Не за кем стало гоняться полиции; часть её сократили, а оставшиеся полицмейстеры лишь присматривали за соблюдением порядка на улицах: чтобы не нарушались правила дорожного движения, чтобы никто не смел перейти на красный свет или не бросил бумажку или окурок помимо урны и не позволял себе нецензурно выражаться. Чтобы незнакомые люди обращались друг к другу исключительно вежливо. Скажем, только через «пожалуйста» или «будьте добры» к тем же продавцам и наоборот.
Большинство полицейских раз в год откомандировывали в другие регионы страны, чтобы они поработали в условиях незаконного поведения простых граждан и тотального казнокрадства начальников и тем самым сохранили профессиональные качества.
Количество тяжких преступлений сократилось в шестьдесят раз. К примеру, в течение полутора лет, пока Черноусов оставался ещё градоначальником, было совершено лишь одно убийство: глава большого семейства по пьяни зарезал свою жену. Убийцу закопали вместе с погубленной супругой, а детишек передали в лучший детдом Поля Чудес – к самым опытным воспитателям.
Глава двадцать третья. Попытка похищения
Некоторое время дону Кристобалю чудесным образом удавалось блокировать исходный поток информации, как в областной центр, так и Москву, но происходившие изменения всё же не миновали внимание вышестоящих властей.
Губернатор Евстафьев не переставал недоумевать, как своенравный город обходится без финансовых вливаний, которые были заторможены лично по его указанию? Не поступали жалобы из сферы образования, медицины, правоохранения, наконец. Наоборот, из Ольмаполя потекли значительные неуклонно возрастающие денежные потоки в виде налоговых отчислений. Дотационник становился всё более крупным донором.
Оно и дальше бы так продолжалось, и всё завершилось бы замечательно, если бы, я уже говорил, дон Кристобаль не увлёкся доньей Анной, той самой прежде парализованной девицей, которую поставил на ноги.
Я тоже не раз испытывал счастье лицезреть её. Госпожа Смолецкая поистине была необыкновенной красоты, и ничего удивительного, что испанец совсем потерял голову. Я и сам лишался мыслительных способностей и забывал обо всём, едва только эта прекрасная дева соблаговоляла показываться в моём присутствии.
Будучи парализованной, Анна предавалась мечтаниям о полнокровной жизни, о том, как бы она властвовала над мужчинами и повергала их к своим ногам.
И вот она уже подлинно шамаханская царица, и уже властвует, и мечты её сбываются! И все, все без исключения представители сильного пола бледнеют, едва завидев её, и покорно склоняют перед ней голову.
Новые возможности в свою очередь захлестнули разум чудной нимфы, ей захотелось блистать в театрах, ресторанах, кафе, магазинах и на всевозможных презентациях. Она уже не могла жить без всей этой булги. Кем стал возле неё дон Кристобаль, мужчина около сорока лет, человек, в общем-то, вполне заурядной внешности? Её сопровождающим, ну и своего рода спонсором. Он потакал всем её прихотям, облачал в одежды, немыслимые для обычной женщины, одаривал драгоценными бирюльками, подвесками и браслетами.
Анна же, бывало, не стеснялась ставить его в унизительное положение. Нередко она, капризничая, отказывалась от его услуг и отправлялась на очередной банкет в полном одиночестве. У него разрывалось сердце от переживаний, а она, ведая об этом, наслаждалась видом сонмов поверженных поклонников.
Увлёкшись женской юбкой, дон Кристобаль напрочь забыл о возможном сопротивлении происходившим реформам и фактически пустил дело на самотёк.
Между тем противная сторона не дремала. В то самое время, пока испанец отирался возле пречудной фройляйн, Федотов и его каморра не переставали раздумывать о том, как бы обратить реформы вспять. И снова приникнуть к власти. И вернуть всё на круги своя. Чтобы жизнь шла прежним размеренным путём, народ колготился внизу, а бабки непрерывным потоком сыпались бы в руки стоящих у бразды правления.
Они искали зачинщика преобразований – и довольно быстро вычислили его. Человек, похожий на испанца, – вот кто является первоисточником зла! Субъект, творивший чудеса на театральной арене, а позже на городских улицах. Он, он коновод! Его нужно устранить! Остальные – Черноусов, Тимошин – не более чем пришей-пристебаи, простые исполнители. С ними рассчитаться потом не составит особого труда.
Заговорщики стали выискивать слабое место дона Кристобаля.
Дни складывались в недели, недели – в месяцы, а они всё никак не находили, за что ухватиться. Слишком уж он был неуязвим, его превосходство чувствовалось ежесекундно и в каждой мелочи. Но однажды «Циркача», таким погонялом заговорщики окрестили испанца, увидели на окраине города, когда он под ручку с прекрасной дамой выходил из зелёного палисадника.
Всё внимание моего друга было обращено на прелестную спутницу, и он не почувствовал опасности, притаившейся совсем рядом.
Стали наводить справки о девушке с окраины – и мало-помалу узнали немало интересного.
Анна Смолецкая – вот, пожалуй, кто был ахиллесовой пятой человека, разрушившего основы их жизни. За сладкой парочкой организовали постоянную слежку, подтвердившую правильность предварительных выводов.
Недолго сомневаясь, заговорщики решили пойти по самому простому варианту: захватить и вывезти девушку за пределы региона. А далее, угрожая расправой с заложницей, принудить дона Кристобаля выйти из игры. Обговорили детали предстоящей операции и тщательно подготовились. Осталось дождаться удобного случая.
Через какое-то время такая возможность представилась. В тот памятный день, во второй его половине, дон Кристобаль, распрощавшись со своей дульцинеей, отбыл по неотложному делу в областной центр.
Мадмуазель же Смолецкая, проводив последним взглядом воздыхателя, принарядилась, вызвала такси и благополучно отправилась в ресторан «Золотой дракон», где и устроилась в одиночестве за зарезервированным столиком.
От неё веяло такой властностью и апломбом, что никто не пытался ни подсесть к ней, ни, тем более, завести какие-нибудь шуры-муры. Она действительно выглядела настоящей царицей и словно была огорожена невидимым защитным барьером.
Вечерело. Заведение быстро заполнялось посетителями. На возвышении заиграл оркестр; создавалась атмосфера, благоприятная для полноценного отдыха.
Едва Анна сделала заказ, как в неярко освещённом гостеприимном зале появился Гриша Федотов. Один взгляд на прелестную особу – и, миновав несколько пустых мест, он устроился за соседним столиком.
Это был уже не тот паренёк, которого можно было увидеть в первые недели после начала ольмапольских перемен. От тогдашней его душевной опустошённости не осталось и следа. Достаточно быстро сообразив, что только собственная энергия и накопленные знания позволят ему подняться в возникшей неблагоприятной ситуации, он собрал всю волю в кулак и решил действовать.
Первым делом Григорий определил, на каком поприще вернее себя реализовать. Что лучше всего он знает, где лучше применить свои силы? В технологиях производства материалов для электронных изделий, которые изучал в высшем учебном заведении? Нет, о технологиях у него представление весьма поверхностное, и ничего толкового из этого не выйдет. А вот если…
По окончании вуза, будучи под патронажем отца, он якшался со многими художниками города, какой-то период покровительствовал им и немало узнал об уровне их мастерства. Что если поработать в этом направлении?
У него висело десятка полтора полотен, подаренных художниками Брилем, Дюриковым, Кузнецовым, Нуяндиным. Не размышляя более, младший Федотов свернул холсты и повёз их в Москву, где оставались ещё друзья-однокурсники, знакомые искусствоведы и далёкая родня, каким-то боком тоже причастная к живописи.
Так ольмапольские полотна оказались на выставке-продаже работ известных российских мастеров кисти. Все до единого натюрморты, пейзажи и портреты, представленные им, были куплены иностранными коллекционерами за суммы втрое большие, чем он ожидал. Тут же организаторы выставки заключили с продавцом устное соглашение о поставке новых картин.
По приезде домой Григорий встретился с Тарновским, Дюриковым и некоторыми другими представителями живописного цеха, поведал о продаже их творений, дальнейшей перспективе и выдал три четверти вырученной суммы авторам полотен. Те загорелись идеей, и в другой раз торговец повёз в столицу уже около сотни картин.
С этого младший Федотов и начал свой гешефт. Не прошло и полгода, а он уже совершал миллионные обороты в долларовом эквиваленте. Как и первоначально, три четверти выручки получали сами художники.
Слава Богу, после многолетнего полуголодного прозябания у наших рисовальщиков появился более чем полный достаток и хороший материальный стимул к плодотворной работе.
