***
Глава 1 Двумя днями ранее
Практически не сплю четвёртую ночь, получая задолго до рассвета нежданный, безжалостный тумак и тормошение от негаданной тревоги. Молоточек в груди начинает резво подпрыгивать, словно на батуте, намереваясь перевалиться к его краю и соскочить вниз, к пяткам. Смятение и болтанка неуправляемого, всполошного циклона не покидают меня даже днём. Споры тоски и неотвратимого ненастья засеяли эпителий и внедрившись в него, буквально снедают подчистую.
Я заполнена неприятными, навязчивыми ощущениями. Вобрала их предостаточно, однако излишек прорывающихся наружу минусовых флюидов стараюсь не излучать на окружающих. Искусно управляю ими, скрываю и не достаю всех скверным настроением. Никто не замечает, что мне совсем паршиво и дерьмово. Я редко разглашаю и озвучиваю дома и на работе полихромию путанных закорючек, не афиширую и триумфы с лавровыми овациями. Так лучше. Чем меньше очевидцев моих вознесений и нисходящих, винтообразных штопоров, тем меньше в близком окружении посторонне-нежелательных, злокачественных советчиков. Ну а родных, считаю, вообще незачем беспокоить понапрасну своими малопонятными томлениями и неврастеническими восстаниями.
Не знаю с чем связана внезапная нервотрёпка. Вроде в семье всё нормально. Все живы, здоровы, накрахмалены, умаслены и горячо залюблены. На службе ничего нового. Там всё, как всегда. Либо нескончаемая, докучливая рутина, либо безудержная запарка и бешенная гонка за надлежащими цифрами. Объяснить себе не могу: по поводу чего началась трясучная нервозность и кипишь. На сдвинутую копотню нет никаких очевидно-конкретных причин.
Вот и сегодня, легла довольно поздно, в первом часу, а подскочила уже в три часа одиннадцать минут. На этот раз приснилась какая-то готическая белиберда, гнетущая фантасмагория. Смутные жреческие персонажи. Калейдоскоп нелепых, абсурдных проявлений и смесь зыбких, размытых зарисовок на неопределённую тематику с расплывчатыми, уродливыми мужскими лицами. Отмеченные хари кто? Я в неведении. Ни одной путней. Одни Квазимодо! Их так много. Крутятся подле и чуть ли не трутся об одежду. Скученно. Заденут ненароком. Извращенные рыночные смотрины устроили. Обступили со всех сторон. Гибельно. Трэш!
Я далека от авангарда, не поклонница сюрреализма и артхауса. Подобное направление в искусстве с нетрадиционной эстетикой и элементами безумного визуального обмана меня раньше никогда не привлекало и не вдохновляло.
Не скажу, что нынче был кошмар. Но и такие гнусные, бодяжные образы могут надолго зафиксироваться в оперативной памяти и кого угодно вывести из равновесия. Меня, довольно мнительную, впечатлительную и суеверную, уж точно.
Это что? Что происходит?
Уснуть, конечно, больше не смогла, осмысливала и расценивала увиденное, так и пролежала до утра. Вещие сны у меня крайне редки. Да и я не сомнолог и не Зигмунд Фрейд, чтобы истолковывать свои сновидения, обрабатывать их, вносить ясность в скрытую символизацию и делать соответствующие выводы. Опять не выспалась. Встала вялая, совершенно разбитая, с чувством невыносимой печали и безысходности.
Вот парафора чья-то насела и не слезает. Привязалась ведь гадина несмываемая!
Со вторника нахожусь без нормального, полноценного отдыха, в тесной связи с дегенеративной группой захвата нейромедиаторов. И данный пунктик дал о себе знать. Ехала в автобусе на работу размягчённо-квёлая, застревая и буксуя в болезненной истоме. Горячие, воспалённые веки слипались. Свинцовые ресницы захлопывались и сцеплялись намертво. Они не хотели повиноваться и открываться, а мозг, вообще, жил своей, отдельной жизнью. Он периодически спонтанно, скачкообразно отключался, утопически грезил голубыми альфа-волнами и почти галлюцинировал наяву. Внутри у меня всё дрожало, млело и обмирало от недосыпа.
