от океана до моря, но что за мерзкая земля! В лучшем случае, сухая степь а в худшем – песок да раскаленные камни...
Что будет с ними, с опоздавшими? Что от них останется? Этого Семен не знал, ибо в курсе по истории искусств, да и в прочих подобных курсах о ливийцах ни сном ни духом не поминалось. Роме выживут; хлынут на них ассирийцы и персы, потом уйдут, заявятся греки и римляне, покорят арабы, навяжут язык свой и новую религию, но народ не исчезнет, не растворится среди победителей, а лишь изменит свой облик, обычаи и имя. Темеху же преданы забвению... Судьба их Семену была неизвестна; всплывали лишь какие-то смутные воспоминания о Карфагене, сражавшемся с ливийцами и нанимавшем их в свои войска – лет этак через тысячу.
