– Хочешь, я рассажу тебе всю правду об Изумрудном городе? – раздался тихий, напоминающий шелест трущихся друг о друга ржаных колосьев, голос, звучавший лишь в голове Марата. – Не бойся меня. Озма не причинит тебе вреда. Ближе. Еще ближе. Так надо. Свой рассказ я нашепчу тебе на ухо, когда мы будем лежать во ржи.
Вербицкий шел навстречу нагой колдунье с глупой улыбкой на лице. Такой же счастливой и идиотской, как у людей, которых сегодня встречал. Глаза Озмы превратились в два бездонных желтых озера. Марат тонул в них. Озма протянула к нему руки. Длинные ее пальцы плотоядно шевелились. Вербицкий видел ногти. Поразительно крепкие, почти конической формы, черную каемку грязи под ними, но не испытывал отвращения. Даже наоборот. Возбуждение. Неистовый сексуальный позыв. Главным его желанием было заключить Озму в объятья и рухнуть вместе с ней в рожь. Дальше – будь, что будет.
Вербицкий почти коснулся Озмы, когда раздался громкий щелчок. Женщина дернулась всем телом. Опустила глаза и завыла. Яростно затрясла головой. Спутанные волосы откинулись. Теперь Марат видел не только глаза, но и лицо. Перекошенную судорогой боли и ненависти морду животного, без малейших признаков интеллекта. Растрескавшиеся губы раздвинулись, обнажив гнилые черенки зубов. Изо рта вырвалось утробное рычание. Фурия рухнула на колени и принялась яростно рыть землю. Выдранные с корнем колосья разлетались в разные стороны. Яма увеличивалась на глазах. Озма повалилась на спину. Вербицкий увидел капкан, повисший на лодыжке правой ноги. Сомкнувшиеся зубья погрузились в плоть, вызвав обильное кровотечение. От капкана шла массивная стальная цепь, крепившаяся к вбитому в землю стержню.
Теперь существо не углубляло яму, а закапывалось в нее, большими пригоршнями сыпало на себя землю. Вскоре на поверхности осталась только голова Озмы. Желтые глаза в последний раз взглянули на Марата. Потом их запорошило землей. Чудище целиком скрылось в яме и продолжало барахтаться под слоем грунта. Цепь натянулась как струна. Стержень покачнулся. Выскочил из земли, подпрыгнул на полметра вверх и исчез вместе с цепью. Нагая троглодитка, как оказалось, обладала неимоверной силой. Капкан среди поля был поставлен, конечно же, на нее. Однако против лома нет приема – дичь утащила ловушку в свою подземную нору.
Вербицкий медленно побрел к асфальтовой дорожке. Лоб его горел. Мысли путались, а руки дергались, словно их обуял приступ болезни Альцгеймера. Нет, это не последствия сотрясения мозга. Это – сумасшествие. Крыша поехала, когда он увидел призрак Глухина. Потом болезнь просто прогрессировала. Жженый в туалете. Стычка с милицией и, наконец, женщина-крот среди поля. Ничего этого не было. Шарики, дружок, заезжали за ролики – вот, что было. Признайся, Марат: если найдешь в себе силы вернуться, то ни за что не отыщешь места, где зарылась Озма. Найдешь кучу объяснений этому. Все они будут похожими на правду, ведь сумасшедшие очень изобретательны. Рациональное мышление, сверхразумные доводы – их конек. Брось трепыхаться, парень. Тебе нужна помощь. Простой перевязкой лба тут не отделаешься. Может потребоваться лоботомия.
Вербицкий поднял глаза к небу. Луна по-прежнему оставалась бледной. Ночь подыхала, но рассвет почему-то не рождался. Наверное, ему просто показалось, что прошла уйма времени. На самом деле встреча с Озмой заняла всего несколько минут. Для умалишенных время течет очень медленно.
Марат увидел поблескивавшую на асфальте лужу. Лег на живот и вдоволь напился. Вода была теплой. В ней плавали соринки, но выбирать не приходилось. Имидж ничто – жажда все. Немного полегчало. Даже подняться удалось сразу.
Вербицкий, наконец, осмотрелся. Он предполагал, что асфальтовая дорожка обязательно выведет его к цивилизации, но не ожидал, что это будет так скоро. Дорожка заканчивалась через триста метров. Полосатым столбом в рост человека. Табличка с цифрами на нем уже не удивила Марата. В Волшебной Стране Оз буквы не в чести. А может и вне закона. Тут ценят точные науки, используют язык цифр.
Остаток пути Вербицкий проделал, сосредоточившись только на одном – не упасть. Если брякнется, то уже не сможет подняться и умрет среди поля, под болезненно бледной луной. Умрет, так и не позволив психиатрам раскрыть тайну своего сдвига по фазе.
Шаг за шагом. То проклиная себя, то матерясь на окружающий мир, Марат добрался до столба. Без особого интереса взглянул на цифры, обозначающие то ли деревню, то ли номер поля. Ноль восемь. Точка, ноль четыре. Точка. Сорок один. Постичь тайный смысл этих цифр Марату было не под силу. Возможно, они были наборов символов Новой Каббалы, а сам столб являлся фетишем, с помощью которого местные жители просили хорошего урожая у мертвых предков. Хи-хи.
Неподалеку от столба торчала водозаборная колонка. На прикрепленной к ней табличке Вербицкий увидел инструкцию. Настоящую. Из букв. Хвала Создателю, алфавит здесь не забыли до конца. Жаль, что кроме слов «поливочный» и «пункт» прочесть ничего не удалось. Проклятые буквы прыгали перед глазами, никак не желая интегрироваться в слова и предложения.
Марат отдохнул, опершись на рукоятку колонки. Руки местных жителей отполировали ее до зеркального блеска. Видать, поле поливалось исправно. На лихо загнутый нос колонки был надет резиновый шланг. Черная змея, которая извиваясь, уходила в поле и исчезала среди колосьев ржи.
За колонкой начиналась улица. Два ряда однотипных домиков с одинаковыми низенькими палисадниками. Чем-чем, а разнообразием деревня не блистала. Все здесь подчинялось железной воле очень консервативного дизайнера. Выстроившиеся как под линейку сарайчики, остриженные почти наголо кусты и деревянные скамейки-близнецы настолько узкие, что сидеть на них наверняка было сплошным мучением.
Вербицкий напрочь забыл о том, что собирался постучаться в ближайший дом и попросить помощи. Ему вдруг стало безумно интересно, куда выведет эта чудо-улица. Может на площадь, где его встретят Мигуны и Жевуны? Очень похожие на хоббитов человечки в островерхих шляпах с колокольчиками. Только такие существа могут жить в деревне, где во главу углу поставлена одинаковость во всем и вся. Где даже фанерные фигурки животных и птиц, стоящие у обочин выглядят так, словно пришли поучаствовать в параде по случаю большого праздника.
Вербицкому стало жалко фанерных существ. Он подошел к грустному аисту и ласково потрогал его опущенный к земле клюв.
– Что скажешь, птица?
Аист ничего не ответил. Наверное, сильно задумался над своей несчастной долей. Марат пошел дальше. Предчувствие насчет площади его обмануло. Улица упиралась в квадратную, обсаженную чахлыми деревцами площадку, в центре которой возвышался памятник Ильичу, окруженный цветочными клумбами. С левой стороны тут имелся вход на стадион. Ворота из двух деревянных столбов и полукруглой вывески. Надпись, сделанная белой краской, была лаконичной как все гениальное «Спорт – здоровье нации!». Прямо за невысоким штакетником Вербицкий рассмотрел длинные скамейки для зрителей. Дальше простиралось поле, где среди травы белели проплешины, оставленные ногами резвых футболистов.
М-да. Играли здесь часто. Веселые комбайнеры, лихие трактористы и прочая колхозная живность до полного изнеможения боролась за здоровье нации. Сразу после работы, наскоро перекусив простой, но высококалорийной пищей, ребята и девчата, вытирали замасленные шеи керосином и спешили на стадион. Проломы в штакетнике говорили об энтузиазме, с которым эта братия рвалась заняться спортом.
Закончив фантазировать насчет вседеревенской любви к спортивным оргиям, Вербицкий приступил к осмотру весьма примечательного здания. Бетонный параллелепипед с узкими, похожими на бойницы окнами, был несомненно центральным зданием площади. Под его плоской крышей был закреплен национальный флаг. Возможно, на ветру он развевался довольно лихо, но теперь висел также грустно, как нос аиста. К зданию вело крыльцо, состоявшее из трех широких ступеней.
Марат не преминул подняться по ним. Его интересовала вывеска и два плаката, установленных по обеим сторонам крыльца. На одном изображался кто-то с косой на плече. Поначалу, грешным делом Марат решил, что это – Смерть. Костлявая старуха, которая придет за каждым, кто не желает заниматься спортом. При ближайшем рассмотрении Смерть оказалась колхозником, наряженным в серый комбинезон и бумажную шапку. Особенно удалось художнику лицо косца. Целеустремленный взгляд, плотно сжатые губы, кучерявый чуб, по-казацки выбивавшийся из-под кепки. Этакий белорусский ариец. Сверхчеловек. Характер, приближающийся к нордическому. В порочащих его связях с коровами замечен не был.
Второй плакат назывался «Экран достижений агрогородка» и представлял собой график с тремя разноцветными линиями. Судя по графику, привесы, надои и урожайность росли здесь не по дням, а по часам.
