Кассандра Клэр - Механическая принцесса

Ознакомительная версия.

Семье Льюис:

Мелани, Джонатану и Хелен

Но что бы ни случилось, мою правду не отнять —

Я чувствую тогда, когда скорблю.

Уж лучше полюбить и потерять,

Чем знать, что никогда не полюблю.

— Лорд Альфред Теннисон, -Памяти А.Г.Х.-

— Я боюсь, — сказала маленькая девочка, сидя на кровати. — Дедушка, ты можешь остаться со мной?

Алоизиус Старкуэзер нетерпеливо крякнул, придвинул стул поближе к кровати и сел. Нетерпение его было, в основном, показным. Ему нравилось, что его внучка настолько доверяла ему, что часто он был единственным, кто мог ее успокоить. Его грубость никогда не беспокоила её, несмотря на собственную нежность.

— Здесь нечего бояться, Адель, — сказал он. — Вот увидишь.

Она посмотрела на него большими глазами. Обычно церемония первого прохождения проводилась в одном из грандиозных залов Йоркского института, но из—за хрупких нервов и состояния здоровья Адель, было решено, что она пройдет в ее спальне.

Она сидела на краю кровати, с прямой спиной. Ее церемониальное платье было красным, с красной лентой, удерживающей ее прекрасные светлые волосы. Ее глаза казались огромными на ее худом лице, руки были тонкими. Она была хрупкой, как фарфоровая чашка.

- Безмолвные Братья, - сказала она. - Что они сделают со мной?

- Дай мне свою руку, - сказал он, и она доверчиво протянула руку.

Он повернул ее, увидев бледно—голубые узоры вен под кожей.

— Они будут использовать свое стило — ты знаешь что такое стило — чтобы нарисовать метки на тебе. Обычно они начинают с руны Видения, о которой ты знаешь из своего обучения, но в твоем случае они начнут с руны Силы.

— Потому что я не очень сильная.

— Чтобы создать твое телосложение.

— Подобно бульону из говядины. — Адель сморщила нос.

Он рассмеялся.

— Ну, надеюсь, не настолько неприятно. Ты почувствуешь, что будет немного жечь, так что будь смелой и постарайся не заплакать, ведь Сумеречные охотники не плачут от боли. Когда жжение пройдет, почувствуешь себя намного сильнее и лучше. И это будет конец церемонии, затем мы спустимся вниз, где нас будут ждать празднования и глазированные торты.

Адель топнула каблуками.

— И танцы!

— Да, танцы. И подарки.— Он постучал по карману, в котором лежала небольшая коробка, завернутая в тонкую голубую бумагу, внутри которой находилось маленькое семейное кольцо. — У меня есть кое—что для тебя. Ты получишь это, как только закончится церемония Меток.

— Раньше никогда не было танцев в мою честь.

— Но ведь ты становишься Сумеречным охотником, — сказал он. — Ты знаешь почему это так важно,не так ли? Твоя первая Метка означает, что ты Нефилим, как я, как твои отец и мать. Они означают, что ты часть Конклава. Часть нашей семьи воинов. Ты будешь немного лучше и и немного другой, чем все остальные.

— Лучше чем все остальные, — повторила она медленно, в то время как ее дверь открылась и вошли два Безмолвных Брата.

Алозиус увидел вспышку страха в глазах Адель. Она выпустила свою руку из его руки. Он нахмурился — он не хотел видеть страх в своем потомке, хотя он не мог отрицать, что Братья выглядели довольно жутко в своем молчании, со своими своеобразными скользящими движениями.

Они двинулись в сторону кровати Адель, как дверь снова отворилась и вошли мать и отец Адель: ее отец, сын Алозиуса, в алом одеянии; его жена в красном платье, расширяющемся от талии, и в золотом ожерелье, на котором висела подвеска в форме ангела.

Они улыбнулись дочери, которая ответила трепетной улыбкой, несмотря на то, что Братья окружили ее.

-Адель Люсинда Старквезер.-

Это был голос первого Безмолвного Брата, Брата Симона.

-Теперь ты в возрасте. Настало время нанесения первой Метки Ангела. Известно ли тебе о чести, которой ты удостоена, отдашь ли все силы, чтоб быть достойной ее?-

Адель послушно кивнула.

— Да.

-Принимаешь ли ты эти метки Ангела, которые навечно останутся на твоем теле, напоминая о твоем долге перед Ангелом, твоей священной миссии в этом мире?-

Она еще раз послушно кивнула.

Сердце Алозиуса наполнилось гордостью.

— Я принимаю их, — сказала она.

-Тогда мы начнем.-

Стило вспыхнуло в длинной белой руке безмолвного брата.

Он взял дрожащую руку Адель, прикоснулся кончиком стило к ее коже и начал нанесение.

Черные линии потянулись от кончика стило, а Адель пришла в изумлении от того, как символ Силы сформировался на бледной внутренней поверхности руки, изысканному узору линий, пересекающихся друг с другом, с ее венами, охватывающий ее руку.

Ее тело напряглось, зубы впились в нижнюю губу.

Ее глаза сверкнули в сторону Алозия, и он пригляделся к тому, что он в них увидел.

Боль.Это было нормально чувствовать некоторую боль при наложении меток, но то что он увидел в глазах Адель — было агонией.

Алозиус дернулся вперед, и стул, на котором он сидел, отлетел назад.

- Стойте! - закричал он, но было уже поздно. Руна была закончена.

Безмолвный Брат отступил и пригляделся.

На стило была кровь.

Адель захныкала, помня о наставлении дедушки не плакать — но затем ее кровавая, рваная кожа начала отходить от костей, в месте под руной кожа начала чернеть и жечься, она уже не могла сдерживаться, она откинула голову и начала кричать, кричать...

- Уилл? - Шарлотта Фейрчайлд обнаружила двери тренажерной комнаты института открытыми. - Уилл, ты здесь?

Единственным ответом было приглушенное ворчание. Дверь полностью распахнулась, открывая вид на широкую комнату с высоким потолком.

Шарлотта сама тренировалась здесь, пока росла, и она знала каждую основу половиц, старую щель, закрашенную на северной стене, плавное квадратное окно, настолько старое, что основание было толще, чем вершина. В центре комнаты стоял Уилл Херондейл, в его правой руке был нож.

Он повернул голову, чтобы посмотреть на Шарлотту, и она опять подумала, каким же странным он был ребенком — в двенадцать лет и уже едва ли ребенок. Он был очень симпатичным мальчиком, с густыми черными волосами, волнистыми в местах, где они касались воротника — теперь же мокрые от пота и прилипшие ко лбу. Когда он впервые появился в Институте, он был весьма загорелым — от деревенского воздуха и солнца, хотя за шесть месяцев городской жизни этот цвет поблек, и на его скулах стал проявляться румянец. Его глаза были необычайно ярко—синими. Однажды он станет весьма красивым мужчиной, если, конечно, не будет оставаться таким же хмурым, что, несомненно, портит его лицо.

Ознакомительная версия.