Братья Бри - Слёзы Шороша

Ознакомительная версия.

Дэниел Бертроудж шёл по улице, не замечая ни знакомых, ни незнакомых лиц вокруг, ни ликов лучистого летнего дня, ни невесомых ласковых платьиц, которые беззастенчиво клеил легкомысленный ветерок. Он не знал, куда идёт, – просто шёл, повинуясь какому-то рефлексу, и не помнил даже о том, что сегодня первый день его первых летних университетских каникул. Он словно был замотан в клубок дурманящих впечатлений, в котором спутывались и терялись его собственные мысли. Он был одновременно восторжен, разбит и растерян и чувствовал, что его душа теперь будет просить (уже просит) чего-то притягательно неясного, что осталось там, в картинной галерее, на полотнах Феликса Торнтона. Может быть, вокруг этих полотен.

Переступив порог собственного дома, Дэниел не почувствовал облегчения. Ему ничего не хотелось, ничего, кроме того мучительного и радостного, что захватило его там. И ему ничего не оставалось, как только разговаривать с самим собой. Даже не разговаривать, а высказывать своё настроение другому себе, который слушал… хотя бы слушал.

– Вернуться в галерею? Вперить взгляд в эти… в этот странный мир? И там… пропасть? Если бы можно было вдруг стать одним из тысяч этих мазков! Феликс Торнтон, я жажду стать мазком вашей безумной кисти!.. Вернуться?..

Дэниел машинально зашёл в ванную, долго мыл руки, потом разделся, встал под душ и долго стоял так, будто хотел, чтобы этот поддельный дождь смыл с него сегодняшний день.

– Где вы… мои бездомные предки? Как бы я хотел сейчас побыть с вами… Вы бы болтали, болтали. А я бы с таким удовольствием погрузился в ваши раскопочные глубины… и закопался бы в них. И шла бы она к дьяволу, эта галерея! И шёл бы он, этот Торнтон, к дьяволу!..

Но предки Дэниела, как почти всю его девятнадцатилетнюю жизнь, и сейчас находились в археологической экспедиции и не слышали его.

– Хорошо, что предков нет дома: никто не лезет…

Дэниел заглянул на кухню. Есть совсем не хотелось. Он открыл холодильник и взял коробочку апельсинового сока. Вытянув через соломинку глоток-другой, направился в свою комнату, не задерживаясь в гостиной: как-то уж равнодушно она смотрела на него. Окинув взглядом родные стены, он усмехнулся и повалился на диван.

– Я заразился, – простонал он. – Я заразился этой мазнёй.

Дэниел поднялся и подошёл к окну: оно глядело на него как-то…

– Всё хорошо. Всё нормально. Надо смотреть. Ещё смотреть. Стоять перед этой мазнёй и смотреть. Гений! Он просто гений, этот Феликс Торнтон! Но при чём тут я? При чём… при чём, я же чувствую… Гадко! Всё гадко! Такое чувство, что этот гений уже окунул свою кисть в моё нутро, брызнул мной и размазал меня по полотну. И теперь я там. По крайней мере, два-три мазка. Но я же этого хочу. И теперь я здесь и там. И поэтому меня влечёт туда, всего, целиком… Я заразился и схожу с ума.

«Надо что-то делать», – подумал Дэниел, тот из них двоих, который слушал. Он снял телефонную трубку и набрал один из любимых номеров.

– Алло! – отозвался знакомый голос.

– Крис… привет. Послушай меня. Я… я тебе что-то скажу. Я не могу не сказать. Не отвечай сразу.

– Дэн, это ты? Что с тобой? У тебя «привет» не «привет» и голос какой-то…

– Это не голос. Это… я какой-то. Крис, мне нужна твоя помощь. Даже если ты занята или у тебя планы…

– Дэн, успокойся. Хочу, чтобы ты знал: у меня нет никаких особых планов на ближайшее время, и я в твоём распоряжении.

– Спасибо, Крис. Знаешь… ты осталась такой же, как была… во втором, в пятом, в седьмом классе. И, благодаря тебе, я уже возвращаюсь.

– Откуда, Дэн? – усмехнулась Кристин.

– Откуда?.. Из параллельного мира… Тебе о чём-то говорит имя Феликс Торнтон?

– Феликс Торнтон?.. Ну, да. Кое-что прочитала на днях на сайте издания «Искусство. Загадки и открытия». В галерее Эйфмана открывается выставка его картин. Скорее всего, уже открылась, я ведь статью читала дня три назад. Ты был там?

– Крис, об этом потом. Я был там и видел… но об этом потом. Что известно тебе?

