Ознакомительная версия.
– А если дальше, за терновник проехать, что будет?
Я лениво скосила взгляд – парнишка буквально светился опасливым любопытством. Так дети у походного костра слушают страшилки, рассказываемые взрослыми. Вроде и боязно, но при этом очень-очень интересно.
– Да ничего не будет, – неожиданно строго ответил охранитель. – Просто вряд ли о тебе кто-нибудь еще услышит. Было у нас такое года два назад. Один торговец сильно торопился в Огнец, вроде бы у него товар с собой был очень ценный, но быстро портящийся на жаре, вот он и захотел срезать путь. Все повернули на юг, на объездную дорогу, а он один со своей телегой и двумя мужиками поехал прямо, мимо терновника. И сгинул с концами. Там за этой рощей где-то есть деревенька, Волчий Лог называется, так до деревни этой торговец так и не доехал. И куда пропал – неизвестно. Степь-то там ровная, ни оврагов нет, куда могла бы телега провалиться, да и зверье хищное там последний раз видели лет пятнадцать назад. Местные туда-сюда спокойно, без страха ходят, и ни разу никто не пропал. А вот торговец сгинул вместе со всем добром, лошадью и провожатыми. И знаешь, что местные рассказывали?
– Что? – Паренек подался вперед, сгорая от любопытства. Я тоже навострила уши – узнать, чем закончилась история, и мне хотелось.
– Секрет в том, чтобы идти своими ногами, а не чужими. Тогда не пропадешь, – усмехнулся охранитель. – Так что, не передумал прямо ехать или все-таки свернешь на юг?
– Да чего, я как и все… – разом засмущался возница, будто бы пойманный на глупом ребячестве. – Сказано повернуть, значит поверну.
– Вот и молодец. В Лиходолье лучше ездить по проторенным дорогам, если хочешь прожить подольше.
Охранитель легонько стукнул пятками по лошадиным бокам, пуская коня вперед, к головной телеге. Паренек зябко передернул плечами и обернулся, слегка вытягивая шею так, будто бы стремился заглянуть в ворот моей расшнурованной из-за полуденной жары рубашки. Ой, сколько колкостей Искра от меня сегодня утром наслушался из-за одежды, которую он почти не глядя схватил с прилавка, торопясь в обжорные ряды… Рубашка оказалась из неровно прокрашенной светло-голубой ткани с белесыми пятнами, а вместо юбки харлекин принес широченные степняцкие штаны на мужика ростом выше меня на три вершка и с талией на два кулака толще моей, и когда я все-таки оделась, стала выглядеть так, будто бы побиралась по ромалийскому табору. Не хватало только ярких бус в три-четыре ряда и цветастого платка, чтобы выглядеть девкой из кочевого народа, отбившейся от своих и осевшей где попало. Зато и золотые браслеты с колокольцами можно было больше не прятать в кожаном кошеле на поясе, и таррами пользоваться, не вызывая лишних вопросов. Ромалийка и ромалийка. А то, что слепая да светловолосая, – так в этом ничего удивительного не было. Кочевой народ всегда был славен тем, что привечал всех сирых, брошенных и прочих «ненужных» людей, делая их частью на первый взгляд легкомысленной, а на деле весьма крепкой общины.
Я села поудобнее, поджимая под себя ноги, обутые в шнурованные туфли на прочной подметке, и достала тарры из мешочка на поясе. С тихими щелчками начала привычно тасовать деревянные пластинки. Не нравилась мне эта дорога, несмотря на уверения караванщиков в том, что это единственный более-менее безопасный и проверенный путь. Чем дальше от Черноречья, тем более тусклой, бесцветной казалась мне эта желтоватая лента, проложенная через степь. Она будто выцветала на глазах, превращаясь из яркой линии на фоне поблескивающей молодой травы в полосу выжженной земли, темно-серую, подернутую легкой туманной дымкой.
– Как же ты на таррах этих гадаешь, коли слепая, а? – со смешком поинтересовался возница, вначале оглядевшись по сторонам, и, убедившись, что Искры, представившегося моим мужем, поблизости нет, перегнулся через обрешетку, наблюдая за тем, как я аккуратно выкладываю пластинки изображением вверх на дне телеги.
Я не ответила, продолжая вытягивать тарры по одной, выстраивая «путевой крест», самый простой и быстрый расклад. Шесть тарр, изображавших перекресток, седьмая посередине – «рубашкой» вверх. Это всякие неожиданности, которые могут встретиться на пути, усмешка судьбы, иногда счастливая, а иногда и трагическая случайность.
– Тьфу ты, глухая тетеря, – в сердцах выпалил возница, устав ждать ответа. Отвернулся и забурчал себе под нос что-то вроде того, что наберут караванщики всяких убогих по доброте душевной, а ему с ними нянькаться. Я усмехнулась и пожала плечами, продолжая скорее по привычке, чем по необходимости водить кончиками пальцев по «путевому кресту».
