Ознакомительная версия.
– Не слишком ли вы нагло себя ведёте, мадам?! – попытался возмутиться Серхио, уже протрезвевший окончательно.
– Это вы опомнитесь, сударь! И перестаньте вести себя как не имеющий чести человек! – после чего вещательница перешла на свой самый неприятный голос, скрипучий, переворачивающий все внутренности: – Опомниться никогда не поздно! И если вы это сделаете сегодня, то ваша судьба изменится к лучшему! Вы, никогда не имевший ребёнка – станете отцом!
От данного пророчества дохнуло могильным холодом и жаром опасности одновременно. Даже принц и его начальник охраны поежились от неприятных ощущений, а уж господина Паломеро и подавно проняло. Он даже побледнел изрядно и стал чуток заикаться:
– А откуда вы знаете о детях?..
Такой детали даже невероятно проинформированный принц не знал. Потому что по собранным данным, развратнику приписывали отцовство не менее чем десятка детей, которые родили бывшие с ним в тесных связях женщины.
Но вошедшая в раж гадалка, крепко сжимающая кофр с шаром, уже и не задумывалась о своих, страшно звучащих словах:
– Мне всё известно в этом мире! Как и то, что смерть тебя при прежнем образе жизни ожидает уже до конца данного года, и что выбор матери своих детей ты обязан сделать немедленно, в течение этого дня!
Жёстко она насела на старого греховодника! Но самое смешное, что того проняло не на шутку. Чуток помотав головой, словно пытаясь сбросить с себя вуаль гипноза, Серхио криво улыбнулся:
– Ладно, давайте и в самом деле покажу доставшееся мне от деда наследство. Прошу за мной… дамы и господа! – и поспешил к лестнице, ведущей на верхние этажи. А дальше его действиями словно руководили мысленные пожелания покупателей. Не остановившись на третьем этаже, где царил жуткий бардак и лежал толстенный слой пыли, он сразу повел гостей и примкнувших к компании двух девиц на чердак. – Осторожней, здесь лестница слишком крутая!
Это он вдруг с ехидной улыбочкой озаботился о тучной гадалке. Но та не осталась в долгу.
– Я, когда потная, и в узких местах проскальзываю. Но что это вы, господин хороший, самое ценное в доме своём на чердак припрятали? Неужели воров опасаетесь?
– Отнюдь! Просто в спальне и в кабинете любимого деда решил сделать музей, и там сейчас ремонт. Вот и пришлось временно перенести вещи в неприкосновенное место.
– Какая проницательная забота! – ёрничала Марга, решив уже окончательно взять процесс покупки в свои руки и осматриваясь на пыльном, полумрачном чердаке. – Итак, что мы здесь имеем?
– Да… в сущности, здесь всё, что вы видите, когда-то принадлежало моему высокочтимому предку, – всё ещё пытался перейти на высокопарный слог старый гуляка.
– Отлично! Тогда я тыкаю, простите, пальцем в любой предмет, и вы мне называете цену. Если клиента она устраивает, наш грузчик складывает купленное в мешок, а мы пишем название и сумму в блокнотах. Вот вам, вот мне! Начали!
Она не только блокнот дала подрастерявшемуся владельцу дома, но и шариковую ручку. После чего ткнула рукой в почерневшее зеркало, обрамлённое рассохшейся, почерневшей рамой:
– Сколько?
– Тысяча двести евро! – огласил продавец, закусывая непроизвольно губу. – Венецианское стекло, примерно пятнадцатый век.
– Хм! Стекло нам не надо, оно не горит. Сколько сама рама?
– Тысяча сто. Ливанский кедр, девятый век.
Пока ещё беззвучно за спинами торгующейся парочки содрогнулись от смеха начальник охраны и одна из девиц лёгкого поведения.
– Ладно, оставим ценные вещи здесь… – покладисто согласилась Марга. – Может, кто и купит, если хозяин доплатит по несколько евро… А вот этот стул сколько?
Колченогий табурет и стулом-то было зазорно назвать, но Серхио с восторгом выдохнул:
– На нём восседал сам Наполеон Бонапарт! Только для вас, мадам… восемьсот евро.
– Поди-ка! – поразилась вещунья и после короткого, притворного раздумья выдала: – Нет, такую роскошь брать нельзя! Сожжём по глупости, так потом от духа великого Наполеона точно не отвяжемся! А-а-а… вот этот веер?
Несколько прутиков, с изъеденной молью тканью, на которой и рисунок уже не просматривался, оказалось оценено в триста евро. И то продавалось такое чудо всего за треть цены, ибо было привезено из самого Китая лет восемьсот назад.