Пробовала прикорнуть, но шейный отдел, забыв о своём призвании, держал самую верхнюю часть тела нестабильно. Она перевешивалась, кренилась и телепалась в разные стороны, точно голова новорождённого младенца. Даже на удивление, нынешний эластичный ход транспорта не обеспечил надёжность положения корпуса. Пару-тройку раз я припечаталась к спинке впередистоящего сиденья, тюкнувшись и боднув лбом поручень. Надбровную область себе не расшибла, но создала расслабленной поклёвкой кое-какие неудобства: произвела некоторые дополнительные колебания чужого, чётко-сохранного кресла, помеченного непререкаемым, нагретым усестом. Восседавшая на нем дородная женщина сделала несколько не остроумных, едких замечаний насчет беспересадочной жареной ночи с безудержным, любвеобильным жокеем-наездником.
Серьезно? В каком месте ухохотаться, фрау синьора?
Её бородатый сосед весело хмыкал, прикрывая улыбающийся рот волосатым кулачищем, переглядывался с другими пассажирами, но не встревал и не втягивался. Он наверно ждал бурной сарафанной перебранки в автобусном брейн-ринге. И напрасно.
Вы не дождётесь боевых действий двух мамзелей неравного веса, обожатель табаско-хабанеро и уксусно-остреньких специй в столь раннее время. Милейший, пикировать я не собираюсь, сейчас не до речитативов. Мне крайне затруднительно разжать зацепеневшие, безучастные губы и придумать ответную простецкую реплику.
Я была не в том состоянии, чтобы перепираться и балагурить. Язык еле ворочался, а алфавитные согласные с гласными чохом застряли глубоко в трахее и выставляться на всеобщее обозрение не собирались.
Вышла раньше, за три остановки. Необходимо было проветриться, прийти в себя, разогнать застоялые тромбоциты и эритроциты. Впереди трудный день. Надобно добить эпохальный отчет в вышестоящую инстанцию с сопроводительным, подробнейшим текстом-анализом. Немного обтесать его, а затем залакировав, довести, пусть не до совершенства, но до той, надлежащей конъюнктуры, чтобы сие творение, без критических комментариев, пришлось по вкусу и Нашим и Вашим. Министерство желает от нас немногого. Оно желает конгруэнтности всех показателей. Ждёт не дождётся презентабельно-лощёные, но достоверные сведения. Или лучше так: достоверные и презентабельно-лощёные. Равенство всех острых углов для меня соизмеримо и я могу достичь натурализацию путем гальваники с правдоподобностью. У меня жесткие сроки и дедлайн определён. Сегодня последний день.
Завтра будет поздно.
Завтра суббота.
На улице свежо, прохладно. Напористый, пронизывающий ветер в безынициативный фронтон-то что надо закиснувшему организму. Двигалась умеренной побежкой. Сзади меня кто-то семенил и шаркал, пытаясь догнать. Я оглянулась-старенький дедушка. Идет след в след и обгонять не торопится. Не люблю когда смотрят в спину и вплотную дышат в затылок. Убыстрилась, прибавила шаг-не отстает. Более того, поравнявшись со мной, пошел рядом, не обращая никакого внимания на моё тихое нерасположение ко всем и ко всему окружающему прочему.
А дед ещё ничего. Довольно шустрый и резвый для своего почтенного возраста. Мельком взглянула-лицо у него приветливое и доброжелательное. Он был без шапки, с совершенно седой головой и нестриженными, в полном беспорядке волосами, по которым давно причитала парикмахерская. Одет в драповое, винтажное, двубортное полупальто с тёмным ворсистым воротником, на шее теплый шарф в желто-коричневую полоску. Всё очень скромно и чисто. Почти половину пути прошли молча.
Начал общение издалека. Понимаю-в отличие от меня, дедусе чрезмерно хочется с кем-нибудь поболтать. Я создавала видимость, что внимательно слушаю и что мне дюже интересен его автореферат. Иногда заставляла себя приятельски улыбнуться. Время от времени кивала и взмахивала головой, подобно лошади в жару, отгонявшей липучих слепней с оводами. Всё делала невпопад и не вникала в обстоятельства дела. Мне совсем не хотелось поддерживать разговор. Я отмалчивалась и не проронила ни слова.
Он скоро говорил про что-то, про кого-то, зачем-то упоминал своих отца, жену, дочь и, по-моему, вовсе не ждал от меня отклика. Я тоже вела с ним беседу, только про себя. Мысленно спрашивала его и так же отвечала, правда не совсем учтиво и услужливо:
