Ознакомительная версия.
Фаунтлери снова поднял голову, доверчиво взглянул на учителя. В глазах его, по-детски наивных и невинных, стояли слёзы. Он был очень добрым и слишком впечатлительным юношей, и не в своё дело влез из самых лучших побуждений, и вёл себя пусть глупо, но очень тро гательно. Веттели понял, что просто не в силах на него сер диться и ругать. Заговорил так мягко, как смог.
– Вы правильно поступили, Ангус, что не стали звать людей и сразу пришли ко мне. А волновались – напрасно. Рассудок мисс Фессенден в полном порядке, можете мне поверить. Это не сумасшествие, а колдовство. К сожалению, в нашей жизни такое иногда случается. Примите как данность и постарайтесь забыть.
– Как?! – Фаунтлери подскочил на скамье. – Мисс Фессенден околдована?! Тогда мы должны немедленно что-то предпринять, надо снять с неё эти ужасные чары! Она из-за них сама не своя! Вы по дождите, сэр, я сейчас побегу к мисс Брэннстоун, говорят, она из числа самых сильных ведьм ко ролевства, и она добрая женщина, я знаю! Она обязательно нам поможет!
Веттели успел поймать его за рукав.
– Ангус, сядьте. Не нужно никуда бежать. Мисс Брэннстоун мне давно сама всё объяснила. Бывают чары, которые снять невозможно, остаётся только смириться и ждать, понимаете?
Но в шестнадцать лет некоторые вещи очень трудно понять.
– Не может быть! Должен же найтись какой-то выход! В Королевской Магической академии…
– Нет.
– А если призвать друидов, самых лучших…
– Нет.
– А если вы её поймаете и поцелуете? Я читал, что…
– Нет.
Наконец он смирился: глаза погасли, лицо сделалось потерянным и несчастным. Ничего больше не предлагал, никуда не бежал, только спросил осторожно, минуту помолчав:
– Сэр… вам очень плохо?
– Очень, – ответил Веттели честно. – Но я постараюсь пережить. Потому что если бы не это колдовство, всё было бы во сто крат хуже. Сейчас, по крайней мере, никто не умер.
Из кроны здорово вымахавшего за месяц авокадо вдруг выпала маленькая фея, приземлилась мистеру Веттели на плечо, зарылась лицом в воротник его рубашки и горько расплакалась, причитая и всхлипывая. Фаунтлери даже удивляться не стал, просто поднялся и тихонько, ста раясь не скрипеть половицами, вышел.
В народе говорят, чужая душа – потёмки. А в криминальных романах пишут, что хороший сыщик должен уметь поставить себя на место преступника, вжиться в его образ, понять ход его мыслей, чтобы, на основе этого, предсказать его дальнейшие действия и, в конечном счёте, изобличить.
Несколько часов подряд Веттели представлял себя лейтенантом Токслеем. Процесс шёл с переменным успехом. Ответы на некоторые вопросы пришли быстро.
Проще всего было с мотивом преступлений. Собственно, и вживаться ни во что не требовалось, чтобы понять: если на двоих парней приходится один общий дальний род ственник, притом очень бо га тый, весьма престарелый и не имеющий собственной семьи, то вопрос о нас ледстве однажды может сильно испортить отношения между этими парнями. И если предположить, что дядюшка Уильям решил отписать всё состояние, или хотя бы его долю, своему под опечному Мидоузу в обход заботливого племянничка Фердинанда, становится очевидным, за чем Токслей прикончил сироту (а может быть, и дядюшку заодно).
Но если рассказать об этом Поттинджеру и попросить, чтобы тот разыскал адвокатов покойного сэра Уильяма и точно выяснил, как там обстояли дела с завещаниями, инспектор непременно спросит, каким образом с этой банальной семейной историей соотносятся остальные жертвы.
И если ответить ему: «Similia similibus solventur»,[18] он, конечно, не поймёт, потому что латыни не обучен. Зато Токслей знает не только латынь…
Стараниями командования, тот случай не получил широкой огласки, в прессе о нём не писали. Но уж конечно, всем офицерам было известно, что случилось в Такхемете с одним из отделений 32-го сапёрного полка. Обнаружилось оно как-то поутру в мертвом виде. Все восемь человек лежали с перерезанными глотками – знакомая, в общем, картина, сразу ясно: побывал в лагере лазутчик, часовые проморгали. Дальше как обычно. Сколько-то туземцев кормилось при лагере на подсоб ных работах – их расстреляли. Караульная смена отправилась дослуживать под Кафьот. Кого-то, кажется, даже понизили в чинах, потому что командир злосчастного отделения, капрал Браун, оказался чьим-то родственником.
Этим бы всё тогда и кончилось, если бы не катастрофическая нехватка воды и странное изобилие выпивки. Уже забываться стала та история, как вдруг сержант Гаскелл из той же роты, перебрав кошмарного местного джина, сам рассказал прилюдно, как поссорился с капралом Брауном (в чём-то тот его уличил, и то ли шантажировал, то ли просто к совести взывал, требовал признаться), и как ловко «обстряпал дельце», прикончив вместе с капралом всё его отделение. Никому и в голову не пришло искать настоящего убийцу, на лазутчиков дело списали…
Вот так: спрятал труп среди других трупов, подобное в подобном и, как говорится, концы в воду.
А лейтенанту Токслею опыт душегуба-сержанта пришёлся весьма кстати, только схему пришлось мно гократно усложнить, в соответствии с реалиями мирного времени.
Что ж, хитро придумано – выдать преступление по корыстным мотивам за целую череду ритуальных убийств. И жертвы были подобраны умно, из числа отъявленных негодяев, чудаков и убогих сирот. Поначалу Вет тели воображал, будто преступнику не чужд своеобразный гуманизм: жалеет губить «полноценных» людей, выбирает тех, кто поплоше, о ком никто не станет жалеть. Напрасно он, по жалуй, обольщался. Никакими моральными принципами Токслей не руководствовался, просто понимал: если в школе начнут гибнуть дети из хороших фамилий, поднимется большой шум, и расследование будет поручено не бестолковому эльчестерскому инспектору, а настоящему специалисту из Баргейта или даже из самой столицы. Так что он всё рассчитал.
Хотя, пожалуй, перемудрил. Можно было обойтись меньшей кровью, представив гибель Мидоуза как несчастный случай. Ведь в первый раз никто не усомнился, что Хиксвилл нечаянно напоролся на карандаш… Можно было, да. Если не иметь целью убить сразу двух зайцев: и на следство получить, и отправить на виселицу старого боевого товарища.
Вот тут начинался тупик. Сколько Веттели ни воображал себя лейтенантом Токслеем, сколько в его образ ни вживался, никак не мог понять, за что же он его так возненавидел? Кажется, повода он ему никогда не давал. Или что-то было?
Пересилив отвращение к былому, постарался, день за днём, воспроизвести в памяти все четыре года их совместной службы. Только и это ничего не дало. Кроме лёг кого отчуждения, никогда ничего меж ними не возникало: ни споров, ни обид, ни столкновения интересов. Не были близкими друзьями, и только. Не убивать же за это, в конце концов?
Так может, пора вернуться к версии, что не эмоции двигали убийцей, а исключительно холодный расчёт?
Нет. Иначе Токслей не стал бы убивать Эмили. Тем более, что в общую картину она, будучи весьма здравомыслящей девушкой, а не придурковатым парнем, категорически не вписывалась.
Зато сам Веттели в неё вписывался идеально: сирота круглее не бывает, в недавнем прошлом дважды проклятый, не говоря уже про пол и возраст. Кроме того, в живом виде он перестал быть полезен для дела. Досадно, но весть о том, что лорд Анстетт выбыл из числа подозреваемых, каким-то образом мгновенно распространилась по школе, и, Токслей, разумеется, знал, что его первоначальный план рухнул. У Фердинанда был и резон, и возможность убить старого сослуживца, и, судя по тому, как было выбрано место для засады, он намеревался сделать именно это. Но под руку подвернулась Эмили – и он в последний миг поменял решение, не устоял перед соблазном нанести противнику самый больной удар из всех возможных. Что это, как не ненависть? А в чём её причина – загадка, которую, похоже, не разгадать…
Что ж, переходим к следующему этапу, к предсказанию дальнейших действий преступника. Вводная такова: лейтенант Токслей люто ненавидит майора Анстетта, при этом сознаёт, что шансов уничтожить его руками правосудия больше нет. Зато есть шанс самому в эти руки угодить. Потому что, во-первых, инспектор Поттинджер относится к бывшим военным откровенно предвзято, и, оставив в покое одного, может легко переключиться на другого, во-вторых, частное расследование поручено именно майору Анстетту, прекрасно осведомлённому о резне в Такхемете, и вообще, человеку достаточно сообразительному и целеустремлённому (по крайней мере, раньше его знали именно таким).
Вопрос: что предпримет Токслей в ближайший понедельник?
Ответ? Он напрашивается сам собой: лейтенант постарается прикончить майора Анстетта, а вину свались на кого-нибудь ещё. Скорее всего, на Огастеса Гаффина.
Да, именно на Огастеса Гаффина! Прежде чем сделать окончательный вывод, Веттели очень строго спросил себя, на чьём месте он так поступил бы: на месте Токслея, или на своём собственном? Но как ни крути, гринторпский поэт оказывался самой удобной кандидатурой на роль нового подозреваемого. Именно он был обнаружен рядом с телом Мидоуза, и потом прилюдно чернил коллегу Веттели. И окна их комнат выходили на одну сторону. И образование Гаффин получил отличное, значит, основами магии владел, а мог и военную подготовку иметь. И в голо ве его творилось шайтан знает что, во всяком случае, некоторые из его стихотворений имели весьма зловещий сюжет. Опять же, труп под кроватью – ирреальный, но труп… хотя, нет, это не аргумент, Токслей о нём не знает. Зато знает, что все парни со старших курсов терпеть не могут красавчика Огастеса, и тот платит им плохо скрываемой взаимностью.
Ознакомительная версия.
