Иней Олненн - Книга 1. Цепные псы одинаковы

Сколько дней он уже в пути? Ян потерял всякий счет времени, переползая с перевала на перевал. Все ноги сбил, исхудал, щетиной зарос, почти ослеп от яркого солнца, но все равно карабкался по крутогорью вперед и вверх. Каждую минуту ждал он, что накажут его бёрквы за дерзость неслыханную — шутка ли, посягнул на территорию запретную, духов обиталище! Но Ян шел. Утром глядел он неотрывно на заснеженную вершину Каравеха, далеко в облака уходящую, и мысленно говорил с ним. Каравех был хозяином гор, в его ущельях обитали бёрквы — крылатые духи смерти, и Ян каждое утро просил у них позволения пройти еще столько, сколько он мог пройти — много ли, мало ли, — но чтоб не трогали душу его. А по ночам, когда стихали холодные сердитые ветры, когда небо чернело и опускалось на землю так низко, что крупные звезды усыпали собой бока могучих скал, Ян лежал, закутавшись в овчину, и разговаривал со своим страхом, ибо чудилось ему, что следят за ним всевидящие очи Каравеха, и алчные бёрквы — слуги его — кружат над ним, подобно стервятникам.

Ян не мог не идти. Его народ как никогда был близок к гибели, не имели сил Соколы устоять против Стигвичей да Годархов, а уж если Торвалы на их сторону перекинутся — тогда не выдержать Соколам натиска. Долго думали готтары — старейшины, сидя у корней сверича — дуба, что с незапамятных времен был оберегом их рода, вечувару в глаза смотрели, сердце свое слушали и порешили так: искать Соколам другую землю, где не будет места злобе и зависти, где сможет племя силу обрести, детей поднять, чтоб не угас род Серебряного Сокола.

Да вот беда: куда идти? Куда народ вести? Кругом земли заселенные, никто не поделится, самим мало, а как минуешь земли-то обжитые, так и упрешься — с одной стороны в Теплое Море, с другой стороны — в Белое. Горестно вздохнули готтары, ничего не решили, по домам разошлись. Только один, старший самый, к Высокому Янгару пошел — Кассару Серебряку.

Славным воином был Кассар Серебряк и народом своим правил мудро, но заледенело сердце его, когда услыхал он слова готтара, а слова такие были:

— Коли не хочешь бойцов своих одного за одним похоронить, коли не хочешь детей голодом уморить, а матерей — горем, уводи народ, янгар, через Горы, землю другую искать.

Задумался янгар, закручинился, с лица спал, ибо не верил он, что, в Горы пойдя, живым оттуда возвратиться можно. Ян перемену в отце заметил и спрашивает:

— Какая дума терзает тебя, отец? Что за беда приключилась, и отчего скрываешь ты ее?

Глянул Кассар Серебряк на сына своего старшего, как на отражение свое, и говорит нехотя, через силу:

— Тяжкие слова уронил в мое сердце готтар Серебряков, не вмещает сердце такой тяжести.

На что Ян отвечает:

— Так ты поделись тяжестью той, и легче тебе станет.

Покачал седеющей головой Кассар Серебряк и сказал:

— Горяч ты, Сокол, молод еще. Рано тебе такие высоты мерить. Хочу, чтоб жил ты пока.

Нахмурился Ян, губу закусил. Не по нраву ему такие слова были, но чуяло сердце, что неспроста ему отец отповедь такую дал, словно уберечь от чего хотел. И пошел тогда Ян к деду своему, готтару, у него спрашивает:

— Мудрее тебя нет никого в нашем роду. Ответь мне: какую весть донес ты до отца, что ликом он весь почернел? Какая беда постучалась в ворота наши?

Стар был готтар, годы иссушили его, как вяз на взгорке крутом, всем ветрам открытом; побелели волосы, и морщины глубоко исчертили лицо, но глаза — чистого синего цвета — были ясными как прежде, когда еще рука крепко меч держала и крылья высоко в небо поднимали. И сказал Яну готтар:

— Ведома тебе та беда, быстрокрылый. Каждый день ей в очи смотришь. Гибнет племя Соколиное в усобицах, воины самые лучшие, славные в курганах на вересковом берегу лежат. Нет и не будет среди Соколов слабых духом, и до последнего человека биться будем, а как падет последний — кому землю оставим? Воевать легко, жить в мире — трудно. А нашим детям надо жить.

Молчал Ян, слушал, свое думал. И говорит ему дед:

— Нынче опытных бойцов все меньше, молодые янграми становятся, кто плечо подставит, коли в силок попадешь? Не ищи ответ, светлокудрый, ибо он там, где ты его никогда не найдешь.

— Где же? — спрашивает Ян, а у самого сердце замирает.

