Ознакомительная версия.
Цара резко отдернула руку от посоха, будто бы обжегшись, встряхнула кудрями и отвернулась. Махнула ладонью в сторону фургона, накрытого легким узорчатым полотном, из которого в Загряде шили палатки и шатры для летнего отдыха небедных господ на природе, и торопливо удалилась в сторону затухающих костров. Искра проводил девушку задумчивым взглядом и вполголоса поинтересовался:
– Я правильно думаю, что из тебя снова пытаются сделать сторожевую собаку?
– Почти. – Я достала из мешочка золотые браслеты с колокольчиками, наклонилась, чтобы защелкнуть их на щиколотках.
– От нее тянет страхом. – Харлекин нехорошо улыбнулся, привставая на цыпочки, чтобы не упустить из виду ярко-красный платок на голове ромалийской лирхи. – И не только от нее. Похоже, тут думают, что одна лирха хорошо, а две – не так страшно.
– До границы с Лиходольем несколько дней конного пути. Всякое может случиться.
– Она тебя презирает, – наклонившись к моему уху, тихим, почти интимным шепотом произнес Искра. – Это потому, что ты свободна, а она на цепи?
– Не совсем. – Кончики рыжих волос щекотали шею, поэтому я торопливо отодвинулась, чтобы не захихикать, – новый облик оказался очень уж восприимчив к щекотке. – Считается, что лирхи, оставившие табор, предают свой дар и свое призвание, поэтому их не слишком-то любят.
– Завидуют потому что, – лениво отозвался харлекин, кладя широкую ладонь мне на затылок и начиная неторопливо перебирать разлохматившиеся косички. – Им на такой подвиг смелости не хватает.
– Или возможности.
В ответ Искра неопределенно пожал плечами и отошел к ближайшему костру, где невысокая полная ромалийка с прибаутками раскладывала что-то из общего котла в подставленные миски. Я торопливо застегнула на запястьях по лирхиному браслету, встряхнула руками, отчего крохотные золотые колокольчики залились тонким печальным звоном, перехватила посох и оглянулась.
Суета, такая привычная, такая знакомая. Каждый занят своим делом – кто-то запрягает отдохнувших за ночь лошадей в повозки, кто-то торопливо доедает завтрак, выбирая хлебным мякишем остатки густой каши со дна миски, а кто-то пытается собрать у фургона расшалившихся на лугу детей. Две ромалийки громко, но беззлобно переругиваются, оспаривая, у кого голос лучше и песни слаще, где-то лает собака, слышится звонкий детский смех…
– Нервные они какие-то, беспокойные, – тихо сказал харлекин, вернувшийся с двумя мисками, доверху наполненными ароматной перловой кашей. – Мужики с оружием не расстаются, да и у женщин, как мне кажется, под юбкой не только прелести скрываются.
Искра сунул мне в руки миску с торчащим из каши черенком деревянной ложки и уселся прямо на землю, прислонившись спиной к тележному колесу. Зачерпнул исходящую паром разваренную с травами и кусочками сала крупу, осторожно подул на белесую горку и только потом отправил в рот. Прожевал, скривился и сплюнул на землю надкусанный уголек, к счастью, давно остывший.
Я невольно улыбнулась и подсела рядом, наблюдая за тем, как харлекин изящно держит в сильных, гибких пальцах треснувший у основания черенок ложки, как опасливо, будто ребенок, дует на походную ромалийскую кашу и придирчиво выбирает из белесых комочков то уголек, то неразваренное зерно.
– Раньше ты не был настолько разборчив, – не удержалась я, вылавливая ложку из своей миски и принюхиваясь к ароматному пару, поднимающемуся над кашей.
Искра досадливо посмотрел на меня и усмехнулся.
– А ты попробуй сама. Не отрава, конечно, но оригинальность рецепта ты наверняка оценишь.
– Между прочим, когда я пыталась готовить, в моей каше попадалось куда больше угольков, – пожала плечами я, зачерпывая пышную горку ложкой и храбро отправляя ее в рот.
Уй, мамочки! Мне показалось, что на языке у меня поселилась саламандра – настолько щедро сдобренной пряными травами оказалась каша. Я поперхнулась, едва не опрокинув миску на землю, и глянула на Искру сквозь повязку увлажнившимися от слез глазами, приоткрыв рот и пытаясь отдышаться.
– Осторожность лишней не бывает, – усмехнулся оборотень, нашаривая под телегой флягу и протягивая ее мне. Я ухватилась за нее, сделала большой глоток и скривилась – вместо воды там оказалось кислющее, слегка щиплющее язык молодое вино. Тем не менее припекать нёбо мгновенно перестало, а в желудке приятно потеплело. – Особенно с ромалийской кухней.
– Спасибо. – Я вернула флягу, и Искра небрежно закинул ее обратно под телегу, перед этим сделав приличный глоток. Надеюсь, хозяин, к чьим запасам мы столь бесцеремонно приложились, будет на нас не в обиде.
