Екатерина Казакова - Наследники Скорби

Ослепительный свет пролился в землянку.

Яркий, палящий, он выжег глаза, заставляя выть от боли, корчиться, скулить.

Больно!

И тут же молнией в голове: "Охотники!!!"

Дикий ужас поднялся из живота к горлу, подпрыгнул тугим комком, а потом упал обратно. Волна жара. Выступивший пот. Все быстро. По-звериному быстро.

Вскочить и ринуться в слепящее марево. Не видя, не в силах разомкнуть веки. Прыгнуть только на звук, на запах.

Человек!

Рассыпаться яростным рыком и… захлебнуться хрипением, болью, кровью. Налетел на железо. По брюху стекает горячее, липкое. Нутро полыхает огнем. И тут же запахи, звуки — все навалилось. Визг щенков, рык и хрип погибающей Стаи.

А когти жалко скребут утоптанную землю. Только бы встать! Я поднимусь, поднимусь. Ты сам кровью захлебнешься. Я встану, вот увидишь. Скотина! Поднимусь.

Но прежде — ползти. Ползти на звук. На слабое поскуливание. Где ты, родная? Ничего не вижу. Ползти на запах — ее запах! Пересохшим широким языком лизнуть окровавленную оскаленную морду.

Я здесь, очнись, очнись… Я тут. Родная моя.

Ярость. Ох, какая ярость! Кто бы знал, откуда силы взялись.

Прыгнуть, вспахивая залитую кровью землю.

Разорву тебя, убью тебя, тварь жестокая! Зачем их? Щенков зачем? Ее зачем? До глотки доберусь. Сдохну, но доберусь. Убью тебя, тва…

Огромный, истекающий кровью волк тяжело прыгнул. Фебр взмахнул мечом и перерубил зверю хребет. Туша рухнула на утоптанный пол землянки. Черная кровь лилась из раны толчками. -

— Здоровый какой, скотина, — с чувством сказал ратоборец, вытирая клинок о жесткую шкуру. — Откуда в них тела столько, когда оборачиваются? Мужичонка-то был хилый, а гляди — вызверился в какого.

Тот, к кому он обращался — облаченный в серое одеяние колдун, — присел на корточки рядом с хищником.

— Да Встрешник их разберет… — Он положил ладонь на широкий лоб волколака и заговорил слова заклинания.

Ратоборец тем временем огляделся. Яркий солнечный свет, льющийся в распахнутую дверь, освещал убранство убогого жилища и безжизненно лежащих обитателей: нескольких щенков и прибылых, двоих переярков, суку и матерого.

Пока Фебр обходил оборотней, небрежно пиная ногой то одного, то другого, дабы наверняка удостовериться, что мертвы, в дальнем углу — там, где грудой была свалена меховая рухлядь, кто-то завозился.

Обережник занес меч для удара и шагнул вперед. Он уже был готов убить, но из-под обтрепанных заячьих шкурок высунулась девичья голова — кудлатая, взъерошенная. В глазах испуг, да что там — ужас.

Девка растерянно моргала, но дневной свет не причинял ей боли, не делал незрячей.

— Ты откуда тут? — шагнул к ней мужчина, убирая оружие в ножны. — Как звать-то?

Она сгребла руками пыльные шкурки, прижала их к себе и тихо-тихо ответила:

— Светла… Светлой звать. Я тут давно живу, ой, как давно…

Фебр наклонился к ней и, взяв за плечи, осторожно поднял. Девушка отводила глаза, избегая на него смотреть.

С виду ей было лет двадцать. Пригожая. Волосищи вились крупными кудрями, да только не убраны, как положено, в косу, а заплетены-переплетены нитками, веревками, кожаными ремешками, отчего вид у несчастной делался совсем неладный.

— Ты откуда тут? — снова спросил ее ратоборец.

— Не помню… Ты меня не трогай, родненький, — заплакала вдруг найдёна. — Не трогай, Хранителей ради. От тебя страданием пахнет, и смерть за спиной стоит: крылья простерла, в душу смотрит. Страшно мне!

Колдун и воин переглянулись.

— А ну-ка, — сказал наузник, — идем со мной.

И, взяв блаженную за руку, повел ее прочь.

В лесу было тихо, тепло и безветренно.

— Полян, она — в себе? Может, обращается? — спросил вышедший следом Фебр.

Полян осматривал девушку, поворачивая ее за подбородок то так, то эдак, заглядывал в глаза.

— Нет. Видать, возле деревни какой-то скрали. Сожрать, поди, хотели.

Его собеседника не особо убедили эти слова, поэтому он подошел и беззастенчиво раздвинул губы дурочки указательным пальцем — пощупал клыки, осмотрел внимательно другие зубы, покрутил девчонку, ощупывая спину, плечи, затылок.

— И впрямь не волчица, — задумчиво сказал ратоборец. — Видать, рассудком тронулась. Ты откуда, горе? Хоть помнишь — из рода какого?

Она покачала головой, не поднимая глаз.

— Чего с ней теперь делать-то? — и Фебр крикнул в сторону: — Орд!

— Да здесь я, — послышалось из-за деревьев. — Чего орешь, волколак, что ли, подрал?

— Нет. Гляди, какую пригожую сыскали, — и воин указал на застенчиво перебирающую складки рубахи находку.

Названный Ордом подошел, положил девушке на голову теплую ладонь и сказал:

— Скаженная. Видать, зачаровали, а она рассудком поплыла. В Цитадель везти надо. Не тут же бросать. Родню теперь и не сыщем.

— Верно, — кивнул Полян, — в окрестностях бабы не пропадали. А у ней, по летам судя, дети уж должны быть. Годков-то тебе сколько, краса ненаглядная, а?

Светла подняла на него глаза — темно-карие, но с дольками пронзительной синевы, пролегшими от зрачка.

— А не помню я, милый человек. Иной раз и вспомню, а потом снова не помню, — она виновато развела руками. — Да ты не кручинься. И ты тоже!

Блаженная повернулась к Орду, старательно не замечая стоящего между этими двумя Фебра:

— На вот, гляди, что у меня есть, — и девушка протянула целителю сосновую шишку. — Смотри, красивая какая.

Он в ответ хмыкнул.

— Полян, девку ты повезешь, — меж тем сказал Фебр.

Колдун поморщился — за семь верст киселя хлебать! Два дня по ухабам трястись с дурочкой в сопутницах.

— Фебр, может, ты сам? — спросил мужчина с надеждой.

Все же ратоборец только-только покинул Крепость, и наверняка был бы рад случаю снова там побывать. Но тот в ответ покачал головой: