– Вы взяли первого попавшегося дурака, используя старый ритуал Братства, и создали из обычного картографа нового мессию, но даже не поняли этого, пока Хартвиг от вас не сбежал.
– Так все и случилось, – прошептала она, и ее взгляд был где-то далеко. – Если бы мы сразу поняли, что он такое, темного кузнеца уже бы не существовало.
– Но Хартвига вы потеряли. А Братство сочло, что вы создали его для того, чтобы уничтожить нас. И мы собственными руками убили того, кто мог устранить главную угрозу для нашего мира. Смешно. – Но смеяться мне совсем не хотелось.
– Александр сообщил Константину о том, что мы сотворили из обычного картографа… Наверное, то же самое когда-то сделали стражи прошлого, чтобы остановить темного кузнеца. Он не хотел возвращаться в гроб и устроил катастрофу. Землетрясение в Солезино уничтожило всех. И тех, кто был против него, и тех, кто служил ему. Ивойя не мелочился и не разбирался. Решил проблему радикально, похоронив вместе с нами и рецепт своего уничтожения. Меня эти новости застали в дороге, а когда я вернулась, был уже новый Орден. Не опасный для того, кого освободил мой ученик. Вот, собственно, все, что я знаю, Людвиг.
В небе звенел жаворонок, дул теплый ветер, и пахло розовым клевером. Крайне обыденная и приятная обстановка для тех зловещих мыслей, что проносились в моей голове.
– Вы решили оставить его в покое. – Я не хотел, но мой тон прозвучал обвиняюще.
– После того что случилось, Людвиг? А вы бы не оставили, если бы Арденау превратился в руины? Мы хотели забыть, начать все с чистого листа.
– Сколько лет потеряно, Маргари? С момента воскрешения Константина? Пять? Десять? Его можно было остановить еще тогда. После землетрясения прошло почти два года. Мы могли хотя бы подготовиться. А если бы кто-то из Ордена нашел в себе силы переступить через свое высокомерие и ненависть, обратиться за помощью к магистрам… Хартвиг был бы жив. Мы так привыкли рвать горло друг другу, что пропустили настоящего врага.
Она встала:
– Мне жаль, Людвиг. Но это единственное, что я могу сейчас сказать. Не имеет смысла печалиться о прошлом, страж. Надо жить настоящим.
– Не будет никакого настоящего, Маргари, если он останется среди нас. И будущего тоже нет. Ни для кого из нас.
Она села на лошадь:
– Я все же надеюсь на лучшее. Не может быть все так плохо. Настанут солнечные дни. Уверена в этом. Берегите себя. Надеюсь, теперь я ничего не должна.
Она ускакала, и было в ее уходе что-то от бегства. Проповедник с Пугалом появились почти сразу же, как законница пропала из виду.
– Слышали?
– Большую часть. – Старый пеликан плюхнулся рядом. – В хреновые времена живем. Апокалипсис не за горами. А некоторые все еще надеются на лучшее. Ха!
– Чтобы надеяться на лучшее, за него следует бороться. Так что поспешим. Я все же рассчитываю увидеть следующую эпоху без воскресшего императора Константина.
– И я, – произнес старый пеликан.
Пугало, как это водится, промолчало.
Когда я получал письма, мое лицо блестело от пота. Последние два дня стояла непереносимая жара, и такой погоды в кантонах не помнили даже старожилы. Тревожные разговоры о юстирском поте сменились пророчествами о погибшем урожае и голоде, который случится зимой. Также обсуждали пересохшие ручьи и обмелевшие реки, рост цен на продукты. В Варшбрау произошла пляска мертвецов, а еще две вроде как случились в Лезерберге в прошлом месяце. Все сводилось к тому, что конец света не за горами и вот-вот наступит.
Серый неприметный клерк с вежливой улыбкой протянул мне два конверта и один маленький сверток.
– Вот что есть на ваше имя, господин ван Нормайенн. Что-нибудь еще могу для вас сделать?
Я покачал головой, вежливо распрощался и вышел на белую от зноя улицу маленького городка, в дне пути от Лейкчербурга, где меня уже должна была ждать Гертруда. Проповедник и Пугало торчали на остановке дилижанса, на их было написано уныние. Я еще больше увеличил его, сказав:
– Мы никуда не едем.
– Как это? – тут же закудахтал старый пеликан.
– Сейчас полдень, и все рейсы отменены до вечера. По такому пеклу сдохнут не только лошади, но и пассажиры.
– Выходит, ты застрял? Темный кузнец, он, знаешь ли, на жару плевать хотел.
– Мы уже опоздали, Проповедник, – напомнил я ему. – Все опоздали.
Эту новость мы услышали, как только покинули мятежную провинцию. Кафедрального собора Лейкчербурга, столицы кантона Ульс, больше не существовало. Подлый колдун Вальтер завершил то, что не получилось у него в Крусо. Во время воскресной мессы строение охватило золотое пламя, убившее всех, кто находился в злополучном здании. В том числе и кардинала Урбана. Человека, которого многие считали святым, а иные пророчили ему в будущем место во главе Риапано.
О том, что случилось дальше, мнения разнятся. Говорили, что клирики из Инквизиции затеяли бой с колдуном, но проиграли, оставив после сражения несколько разрушенных кварталов. Другие считали, что преступник пойман и дожидается своей участи в подвалах Святого Официума. Третьи – что убит.
До Лейкчербурга было далековато, так что ничего точно я не знал. Я сильно волновался за Гертруду, от нее не было вестей, а на письмо, отправленное мной позавчера, она так и не ответила, что лишь усилило мою тревогу.
Все три сообщения, которые я получил, пришли от Мириам. Два конверта с ее личной печатью и небольшой сверток. Открыв его первым, я увидел белый кружевной платок из Ветеции, в который был завернут темный клинок. Тот самый, что мы с Рансэ добыли, казалось, много лет назад.
Короткая записка гласила:
Надеюсь, он тебе пригодится.
– Зачем она его вернула? – не понял Проповедник.
– Откуда же я знаю? Наверное, считает, что так безопаснее. В Ветеции сейчас преддверие ада и некому хоронить мертвых, а жизнь стража не стоит и ломаного гроша. Она снижает риски.
– Что ты намерен делать?
– Сохранить его.
– Все равно очень странно. – Старый пеликан, как и я, не понимал мотивов поступка Мириам. – Она ведь хотела разобраться, как он действует.
– Значит, не получилось. Спрошу у нее, когда увижу.
Второе, письмо, судя по толщине конверта, большое, я вскрыл небрежно, пробежал глазами несколько строк, недоуменно нахмурился, перечитал.
– Что там? – жадно спросил Проповедник.
Я отмахнулся.
– Святой Пилорет! Да на тебе лица нет! Что там?!
– Дай мне минуту, – попросил я, и, видно, голос у меня был таким, что он не стал настаивать.
Пугало протянуло руку, прося разрешения взять послание, начало читать под завистливым взглядом безграмотного приходского священника. Я запомнил каждое слово, которое оно сейчас видело:
Дорогой Людвиг.
Раз ты получил это письмо, то скорее всего я умерла. Я написала его уже довольно давно, с отсроченной доставкой. Оно будет отправлено тебе, если я не появлюсь в «Фабьен Клеменз и сыновья» через определенный промежуток времени.
Понимаю, что это не слишком приятная новость. Даже для тебя. Верю, что ты опечален (я слишком хорошо успела изучить тебя, чтобы знать это), хотя, возможно, не готов признаться в этом даже себе. Но я опечалена куда сильнее, чем ты.
Видишь? Я все еще могу шутить. Даже из могилы.
Надеюсь, ты когда-нибудь вырастешь и поймешь, что я была права в некоторых вопросах. И принимала жесткие решения не ради себя, а во благо Братства.
У меня осталось несколько незаконченных дел, и я опять же надеюсь, что ты сможешь завершить их.
Если откровенно, я пытаюсь извиниться. Хотя, как подозреваю, это выглядит довольно неуклюже. Пока я была жива, мне не позволяла этого гордость. Впрочем, стоит быть честной хотя бы с собой – не гордость, а банальный страх. Ну теперь-то мне точно нечего бояться. Бумага все стерпит.
Мне правда жаль, что вышло так, как вышло. Ты – мой предпоследний ученик. Я сразу увидела в тебе силу, дар и упрямство. В четыре года ты уже был достаточно одарен. Представь себе, не только Иосиф умел находить людей для Братства. Когда тебе исполнилось пять, я пообещала твоей матери, что возьму тебя в ученики. Обычно так поступают родственники, пускай и настолько дальние, что в них почти нет похожей крови. Потом начался юстирский пот, и я потеряла тебя из виду на какое-то время. Пока Иосиф не привел в Свешрикинг маленького оборвыша, в котором я с трудом узнала сына белошвейки. Ты рос, я наблюдала за тобой и, поверь, гордилась тем, что видела.
Жаль, что в итоге вышло не так, как я планировала. Я никогда не хотела стать твоей матерью и была, наверное, чересчур жестоким учителем, допустив ряд ошибок. Но в результате моя жестокость дала возможность тебе вырасти, выжить, многому научиться и стать тем, кем ты являешься сейчас – одним из лучших.
Да. Да. Я вновь пытаюсь извиниться. И вновь неудачно, как я понимаю? Прости меня и за это.
