Марина Дементьева - Мир, где меня ждут.

Он не признался бы в этом даже самому себе, но всё же втайне надеялся, что боль уйдёт. Что ей надоест терзать измученную неравной битвой, уставшую сопротивляться жертву и она отступится, найдёт себе другую забаву.

Он ошибся. Словно верная супруга, боль последовала с ним даже за Грань. Чтобы разделить вечность на двоих. Разделить ничто, вне времени и пространства.

Ничто, в котором не было ни красок, ни звуков.

Он закричал бы от тоски и отчаяния, но не мог даже этой малости. Словно приговорённый к сожжению, раз за разом восходил на костёр. Разлетался легчайшим пеплом… чтобы всё повторилось сначала. И ни минуты покоя. Никакой передышки в этой непрекращающейся пытке. Нельзя забывать о том, кто он есть… (кем он был?… будет?…) И что случится, если он хоть на миг забудет об этом… Он мог лишь ждать, когда закончится вечность.

И он ждал.

Он верил.

Он надеялся.

Он любил.

Это всё, что ему оставалось.

Что ж, не так уж мало…

Многие сотни лет Предел не испытывал столь сокрушительной ярости стихий. Казалось, огонь, вода, земля и воздух разорвали наложенные богами незримые путы и устремились на свободу, возненавидевшие всех и вся за время своего заточения. Уничтожая всё на своём пути, словно бы задавшись целью низвергнуть мир во мрак хаоса. Даже звёзды, будто малые дети, спрятались под лохматым одеялом грозовых туч; ничто не освещало тьму, и бесчисленные полчища всевозможной нечисти вышли из неё в эту ночь.

Люди затаились в своих жилищах, ожидая конца времён, вспоминая все те пророчества, что с недавних пор распространялись по миру с неотвратимостью и стремительностью морового поветрия. Поэтому никто не видел, как у опушки леса Ант`ариес, возле забытой всеми богами деревеньки, материализовалась, будто сотканная из серого воздуха, женская фигура, закутанная в длинный плащ. Пригибаясь под порывами ветра, женщина заторопилась к угрюмо темнеющему лесу. Очутившись там, под сенью неохватных исполинов, сквозь густые кроны которых даже в самый погожий денёк не пробиваются лучи солнца, уже не понимаешь, откуда пришёл, и оказываешься в мире мрака и безмолвия. Он таит в себе опасность, и растерянный путник спешит выбраться на солнечный свет, подальше от этого гиблого места.

Но запоздалая путница не замечала угрожающего молчания леса, в который не мог проникнуть шторм, словно натолкнувшийся на невидимую преграду. Одной рукой прижимая к груди небольшой свёрток, а второй придерживая так и норовящий слететь с головы глухой капюшон, женщина уверенно направилась к цели, да ещё и прибавила шагу.

Когда деревушки стало совершенно не видно за чёрными деревьями, путница облегченно перевела дыхание и отбросила капюшон. Открывшееся лицо было молодым и довольно привлекательным, но красоту этих правильных совершенных черт превращала в уродство маска ненависти, боли и детской обиды. Потемневшими, сузившимися от злости глазами она взглянула на свою зашевелившуюся, захныкавшую ношу. Отогнувшийся край тоненького одеяльца позволял рассмотреть личико младенца. Новорожденный притих и тёмными глазами в окружении длинных пушистых ресниц спокойно наблюдал за той, что принесла его сюда.

Во взгляде молодой женщины на одну лишь секунду промелькнула жалость, руки дрогнули, но она быстро справилась со своими чувствами и опустила малыша на землю, стараясь не смотреть на него. К чему теперь сомнения, она ненавидела этого ребёнка ещё задолго до его рождения, и уже давно желала ему смерти за всю ту боль, которую младенец, сам того не ведая, ей причинил… Уже тем, что он есть на этом свете, что он дышит, живёт. А она не может этого допустить, поскольку не в состоянии сама наслаждаться жизнью, зная, что маленькая тварь находится с ней под одним небом.

— Вот, — тихо произнесла, поднимаясь с колен и глядя куда-то прямо перед собой, будто там стоял тот невидимый, к кому она обращалась. — Ты сам во всём виноват. Слишком гордый, слишком честный, слишком преданный… Ну, и где ты теперь? — Из глаз девушки брызнули злые слезы, она сжала кулаки, её лицо исказилось от боли и ненависти. — Молчишь?! Правильно, теперь ты мне не можешь помешать… И никто мне не помешает, слышишь? — Рыдания тут же сменились хохотом, безумица погрозила в пустоту. Лес замер, прислушиваясь к её словам, впитывая их. Взяв себя в руки, незнакомка вновь заговорила, тихо, словно стараясь оправдаться: — Он мне не нужен, отдаю тебе то, чего у меня никогда не было… Да и не будет никогда… Потому, что ты мне этого не дал. Забирай своего сына, кто знает, может, и правду говорят, и вы с ним там встретитесь? Но мне до этого нет никакого дела…

Женщина отряхнула плащ от налипших листьев и прочего лесного сора, натянула на голову капюшон и, как слепая, побрела прочь, даже не оглянувшись на ребёнка, оставленного ею на верную смерть. Вскоре она благополучно добралась до опушки и исчезла так же странно, как и появилась. А буря продолжалась, гремел гром, словно приветствуя маленького мальчика, которого так неласково встретил этот мир…

— Скучно-то как… — капризным тоном протянула златокудрая красавица, подперев хорошенькую головку изящной ухоженной ручкой. Сладко зевнула в кулачок и словно избалованный ребёнок повторила: — Ску-у-учно!

— Ну, так займись чем-нибудь, — презрительно поджала губы хмурая женщина, не проникшись сочувствием к 'беде'. Сама она напряжённо всматривалась вглубь туманной сферы, внутри которой хаотично перемещались серо-сизые и молочно-белые завихрения. Юная собеседница громко хмыкнула, но на неё не собирались обращать внимание. Покачивая соблазнительными бёдрами, она пошла в центр странного помещения без намёка на потолок и стены, туда, где прямо в чуть светящемся воздухе мерцали голубые ленточки рек, блестящие зеркала озёр, очертания горных хребтов, разобранная мозаика городов и деревень. С выражением вселенской тоски на скульптурной лепки личике, красавица воззрилась на крошечные фигурки, усеявшие карту. На минуту задумалась, по очереди прикасаясь к некоторым из них тоненькими пальчиками, украшенными длинными заострёнными ноготками кровавого цвета.