Кайлеан в детстве любила играть с одуванчиками. Срывала целые пучки их и, дуя что было сил, рассеивала во все стороны маленькие семена. Это воспоминание мелькнуло перед ее глазами, когда чары ударили в Дагену. Одуванчик под порывом сильного ветра. Конь и девушка остановились в движении, висящие на них амулеты внезапно дернулись, будто подхваченные сильным порывом, а потом отлетели назад, за ними тянулись полосы дыма. Дагена вскрикнула лишь раз.
Кайлеан миновала подругу, копыта Торина погрузились в мягкий песок, но это его не замедлило, в два удара сердца он оказался подле чародея. Мужчина змеиным движением ушел с ее дороги, заходя слева. Она не пыталась ударить саблей, вырвала ногу из стремени и пнула его в грудь, вкладывая в удар массу и напор коня. Отдача едва не смахнула ее с седла, но оно того стоило. Помётник отлетел назад, словно в него ударили осадным тараном, грохнулся в стену ближайшей конюшни и сполз по ней, сдавленно застонав. Не опустился на землю – стрела с зелеными перьями свистнула мимо уха Кайлеан и пришпилила его к стене. Она же не стала ждать, что будет дальше, соскочила с седла и в глубоком выпаде рубанула горизонтально, чуть глубже, чем нужно, аж острие звякнуло о камень, – но это уже не имело значения. Голова Помётника улетела во тьму.
Оглянулась. Дагена как раз накладывала на тетиву следующую стрелу.
– Нет нужды, Даг.
– Есть, – прохрипела та. – Этот сукин сын едва меня не ослепил.
Лук брякнул снова. Они постояли минутку, тяжело дыша.
– Как ты?
– Словно получила в морду казанком кипящего масла. – Черноволосая осторожно дотронулась до щеки, зашипела. – Будут шрамы?
– Нет. Мордашка у тебя красная, но кроме этого – ничего. Племенная магия, верно?
– Бабка гордилась бы. – Дагена болезненно улыбнулась. – Если бы не амулеты, ободрал бы меня до кости.
– Если бы не твои амулеты, он прикончил бы нас обеих. Где остальные?
– Сбежали… наверное. Когда ты промчалась мимо, я вроде услышала топот за спиной, и кажется мне, что это они перепутали направление. – Дагена вынула из колчана еще одну стрелу. Кивнула: – А с ним что?
Се-кохландиец, вот же так его и разэтак, она совершенно о нем позабыла.
Кайлеан подошла к лежащему на земле всаднику. Тот тяжело, хрипло дышал. Когда он столкнулся с Помётником, волна чар, видимо, вышибла его из седла. Доспех его свисал клочьями и дымился, ноги казались сломанными. Простое оружие таких ран не оставляло.
Саблю в ножны она не вкладывала. Не стирала с нее кровь. Зачем дважды делать одну и ту же работу?
Должно быть, он прочел это по ее лицу, поскольку приподнялся на локте и миг-другой пытался выглядеть одновременно гордым и презрительным. Непростое дело, когда тебе семнадцать и ты истекаешь кровью на площади, покрытой лошадиными и коровьими лепешками.
– Вех крендлартсанн… треолинн…
– Не напрягайся, парень. – Она подошла ближе и присела на корточки, видя с удовлетворением, как при слове «парень» щеки его заливает волна багреца. – Во-первых, Наездники Бури уже много лет обязаны знать меекханский хотя бы в той степени, чтобы суметь расспросить пленных. Во-вторых, ты ведь меня понимаешь, верно, парень?
Он не отвел взгляд, как она ожидала, и лишь слегка кивнул.
– Заканчивай, – рявкнул он.
– Охотно, но чуть позже. Сперва расскажешь мне, зачем вы напали с Помётниками на наш город.
Он немо ловил ртом воздух – как видно, ожидал всего, но только не подобного обвинения.
– Мы не нападали с веардехасс на ваш город… мы нападали на них… На банду Помётников, которые свили себе здесь теплое гнездышко, и… и на их слуг. Ну давай, – он гордо глянул ей в глаза, – ну давай, ты… кавеннеа’фенн.
Кавеннеа’фенн, паршивая собака, что жрет трупы на поле битвы. Неплохо.
– Значит, я их слуга? – Кайлеан указала на пришпиленный к стене труп. – А голову я ему отрубила, потому что он мало мне платил?
Некоторое время он переводил взгляд с нее на труп.
– Но жрец… ваш жрец сказал, что это здесь. Сказал… что выманит из Лифрева воинов, и тогда мы и отряд Ловчих очистим город. Утром должно прибыть подкрепление, чтобы захватить постоялый двор.
– Какой жрец? – По хребту ее пробежала холодная дрожь.
– Ловчий, Аредон-хеа-Цирен.
Дагена выругалась. Кайлеан медленно выдохнула:
– Спокойно, Даг. А ты – говори. Ты из какого Крыла?
– Из… – Он колебался. – Из Красных Вепрей.
– Кто командует?
– Акелан Дану Кредо.
– Я слыхала о нем. Безумный Вепрь, верно?
