Меч Юга - Дэвид Вебер

Лицо Венсита из Рума мерцало в жутком сиянии сердца кристалла, и его глаза горели собственным светом, когда он наблюдал за ужасной бойней. Она бушевала в течение нескольких часов, но конец был близок... и приближался. Стража Грифона стояла на вершине холма у залива, отрезанная от своей последней хрупкой надежды на отступление. Ее люди сражались и умирали год за годом, защищая порты, из которых многие тысячи беженцев бежали в далекую Норфрессу, и один за другим эти порты пали. Теперь остался только великий портовый город Гейртирим, а в нем лишь жалкий гарнизон и небольшой потрепанный флот, ожидающий последних защитников Света. Но во всем Контоваре не было никого, кто мог бы помочь им в их борьбе за достижение цели, и кулаки Венсита сжались, когда его обзор завис над их отчаянным кольцом стали. Стража сражалась с доблестью храбрецов, которые знали, что им не победить, но если бы они столкнулись только со смертными врагами, они все еще могли бы надеяться пробить путь к дружественному морю.

Но колдовство пронизывало небо, его неземное сияние отражалось на красных и золотых значках Дома Оттовар. Защитные чары, созданные Советом, неуклонно слабели по мере того, как темное искусство подтачивало их основы. Они скоро сломаются.

Фланговая рота стражи разгромила поток атакующих, останавливавшихся только для того, чтобы зарубить павших, прежде чем они взобрались по склону по телам имперских ветеранов. Красные клинки взметнулись в фиолетовое небо, отраженные лучи тайного гнева были кровавыми в своей влажности, и император призвал свой последний резерв. Он бросился во главе скудной, потрепанной роты - немногим более трех сколоченных взводов - навстречу угрозе, его личное знамя вело людей, чья верность никогда не колебалась, которые ни разу не отказались следовать за тем, куда вело это знамя. Не подвели они его и сейчас, и глаза Венсита горели непролитыми слезами, когда они уставились на шлем Торена, увенчанный грифоном, и его кровавое мастерство, наблюдая, как последний император Контовара одерживает последнюю победу за долгую жизнь своей империи... жизнь, измеряемую теперь минутами. Резерв разрезал прорыв на части багровой сталью, а остатки роты заделали брешь в неуклонно сокращающейся линии.

Воздух зашипел в ноздрях Венсита, когда внезапно появилась бесформенная чернота, которую он так ждал. Она излучала черные молнии, пропитанные разъедающим зеленым налетом порчи, когда взбиралась на холм, и барьеры белых волшебников дрожали от оскверненного колдовства, которое окутывало его. Даже стражник-Грифон дрогнул перед его угрозой.

Ладони Венсита кровоточили от его ногтей, пока он боролся с желанием помериться собственной мощью с врагом империи. Лорд Карнэйдосы был диким волшебником, из дома, который произвел на свет десятки диких волшебников, и его могущество было непостижимым. И все же Венсит гораздо дольше обучался суровым знаниям волшебства; в глубине души он верил, что сможет превзойти своего врага... но он не осмеливался проверить эту веру. Он не посмел! Слишком многое было поставлено на карту, чтобы он вмешивался здесь, даже несмотря на то, что его сдержанность означала разорение и смерть для неисчислимого множества людей.

Он застонал и оттолкнулся от кристалла. Он знал, каким должен быть конец, и это было больше, чем он мог вынести, видя его.

Он отвернулся, когда крошечный император в камне повернулся лицом к черноте. Целый батальон стражи пал, жизнь была разорвана смертельным поцелуем извращенного колдовства, когда кошмарный враг достиг их защитной стены. Тьма прошла над ними и опустилась на императора, когда Венсит открыл дверь, и светящийся меч Торена исчез в темноте. Упрямая линия вокруг его знамени, наконец, согнулась, уступая пропитанную его кровью землю дюйм за дюймом, по мере того как кольцо сжималось к месту, где архимаг и император сражались не на жизнь, а на смерть.

Венсит открыл дверь зала совета и встретился взглядом со своими товарищами. В его кристалле последний стражник занял свою позицию, повернувшись спиной к мучительному облаку, которое поглотило его сеньора. Его левая рука держала древко императорского знамени, и грифон угрюмо развевался на яростном ветру, красный шелк пропитался темно-красным, когда массивный раненый градани - последний капитан стражи Грифона Оттовара - набросился на своих врагов. Он собрал кровавую жатву, но он был один, а их было много. Он упал под их рубящими клинками, и тела стражников образовали неровный круг вокруг извергающей силу черноты на вершине холма. Фиолетовая молния сверкнула от дуэли, бушевавшей в его сердце, и собственные войска архимага десятками гибли, крича от их прикосновения.

Венсит из Рума, последний лорд Совета Оттовара, встретился своим сверкающим взглядом с мрачными глазами членов Совета и медленно, очень медленно поднял руки. Свет свечей блеснул на старых шрамах, пересекавших его сильные пальцы, и его товарищи поднялись, чтобы присоединиться к его жесту и его силе. Тайное напряжение усилилось, когда к Совету по очереди присоединились все волшебники острова Рум, оставшиеся выжившие представители белого волшебства континента. Их массированная мощь поднялась высоко, сконцентрировавшись в буре силы, способной высосать саму жизнь из тех, кто ее породил. И все же они были белыми волшебниками Контовара, наследниками Оттовара и Гвиниты Великих, верными и после смерти. Они знали, какой цены потребует от них работа этой ночи, но они жили как волшебники; как волшебники они умрут, потратив себя на борьбу со злом, которому они позволили жить. Их общей силы было слишком мало для победы, но этого было достаточно для единственной цели, которая оставалась у них.

Венсит собрал смертоносную силу в своих руках, его пальцы дрожали от сущности разрушения. У него была всего лишь одна задача, прежде чем он обрушит опустошение на своих врагов, и его губы приоткрылись, чтобы начать последнее заклинание.

- С дороги, ты идиот!

Извозчик зарычал, фургон с тяжелым грузом товаров вильнул, и рыжеволосый мужчина выскользнул из-под самых копыт лошадей в канаву. Резкий белхэйданский акцент возницы перешел в живописное ругательство, но скрежещущий грохот окованных железом колес заглушил его ненормативную лексику. И, несмотря