Старый готтар любил внука, со скрытой гордостью глядел, как высоко тот летает, как слушается меч его руку, как смотрят на него женщины. Породистым Соколом был Ян — высоким, сильным, зорким, в бою неукротимым, неутомимым в работе, в любви горячим. Не многие могли спорить с ним в поединке — будь то поединок на клинках иль на словах, потому и янгром стал Ян, когда стукнуло ему лишь девятнадцать зим, и шли теперь за ним в бой пятьдесят воинов и бились плечом к плечу.

Вздохнул старый готтар тяжело и сказал:

— Лучше бы не знать тебе ответа, да ведь все равно узнаешь. Он там, быстрокрылый, куда живым дорога заказана, а мертвые ходят там, да не по своей воле. Но кому-то путь этот пройти надо, ибо если и есть на свете свободная земля, то лежит она только там, за владениями бёрквов, за Магранной.

Ян уставился на деда.

— Не пойму я тебя, — покачал головой. — Или я поглупел? Или говоришь ты путано, слова твои незнакомыми кажутся. Какие земли могут быть за Магранной, если Магранной мир заканчивается? Ты сам меня учил так.

— Учил, не спорю, — старик сердито стукнул посохом по полу, Ян даже вздрогнул. — Или тебе мало моего слова?

— Да какому слову верить-то? — Ян совсем запутался и чувствовал себя беспомощным птенцом.

— Видно, и вправду поглупел ты, Ян Серебряк, — проворчал старик. — Я ли не баловал тебя преданиями племени нашего? Иль запамятовал, что сказано в них: "За камнями высокими, крепкими, за снегами синими земли спят великие, богатые, коли разбудишь их — до скончания века счастлив будешь".

— Так сказки же, дед! — возмутился Ян, за что посохом вдоль спины и получил.

— На что голова тебе дана, аюл! На то, чтоб в младенчестве сказками баловаться, а кармак надев, ума из них набираться! Глупому до смерти сказки сказками кажутся, а умный через них мудрым делается! Ты-то из себя каков будешь?

Ян рассмеялся и почесал спину.

— Глупым никогда не был, а до мудрости еще дожить надо. Понял я, все слова твои понял. Да только как искать земли те? Кто на владения бёрквов посягнет, тому света белого не видать больше.

— Не суди про то, чего не ведаешь, — отвечает старый готтар.

Ян так и подскочил.

— Чую я, что есть за твоей душой, дед, такое, чего я не знаю и никто не знает.

Теперь и старик рассмеялся и стал на Яна похож, ровно братья они, погодки.

— Так и я молодым когда-то был, и крылья далеко меня носили. Так далеко, что еле живым вернулся…

Замолк готтар, вспомнил что-то, ликом посуровел. Ян тихо спрашивает:

— Да неужто ты, дед, над Горами летал? Неужто посмел обиталище бёрквов потревожить? Неужто был ты там, за краем?..

— Не долетел я до края, — отвечает старик, — сил не хватило. А сильнее меня в ту пору никого в Соколином племени не было.

Глаза Яна загорелись, он весь вперед подался, ибо разбудил дед в его душе давнюю, глубоко внутри схороненную охоту в Горы сходить, силами с ними померяться, утолить любопытство жгучее, до сути дознаться. Ведал готтар про Янову охоту, да молчал — Горы страшили людей, и страх этот мог погубить молодого Сокола.

И вот теперь лежал Ян, в овчину закутавшись, слушал, о чем Горы шепчутся, и со страхом тяжелым, темным боролся. Измотала его эта борьба каждодневная, иссушила, но не мог Ян отступиться — деду обещание дал, что отыщет земли новые и живым возвратится, потому как ежели костьми тут лечь, кто же племя дорогой заветной проведет? Нет, не будет толку от костей его, даже если сложить их тут геройски. Да и про геройство то никто не узнает…

Звезды горели ярко, как глаза голодные звериные, где-то эхом гремели камнепады, и ветер жалобно завывал в расселинах или то не ветер был?.. Поплотнее Ян в овчину завернулся и опять обратился весь в ожидание. Рассвета ждал Ян, ибо с рассветом страхов становилось вполовину меньше.

Не ведал он, сколько времени идет, чудилось, что целую жизнь тут мечется, карабкается, обдирая в кровь колени и пальцы, и конца и края не видно этому пути. А ночью, когда слетались от Каравеха духи смерти и начинали кружить над ним стервятниками, дрожащим голосом заводил Ян песню-оберег:

Рассыпались горошком по избе слова старого безотказного заговора, шуршали сухими травами в полотняных мешочках, курились терпким дымком над железной жаровней, густой тенью копились по углам и под низким потолком.