– Да.
– И когда этот лже-Ловчий к вам приехал?
– Десять дней назад, был у него знак, меч Храма, жезл мира наших жереберов… Все.
– Что он вам рассказал? Нет, не говори, догадаюсь сама. Попотчевал вас историйкой о группе Помётников, что ходят туда-сюда через границу. Перечислил все жертвы, описал отвратительные обычаи и все такое прочее. Я права? И сказал еще, что у Храма Госпожи Лааль не хватает сил, чтобы самому окружить и выбить банду. Верно? Предложил совместную атаку.
Раненый кивнул.
– Что он еще говорил?
– Сказал, что банда захватила город. Что они правят здесь, словно князья… Что передавили уже большинство жителей и, пользуясь близостью проклятой земли, собираются начаровать сильное заклятие.
– И не показалось вам странным, что он велел вам встать под городом?
– Сказал… сказал, что усыпит бдительность Проклятых. Что они не догадаются, что мы желаем сделать, если сперва покажемся в небольшом количестве…
Ее обдало холодом.
– В небольшом? Так сколько вас здесь на самом деле?
– Полный боевой а’кеер. Сто тридцать шесть лошадей.
– Проклятие! Даг! Останься с ним, он может еще пригодиться. Я попытаюсь отыскать Ласкольника, нужно его предупредить.
– Погоди. – Дагена оторвала от конской узды продолговатую кость с несколькими привешенными к ней перьями, одну из немногих, которые еще у нее остались. – Возьми, может, пригодится.
Кайлеан повесила амулет на шею, впрыгнула в седло и, разворачивая коня, успела еще крикнуть:
– Перевяжи его, чтобы не умер. И будь настороже.
Она могла отдавать такие приказы. В конце концов, была в чаардане дольше.
Тот ночной галоп сквозь погруженный в хаос город долго еще оставался в ее памяти. Несколько раз она теряла дорогу в дыму и тьме, в нее выстрелили из арбалета, вероятно, кто-то из местных, позже она напоролась на трех кочевников, занятых вышибанием двери в один из домов.
Как таран они использовали старое корыто, выдолбленное из единого куска дерева: двое держали его спереди, один – сзади, и – бах, бах, бах – лупили в дверь. Петли скрипели, с косяка сыпалась пыль. Они услышали стук копыт, но не стали оборачиваться, и это оказалось ошибкой. Это не был кто-то из их отряда. Не снижая скорости, она проехала мимо кочевников, того, кто держал конец корыта, рубанула сверху, приподнявшись в стременах. Попала под углом, сразу над ключицей, сабля гладко вошла в рану и настолько же гладко вышла. Се-кохландиец странно булькнул, выпустил корыто и схватился за шею, пытаясь удержать струю яркой, пульсирующей крови, что летела во все стороны. Он упал на колени, медленно, будто совершая некий религиозный обряд, – уже мертвый, хотя и пытающийся еще сопротивляться. Не было смысла заниматься им дольше.
Ход коня унес ее дальше, и именно тогда нога подвела Торина. Жеребец громко заржал и резко остановился, почти вышибив ее из седла. Сильно хромая, он ступил пару шагов и, глядя на нее с упреком, остановился. Она соскочила на землю, повернулась к оставшимся двум се-кохландийцам. Бердеф, где же ты, когда ты так нужен? Мужчины уже успели отшвырнуть импровизированный таран и выйти из оцепенения.
Шли на нее медленно, слаженно, у обоих были тяжелые се-кохландийские сабли, что звались фаэгонами, и оба наверняка умели с ними управляться. Были выше, и каждый на вид весил чуть ли не вполовину больше ее. Когда поняли, что перед ними – женщина, на лицах их появились презрительные улыбки. Ей бы повернуться и сбежать, спрятаться от них в лабиринте улочек, только вот Торин не мог сдвинуться с места, а оставить коня врагу – все равно что бросить товарища по чаардану. Стыд и позор на всю жизнь.
Она не стала ждать, пока они зайдут с двух сторон, прыгнула к тому, что был слева, коротко схватилась с ним: верх, низ, верх, низ, поворачиваясь так, чтобы он на миг отгородил ее от своего товарища. Сабля его была тяжелее и чуть длиннее, и все же сперва казалось, что он слегка растерялся – два первых удара едва отбил, но третий парировал уже с легкостью, а после четвертого перешел в атаку. Рубанул, словно молния, широким, плоским ударом, который мог бы лишить ее головы и который, прими она его на острие, связал бы его оружие с ее саблей. Он был выше, а значит, сильнее и легко выиграл бы этот поединок.
Она присела, острие кочевника мелькнуло у нее над головой, сама же она ударила сильно и подло, в колено, там, где ноги его оберегала лишь толстая кожа, и сразу же, вскочив, толкнула его плечом под мышку, вложив в удар всю свою массу. Се-кохландиец взвыл и отдернул другую ногу, чтобы удержать равновесие, но подрубленное колено подогнулось, и он упал. Она отскочила в зону вне досягаемости его сабли и криво ухмыльнулась. Сучьи дети, не выйдет у вас по-легкому.