– Всегда пожалуйста.
Где-то далеко глухо пророкотал гром. Я подняла голову, всматриваясь в разноцветное небо с бегущими по нему рваными, клочковатыми облаками, идущими с севера. Солнце будто померкло, превратившись в тусклый серебряный кругляшок, все реже показывающийся сквозь прорехи в облачной пелене.
– Гроза будет, – вздохнул харлекин, стараясь побыстрее расправиться с завтраком. – Вон как ромалийцы засуетились – в чистом поле никому мокнуть не хочется. Доедай и пошли, нам твоя товарка по ремеслу рукой машет. В фургон зовет.
Я скосила взгляд. Лирха Цара и в самом деле стояла, облокотившись на выступающий край деревянного борта фургона. Тонкие пальцы перебирали разноцветные бусинки на длинных четках, узел которых был украшен золотой монетой с пробитой у самого края треугольной дырой. Туда. Сюда. Цветная каменная гусеница двигается то в одну сторону, то в другую, золотая монета на мгновение вспыхивает яркой звездой в солнечном луче, пробившемся сквозь облачную пелену, и тотчас гаснет.
Рука лирхи одевается в бирюзовое сияние, четки завертелись в тонких пальцах вдвое быстрее, бусины слились в многоцветную ленту, в сияющий обруч, кольцом обернувшийся вокруг крепкого запястья.
– Нашла время с четками играться, – фыркнул Искра, отставляя в сторону пустую миску и поглядывая в мою, едва ополовиненную. – Не спи, остынет.
– Будешь? – Я протянула харлекину свою порцию вместе с ложкой, встала, отряхивая юбку и глядя на Цару сквозь тонкую сеть повязки. Четки уже не вертелись в ее пальцах ярким цветным колесом, они спокойно висели у нее на поясе.
Самые обычные деревянные четки с тусклой медной монеткой, плотно насаженной на узел.
Теперь понятно, почему она так небрежно обращается с таррами – у нее другой инструмент для предсказаний, такой, о котором я только слышала от Ровины, но никогда не видела в деле. Четки, где каждая бусина покрыта особой резьбой, понять смысл которой может только владелец. Колдовское ромалийское украшение, где бусины иногда сами по себе меняются местами, несмотря на то что нанизаны на общий шнурок.
– Искра, она не играла, – негромко произнесла я, наклонившись к самому уху оборотня. – Она колдовала.
Харлекин недоверчиво вскинулся, метнул настороженный взгляд в сторону лирхи, которая повернулась и забралась в фургон, оставив полог отдернутым. Торопливо проглотил остатки каши, встал, вытащил из телеги наши сумки, взял меня за локоть и повел к Царе.
Внутри ее фургона было светло – дневной свет проникал сквозь небольшие оконца, прорезанные в полотнище и затянутые тонехоньким, почти прозрачным шелком. Вещи, которые у Ровины обычно были разбросаны где ни попадя, были аккуратно сложены в плетеные короба, стоявшие вдоль стен фургона. На полу вытертый, но чистый ковер со слегка выцветшим пестрым узором, штабеля из крохотных сундучков с узорчатыми крышками, а в углу расположились плотно прикрытые корзины, кувшинчики и берестяные туески. Свернутая в трубку постель, ярко-красный с золотым шитьем платок, небрежно брошенный на крышку одного из сундуков, и ворох оборчатых юбок, разноцветной волной выглядывающий из высокой бельевой корзины.
И все. На удивление скромное для лирхи жилище. Впрочем, Ровинин фургон, где в кажущемся беспорядке посторонний человек мог сломать не только ногу, но и шею, был единственным виданным мною местом обитания ромалийской гадалки, а судить всех товарок по одной-единственной представительнице не слишком мудро.
Сама Цара ожидала нас, сидя на ковре и поджав ноги. Разделенная надвое стопка тарр лежала рядом с ее левой рукой, унизанной тонкими, с льняную нитку, серебряными браслетами, которые тихонечко позванивали при каждом движении крепкого запястья.
Лирха подняла на нас глаза, темные-темные, почти черные, недовольно поджала губы.
– Я звала только тебя, Ясмия.
Искра усмехнулся, одним движением стряхивая наши пожитки на пол фургона, и задернул полог у входа, аккуратно затягивая тесемки, не дающие плотной ткани болтаться во время поездки.
– Ты – сторожевой пес табора, лирха Цара, а я сторожу свою госпожу. Как ты не можешь покинуть свой народ, так и я не собираюсь оставлять Мию наедине с тобой. Без обид.
Я торопливо дернула харлекина за рукав рубашки и поспешила подойти к лирхе, усаживаясь на ковер напротив нее. Вздохнула, положив руки, украшенные ромалийскими браслетами, на колени, обтянутые подолом зеленого платья.
Ознакомительная версия.
