Солнце Самайна - Дарья Андреевна Кузнецова

Гончие не взяли след.

От Мюрин пахло кровью и пеплом, ненавистью и решимостью, местью и отчаяньем. Путь её был прямым, шаги горели на стылой земле и едва не светились в дрожащем от дыма и боли сумраке.

Но гончие не взяли след.

Мюрин об одном жалела: что не видела лица жёлтого шелудивого пса, когда свора, жалобно скуля, скребла животами по камням, виновато глядела на людей и жалко поджимала хвосты.

Её, дочь Лиадан Знающей, травить собаками! Ни один зверь на этой земле, ни гады, ни птицы, ни букашки никогда не посмеют причинить зла её роду.

Они умнее желтобородых псов, пришедших с востока.

Говорили, не видно было моря, когда их корабли приблизились к берегу, а горизонт от бесчисленных мачт и вёсел походил на диковинный бурелом. Говорили, в полночь стало светло как днём от обилия костров в их лагере.

Первыми пали О`Бирны. Они никогда не славились своими воинами, поддерживали короля туата и спокойно шли под правящую руку, которая не мешала промыслу и привычному укладу. Рыбаки, вот кто они были. Ловкие и умелые, они уважали море, но никогда его не боялись — ни в штиль, ни в бурю.

Всё случилось так быстро, что не успели даже позвать на помощь, и только несколько лодок спаслись в море, в прибрежных скалах. Но О`Бирнов не стало.

Ветер донёс до Мюрин запах крови и плач земли, горький дым и женские крики — ещё до того, как немногие выжившие добрались до берега. Желтобородые не пощадили ни стариков, ни детей. Разграбили и сожгли дома вместе с телами бывших хозяев.

Отец поверил словам дочери сразу, без сомнений. Он понимал, насколько больше она знает и дальше видит, чем простые люди, он прожил с её матерью Лиадан много счастливых лет и гордился тем, что после неё осталась похожая на возлюбленную дочь. Отец не мешкая отправил гонца к королю, и того не успели перехватить — Мюрин знала.

А после, вместо праздника, была битва: когда враги пришли, их ждали, несмотря на все попытки оставаться незамеченными. Горячий уголёк в холщовом мешке не спрячешь.

Лук Мюрин собрал богатую жатву, и её семья дорого продала свои жизни. Они были искусными воинами — её отец и братья, но желтобородых было слишком много, и они были слишком сильны. Сильны и жестоки. И Теркайл пал.

Мюрин видела, как радовались чужаки пролитой крови, как, веселясь, расправлялись с пленными. Когда нож пришельца медленно, смакуя, вспорол живот её беременной невестки, жены старшего брата, когда мудрого Фин Кива разорвали лошадьми и подожгли священную рощу, Мюрин поняла, что она может и обязана сделать. Ей требовалось лишь немного везения, короткая отсрочка и свободные ноги. Жёлтые псы не понимали, куда и когда они посмели прийти, а она знала. Она объяснит.

Нет, не она, сама земля объяснит. Те, кто всегда рядом. Те, кто живут вокруг. Те, с кем знаются друиды и кто может куда больше простых смертных. А Мюрин позовёт, расскажет и попросит. Не составит труда найти нужные слова, не составит труда выбрать жертву: она готова отдать всё, что попросят. Жизнь, свободу, неважно, лишь бы её услышали и помогли. Лишь бы боги смилостивились и отсрочили конец на несколько часов. Смерть не страшила; страшило отсутствие возмездия.

Всё получилось как нельзя лучше. Главный из жёлтых псов пожелал её, Мюрин, для себя. Бенджамин Комптон. Тот, чьи руки были черны от сажи, а душа — от крови её отца, братьев, их жён и детей. Стерпеть его прикосновения было трудно, но она смолчала, не вцепилась врагу в горло, не схватилась за нож.

Но сделать что-то ещё он не успел, отвлекли свои. Он отвернулся, отошёл на несколько шагов. Мюрин не слушала, о чём говорили враги, но, кажется, что-то у них пошло не так. Это радовало, но не могло заинтересовать и свернуть с прямой дороги. Дым пожара застелился по земле, заставив раскашляться захватчиков, — и спрятал дочь Лиадан Знающей. Мольбы оказались услышаны, и девушка не стала медлить и ждать, когда её исчезновение заметят.

Путь Мюрин лежал теперь на северо-восток, туда, где брала своё начало Шлиге Куаланн — дорога Куалу, идущая в самую Тару. Не к королю королей и не к верховному королю — горячий конь и умелый наездник всяко быстрее ног Мюрин, пусть даже она знает и видит тайные тропы, и не стоило надеяться обогнать его. Даже не к Эо Мугна, великому дереву, сокрытому на северо-западе; её цель была ближе. Всего лишь дорога. Всего лишь граница.

Гонец достигнет цели. Поднимутся все туаты, поднимут оружие короли королей, и желтоголовые псы получат отпор, захлебнутся собственной кровью. Так будет, даже если Мюрин не справится и не сумеет найти помощь прямо сейчас. Но она должна попытаться.

Ночь Самайна выдалась особенно стылой. Мертвенно-белая полная луна лила холодные лучи на землю, серебрила траву — казалось, та тихо звенела под ногами, промёрзшая насквозь. Очерчивала белым голые ветви деревьев и превращала в зловещие лохмотья оставшиеся листья, бросала чёрные непроглядные тени и населяла их бесчисленными пугающими видениями. Дыхание вырывалось изо рта тяжёлым облачком, оседало инеем на плаще.

Мюрин не ведала страха, не чувствовала холода и усталости. Она умела бежать быстро и долго, а теперь сил придавали гнев и скорбь. Отец, братья и все погибшие клановцы — они словно спешили за ней, подталкивая в спину, прикрывая от погони.

Где-то вдали, то слева, то справа, слышались голоса — обманчиво близкие, странно далёкие, человеческие, нет ли. Была ли то погоня, или вышли из сидов в срединный мир бессмертные, или кровь звенела в ушах — Мюрин не знала, и не думала останавливаться, чтобы узнать. Вперёд. Всё дальше и дальше на северо-запад.

Тяжёлые косы стегали по спине — Мюрин не успела уложить их утром, а после было не до того, — и словно бы тоже подхлёстывали, торопили. Ноги бесшумно ступали по земле и камням, стремительной тенью скользила беглянка по холмам и ложбинам. Ручьи и родники скрывались на мгновения под землёй, позволяя пройти, не замочив ног, старые деревья поднимали понурые ветви, пропуская беглянку, и со вздохами опускали за спиной. Колючие кусты, когда девушка пробиралась через них, не хватали и не пытались удержать подол, лишь слегка цепляли, приподнимая и словно тоже стараясь помочь.

Мюрин знала, что погоня будет. Если