Ознакомительная версия.
– Вроде бы отпустило, – неуверенно пробормотал Викториан, с трудом высвобождая запястье из моих пальцев и оглядываясь по сторонам.
– Неудивительно, – низко, хрипло усмехнулся харлекин. – Здесь у тебя почему-то нет тени, потому и преследовать тебя некому.
– Даже так?
– Именно так, дорогие мои.
Негромкий, чуть надтреснутый старческий голос раздался из ниоткуда. Я завертела головой, пытаясь найти взглядом хозяйку, но видела вокруг лишь предметы обстановки, яркие, неестественно четкие, будто бы нарисованные красками и кистью на плотном холсте. Не сразу, но я сообразила, почему подумала о рисунке: ни у старинного комода, ни у длинного стола, накрытого беленой скатертью, ни у узорчатой лавки не было столь привычного мне едва заметного цветного ореола, окружающего любую вещь или живое существо.
– Вечер добрый, госпожа. – Викториан выпрямился и церемонно поклонился, глядя куда-то в сторону длинного стола, накрытого ярко-красной скатертью с вышитыми в уголках крупными белыми цветами. Искра тоже как-то подобрался и смиренно опустил голову, здороваясь с пустым местом у стола.
Одна я застыла как вкопанная, обшаривая взглядом горницу и не понимая, почему не вижу их собеседницу. Не было еще такого, чтобы шассьи глаза видели пустоту вместо человека или нелюди, всегда было хоть что-то. Либо цветной контур, либо выжженное пятно на ярком фоне, но ни разу не было ничего.
– Змейка? – тихо, настороженно окликнул меня Искра, легонько дотрагиваясь кончиками пальцев до моего плеча. – Что ты?
– Ей непривычно меня не видеть. – Тот же голос, раздающийся отовсюду, негромкий, шелестящий смех, и передо мной неожиданно возникла пожилая женщина в светлом узорчатом платке, наброшенном на хрупкие старческие плечи. Просто появилась из ниоткуда – стоило мне моргнуть, и вот Морея уже стоит передо мной на расстоянии вытянутой руки. Темные глаза внимательно осмотрели меня с головы до ног, на тонких губах наметилась улыбка, не добрая и не злая. Довольная. – Дети Тхалисса, наблюдающие с изнанки, не могут видеть то, что не принадлежит этому миру.
Она протянула ко мне узкую изящную ладонь с тонкими, иссушенными пальцами, и я невольно подалась назад. У бабки Мореи не было ни ореола души, ни темноты, скрывающей ее сущность. Ничего. Будто бы стоявшая передо мной пожилая женщина была лишь ожившим наброском, раскрашенной тенью чего-то иного, грандиозного, великого, непостижимого. Пугающего – но при этом неуловимо знакомого.
Тяжелые руки харлекина легли мне на плечи, пальцы чуть сжались, будто бы Искра ощущал мое смятение и тревогу, но понимал, что здесь и сейчас он вмешаться не может. Как и защитить, если вдруг Морея действительно захочет напасть.
– Ну, здравствуй, золотая. Я все ждала, когда нужда наконец-то приведет кого-нибудь из вашего народа ко мне на поклон. И дождалась.
Я невольно вздрогнула, оглянулась на дудочника, стоявшего чуть в стороне. Кашлянула и шагнула вперед, высвобождаясь из объятий Искры.
– Здравствуй, госпожа Морея. Я пришла просить не за себя, а за вот этого человека. На нем…
– Проклятие, сотворенное отчаявшейся матерью. Неприятная вещь, согласна, – кивнула женщина. Улыбнулась простой, ничего не выражающей улыбкой, и меня бросило в дрожь. Так улыбается кукла, стоящая в витрине дорогой лавки, – в такой улыбке нет ни чувства, ни эмоции, ничего. Просто изображение, имитация. – Я хочу поговорить с тобой наедине. Твои спутники пусть подождут здесь, за столом. Уверяю, что пока вы находитесь у меня в гостях, вам ничего плохого не грозит. Можете быть спокойны. Я хочу только поговорить. Идем, золотая.
Она протянула мне руку, и я после секундного колебания приняла ее. Взялась за легкую, почти невесомую ладонь, которая показалась мне сотворенной из воздуха или из тумана. Прохладная, почти неощутимая плоть.
Морея провела меня через горницу за занавес из шелестящих стеклянных бусин в маленькую светлую комнатку, и мне почудилось, будто бы за спиной у меня сомкнулись не частые сверкающие нити, а тяжелые дубовые двери, окованные железными лентами, которые не пропустят ни единого звука. Женщина указала мне на низкий трехногий табурет, стоящий у окна, за которым, несмотря на спустившиеся на город густые сумерки, было ощутимо светло, и сама села напротив в глубокое, обитое потертым бархатом кресло. Я мельком выглянула в окно – ничего, кроме белого тумана, липнущего к стеклу клочковатыми извивами.
– Значит, ты хочешь помочь человеку, – задумчиво произнесла женщина, сидящая в кресле напротив. Я подняла на нее взгляд: по-прежнему никакого намека на ореол души, Морея казалась лишь искусно выполненным рисунком, объемным, двигающимся, но при этом совершенно неживым. – Давно уже золотые не стремились помогать отдельно взятым людям. Пожалуй, в последний раз это случалось в те времена, когда благословленный нами народ пытался этих самых людей научить кое-чему стоящему.
Нами?!
Неожиданная, непрошеная догадка обожгла легким, но весьма болезненным прикосновением бича, вдоль позвоночника пробежали мурашки благоговейного ужаса, и я торопливо отвела взгляд, уставившись на сцепленные в замок собственные пальцы, покрытые золотистой чешуей. У моих рук светящийся ореол был, и он казался единственно реальным, настоящим во всей этой странной комнате.
– Тебе не стоит нас бояться, золотое дитя. – Голос Мореи звучал негромко, со странным успокаивающим присвистом. – Когда-то давно твои предки, загнанные в угол и много раз преданные теми, кого считали если не братьями, то союзниками, обратились к нам, чтобы испросить особый дар – умение видеть Истину. Мы согласились одарить шасс таким зрением, взамен попросив их стать нашими наблюдателями, нашими глазами и ушами, чтобы мы могли наблюдать за миром с изнанки вместе со змеиным народом. Но оказалось, что умения видеть Истину недостаточно, – через какое-то время к нам обратилась малая часть змеиного народа с еще одной просьбой. Шассы попросили в дар возможность изменять и исправлять те несовершенства, что они начали замечать слишком часто в окружающем мире. И мы снова согласились.
– Но цена была выше, ведь так? – тихо спросила я, не осмеливаясь более поднимать взгляд. Пусть даже Морея – лишь набросок, созданный великой сущностью, которую шассы прозвали божеством Тхалисса, но кто из живущих обладает достаточной смелостью, чтобы смотреть в лицо даже тени своего великого создателя без особого дозволения?
– Цена была приемлема. Нам были нужны не только соглядатаи, нам требовались стражи порядка. Те, кто с помощью дарованной силы сумеет удержать этот хрупкий мир в равновесии, принося добро туда, где зла стало слишком много, хаос в места чрезвычайного порядка и застоя, смятение в закостеневшие души, умиротворение тем, чья скорбь стала чересчур велика. Мы не можем вмешиваться напрямую, но можем запросить служение в обмен на дар. Мы даровали тем шассам, кто обратился к нам во второй раз, силу изменять мир вокруг себя, и их чешуя стала золотой, яркой, как солнце, а их потомки обрели великое наследие и великую обязанность – поддерживать Равновесие. И сейчас дитя золотого народа приходит к нам с просьбой в третий раз. И мы готовы выслушать эту просьбу, но будь готова к тому, что мы попросим об ответной услуге.
В комнате повисла тишина. Не гнетущая или пугающая – ожидающая.
Что можно попросить у божества, которому когда-то поклонялся ты сам и твои предки? У божества, которое снизошло к тебе и готово не только выслушать, но и помочь. Правда, в обмен на исполнение просьбы придется выполнить то, от чего не удастся отвертеться никогда. Можно играть в игры с людьми, с нечистью, иногда даже с судьбой и самой смертью, но невозможно сыграть в нечестную игру со своим создателем. Вернее, с той сущностью, на поклон к которой пришли когда-то твои предки, признав тем самым себя ее «детьми». Ничем хорошим это не кончится – ни для тебя, ни для твоего рода.
Я с трудом разлепила онемевшие будто от холода губы. Язык едва ворочался во рту, слова с трудом формировались из невнятного, отрывистого шипения.
– Хочу научиться видеть сквозь тьму и неведомое… чтобы уметь снимать материнские проклятия.
– Сквозь тьму и неведомое… – Морея, как мне показалось, довольно прищелкнула языком и еле слышно рассмеялась. – Хорошая просьба, золотое дитя. Твои потомки, когда увидят свет, смогут не только достойно поддерживать Равновесие, но и исправят наконец-то ошибки своих предков.
Она встала с кресла, я услышала, как скрипнула половица, как зашуршал подол ее платья, и подошла ко мне вплотную. Я успела увидеть ее ноги в полосатых вязаных чулках, потертые ярко-зеленые туфли без задников, когда мои глаза накрыли узкие прохладные ладони.
Ознакомительная версия.