Ой, не той дорогой мы едем, не той. Я скользнула пальцами вниз по «кресту», где лежала тарра, подсказывающая будущее. Если продолжим ехать той же дорогой, то приедем в никуда. Не наш это с Искрой путь, чужой, надуманный. Беда в том, что и нашего пока не видно. Харлекин так радовался, что всего через неделю-другую мы прибудем в Огнец, где, по его словам, можно наконец-то найти и дом, и спокойную, относительно сытую жизнь, что убедить его поискать какое-нибудь другое место будет нелегко. В первую очередь потому, что я сама толком не смогу объяснить, что мне не нравится. Что у меня есть? Смутные подозрения и туманные намеки Ровининых тарр. Слишком мало, чтобы железный оборотень поверил в мою правоту, особенно когда я сама в нее не слишком-то и верю. Проще всего приказать – и Искра послушается, но затаит серьезную обиду, но самое худшее, если харлекин сочтет, что его всего лишь используют. Ведь ошейника и клетки он боится куда больше, чем железного копья в груди или занесенного над склоненной головой меча.
Я вздохнула, переворачивая последнюю тарру, лежащую на раскладе «рубашкой» вверх.
«Повешенный». Жертва.
– Мия!
Я вздрогнула, оборачиваясь на непривычно веселый голос Искры. Тарра выскользнула из пальцев, со стуком ударившись о пол телеги.
Харлекин махнул мне рукой, подводя коня поближе к повозке и заставляя того рысить в шаге от деревянного борта. Рыжие волосы, давно выбившиеся из куцего хвостика, свободно полоскались на ветру, лисьи глаза задорно блестели, рубашка на спине вздулась пузырем. Искра широко улыбнулся и свесился с лошади, умудрившись на ходу звонко поцеловать меня в губы и выпрямиться в седле раньше, чем я успела шутливо хлопнуть нахала по лбу.
– Что нагадала?
Улыбка у меня растаяла, и я лишь невнятно пожала плечами, одним движением сгребая расклад в кучку.
– Как всегда – дальняя дорога и неизбежность выбора.
– Между чем и чем? – Искра мгновенно посерьезнел и склонил голову набок. Потом покосился в сторону возницы и нетерпеливо отмахнулся: – Мне сейчас некогда, караван слишком растянулся, приходится то подгонять отстающих, то просить обгоняющих придержать коней. Вечером на привале расскажешь, что нам выпало, ладно?
– Постараюсь. – Я улыбнулась, собирая тарры в кожаный мешочек и вешая их на пояс.
Вечером так вечером.
Судя по тому, как торопливо солнце стремится к горизонту, закат в Лиходолье – дело стремительное.
Так оно и оказалось. Раскаленный шар спускался за горизонт так быстро, что не успели мы оглянуться, как от него остался лишь тусклый алый краешек, заливающий быстро темнеющие небеса кровавыми разводами.
С наступлением сумерек караван остановился. Боярышниковая роща по-прежнему тянулась по левую руку, наполняя изрядно посвежевший вечерний воздух приятным, чуть сладковатым запахом мелких белых цветов, а терновых кустов по-прежнему не было видно. Бывалые караванщики, с беспокойством ожидавшие возвращения отправленных на разведку двоих охранителей, вполголоса рассуждали о том, что год назад до терновых зарослей можно было доехать за один лишь только световой день. А в этот раз вроде бы и не задерживались на привале дольше, чем обычно, и ехали не слишком медленно, а вот поди ж ты – первый вечер в лиходольской степи встречаем не у колючей терновой стены, а у боярышника, усеянного цветами. Кто-то бурчал, что вот, с первого дня поход не задался, лучше бы вернуться да обождать пару дней, кто-то возмущался, что остановились слишком рано – ведь небо еще вовсю полыхало рыжим и алым, а густые тени залегли лишь у корней кустов и в глубоких тележных колеях.
Негромкие пересуды были прерваны топотом копыт. Охранители вернулись и первым делом объявили, что на версту вперед все еще тянется боярышниковая роща и нужно готовиться к ночевке прямо на этом месте. Стоя рядом с Искрой, я наблюдала за тем, как караванщики споро и умело управляют лошадьми, запряженными в телеги, выстраивая из груженых повозок некое подобие большой подковы. Как привычно загоняют внутрь этой самой «подковы» стреноженных коней, как разводят костры, перекрывая самым большим и ярким получившиеся «воротца».
– За телеги ночью никому не выходить! Если очень приспичит, идете с часовым. Часовые сменяются каждые два часа – если кого увижу спящим на посту, тому не поздоровится. – Старший охранитель уже третий раз обходил «подкову» по кругу, проверяя, достаточно ли у каждого костра заготовлено нарубленных веток боярышника, хорошо ли стреножены лошади.
Ознакомительная версия.