– Да практически ничего. Усилиями какого-то человека, не помню его имени, это собрание картин будет показано в галереях по всей стране. Правда, знаешь, под разными предлогами некоторые якобы отказываются его экспонировать. Автор обмолвился, что этот Торнтон далеко не однозначная фигура, и, по-моему, много тумана напустил вокруг его имени. Честно говоря, я особенно не вникала. Дэн, а что тебя-то интересует?

– Всё! – выкрикнул Дэниел. – Всё, что есть о нём! Всё, что ты сможешь найти! Понимаешь… я не знаю, что со мной творится. Я не знаю, что он со мной сделал… что сделал со мной этот его La vue en dedans гениальный.

– Почему La vue en dedans?

– Потому что так названа выставка его картин. Так названо каждое из его полотен.

– Прости, Дэн, у меня вылетело это из головы, но название выставки несколько раз упоминалось в статье. Тогда я просто не придала этому значения, но теперь, откровенно говоря, заинтригована, и ты можешь не просить меня посетить галерею прямо сейчас.

– Но я прошу тебя не только об этом, Крис. Я прошу: откопай о нём всё! Всё, что сможешь! И, пожалуйста, быстрее. Быстрее. Наверно, я должен был сам, но я психую.

– Дэн… Дэн, и я тебя прошу: успокойся и не сбегай в параллельный мир. Я всё сделаю (надеюсь, у меня получится) и сразу позвоню тебе.

– Да, спасибо… Крис, не клади трубку… – ему хотелось сказать что-то ещё, но он потерял и уже не поймал это и прервал разговор. – Пока!

Дэниел нашёл в телефонном справочнике номер галереи и тут же набрал его.

– Здравствуйте. Не могли бы вы сказать, как долго продлится выставка работ Феликса Торнтона?.. Спасибо… Завтра – последний день, – повторил за голосом из галереи Дэниел. – Значит, завтра мы снова встретимся, Феликс Торнтон.

Дэниел провёл в галерее больше пяти часов. Потом до вечера бродил по городу, балансируя между явью и La vue en dedans. Домой вернулся измождённый. Принял двойную дозу снотворного, которая быстро нокаутировала его.

В десять часов утра следующего дня Дэниела разбудил телефонный звонок.

– Доброе утро, Дэн! Как ты?

– Отоспался.

– По Феликсу Торнтону кое-что интересное есть. Полазила по сайтам газет. Всё, что нашла, распечатала – получилась приличная подборка статей о нём. Да, первым делом сходила на выставку, ещё позавчера. Может быть, всё это гениально, но, по-моему… Дэн, ты только не обижайся, но что это, если не галлюцинации шизофреника? Во всяком случае, я не пыталась бы это понять и тем более не стала бы терзаться. Но это эмоции. Теперь факты: выставку возит по стране некто Тимоти Бейл, нынешний владелец собрания, которое получил от Торнтона в наследство.

– Крис, больше ни слова! Извини, но ты нужна мне здесь. Со всеми своими артефактами, как бы выразились мои предки.

– Хорошо, Дэн. Еду к тебе.

Двадцатью годами ранее.

Дверь в подъезд, открытая грубым пинком, лишь рявкнула в ответ и проглотила своё раздражение на неспособность сорваться с петель и догнать обидчика. Два слова неслись по лестнице на четвёртый этаж, опережая четырнадцатилетнего мальчика, ударялись о стены и потолок и, эхом усиливая злость и отчаяние, вложенные в них, врезались в прямоугольные деревянные заслоны, которые равнодушно поглощали страсть. Мальчик, словно репетируя роль в театральной пьесе, повторял эти два слова:

– Ненавижу! Убью!.. Ненавижу! Убью!..

Только одна дверь легко поддалась напору отчаявшихся найти выход звуков.

– Привет, сосед! Заходи, чаю попьём. А потом вместе убивать будем. Если не передумаем.

Мальчик поднял глаза: какая-то притягательная кривизна, не свойственная другим лицам, другим людям, предстала перед ним. Кривизна во всём: в улыбке широкого рта, в больших чёрных смеющихся глазах, в длинном горбатом носе, в небрежно рассыпанных по плечам волосах, в высокой, худой, сутуловатой фигуре. Наверняка, он и раньше пробегал мимо соседа снизу, может быть, даже бросал в его сторону «Здрасте!», но он никогда не спотыкался об эту рельефную кривизну и не заглядывал ей в лицо. Мальчик поднял глаза, чтобы смело стряхнуть на знакомого незнакомца презрительное «Да пошёл ты!..», но вместо этого принял его предложение: кривизна притянула его.

– Проходи в комнату. Не стесняйся… или стесняйся. Как получится.

Ознакомительная версия.