Точно такие же несуразные цены давались и за иные предметы, непригодные ни для чего. Уже обе девицы хихикали не сдерживаясь, когда поглядывающего на них принца вдруг тоже пробило на смех. Ещё и мысли дельные в голове появились:
«Да ведь эти двое просто дурачатся! Издеваются друг над другом! – такая постановка вопроса сразу раскрасила мир новыми, яркими красками. – А куда мне спешить? Где и когда я ещё увижу такое невероятное представление? Марга сама прекрасно знает, что нам надо, а я ей только подыграю в нужном моменте. А пока… Ха-ха! Надо радоваться жизни! Ха! Вот умора!.. Какая жалость, что данный процесс не увидит Луара!.. Или увидит?..»
Оглянувшись, он заметил, как начальник охраны старается не трястись от смеха и слишком аккуратно, целенаправленно разворачивается за главными актёрами плечом, снимая тех своей служебной скрытой камерой. Оставалось только поощрительно подморгнуть в объектив: ведь для подобного представления и казённой карты памяти не жалко.
Толстуха вошла в азарт.
– Сколько этот… – поднимаемый ею ржавый топор сорвался с рассохшейся ручки, да так и остался в настежь распахнутом сундуке, полном подобной рухляди. – Это топорище стоит?
– Мадагаскарский эвкалипт! – чуть не плакал, снижая цены продавец. – Топор был отбит у пиратов в шестнадцатом веке. И только по вине ваших прекрасных глаз, мадам, отдаю за сто евро!
Гадалка покрутила деревяшку у себя перед лицом, одобрительно хмыкнула, присмотревшись, и решила:
– Мне нравится!.. О моих глазах… Потому и берём! – и передала первый купленный предмет «носильщику с мешком».
Пройдоха владелец сразу прочувствовал слабое место клиента и, прежде чем назвать цену за очередной предмет, стал изгаляться в комплиментах неземной красоте безобразной толстухи. Причём делал это с таким воодушевлением и талантом, что сразу пропадали любые сомнения в его любвеобильной натуре. И понималось, почему этот развратник пользовался таким успехом у прекрасной половины человечества. Если он входил в раж или ставил перед собой цель соблазнить некую персону, то никакие бастионы скромности или целомудрия не могли устоять перед его напором.
Со стороны это смотрелось феноменально, необычайно весело. Гадалка, прекрасно помнящая о своей отталкивающей внешности, держалась молодцом. Вроде как и поддавалась на лесть и медоточивые комплименты, но дело своё знала туго. Уже давно перейдя на «ты» с продавцом, сама делала ответные выпады, присущие любовной риторике.
– Никогда раньше не встречала человека такой небывалой щедрости, как ты! Практически даром отдаёшь ценнейшие предметы, лишь бы помочь господину избавиться от плохих снов. Как это благородно!
– Да, я такой! – разворачивал плечи Серхио. – Весь в деда!
– Великолепная наследственность! А это что за полки с макулатурой? Сколько они будут стоить в изломанном виде?
– О! У меня сердце кровью обливается, когда я представляю, как ваши прекрасные нежные ручки, мадам, будут поджигать эту ценнейшую древесину, которой любовался сам Людовик Пятнадцатый!
– А что делать, дорогой, что делать! Сама чуть не плачу… веря в твоё истинное рыцарство и бескорыстие! И почему-то уверена, что ты продашь этот стеллаж по цене лежащей на нем макулатуры.
– Вот сейчас ты угадала, прекрасная наяда! Ибо эти ценнейшие подшивки нашей истории, скрупулёзно собираемые и неоднократно перечитываемые моим славным дедом, не дорого стоят… каждая! Одна – всего пятьдесят евро! А так как тут… – он забормотал, быстро пересчитывая количество пачек, – всего лишь двадцать пять, то стоимость самой этажерки, со значительной скидкой за твою очаровательную улыбку, будет стоить всего лишь жалкую тысячу евро!
– Ох! Бедненький!.. Ты так и разоришься вконец… а меня потом совесть в могилу сведёт! Не буду я тебя обкрадывать… А вот эти две… нет, пожалуй, даже три упаковки газет возьмём…
И она деловито засунула газеты в подставленный мешок. Подобравшийся к тому времени, унявший смех принц вступил в торг со своей, заранее отрепетированной фразой:
– Не понял!.. Зачем нам бумага? Какой с неё толк?
– Да самый нормальный: пепел и с газет останется.
– Но там же свинец! Он же вреден, и мне придётся его вдыхать.
– Не волнуйтесь, господин! Я за ту же сумму и ваше здоровье подлечу! – пообещала гадалка. После чего развернулась и подмигнула Паломеро, вроде как незаметно для остальных: – Да и сколько там того свинца в ваших газетах? Ведь дедушка не покупал периодику заведомо опасного для здоровья толка?
– Никогда! Не было человека более щепетильного, чем он, с жаром и пылом борющегося за чистоту окружающей среды.
Ознакомительная версия.