Радин Сергей
Путы для дракона
Часть первая
1.
Раньше он боялся бы, что она немедленно что-нибудь ляпнет, причём во всеуслышание. Он не любил неловких ситуаций и подозревал, что она знает об этом. И ей нравится знать — и создавать неловкость. Сейчас, правда, ей пришлось отдышаться после блужданий по коридорам, поэтому сразу привлечь к себе нездоровое внимание не удалось. Наконец она перестала пыхтеть и, оглядевшись, капризным тоном злой девчонки заявила:
— Дерьмовый магазин! А уж рекламу пораздували — будто прямо дворец какой!
Молодой продавец, почти незаметный среди товара, изумлённо поднял голову. Кажется, он ещё неопытен и не умеет скрывать чувства. Леон встретился с ним глазами ("Это ваша жена?!") и с виноватой улыбкой потупился. Вскоре он намеренно отключился от высокомерного стона, исходящего от сиреневолосой толстухи, которая при любом удобном случае (то есть только при посторонних, дома он её устраивал) жаловалась на бесхребетного слизняка, чьей женой является. Точно так же привычно он напомнил себе: "Она жена твоя, мать твоих детей, и не тебе осуждать её, поскольку ты и впрямь являешься тем, что ты есть в её глазах".
Это он уговорил её прийти сюда. На самом деле рекламы пропечатали всего ничего — несколько строк, обведённых тонкой строгой рамочкой. И хотя Леон знал: товар ему не по карману, — идея побывать в магазине ("лавке" — скромно уточняло объявление) старинной мебели показалась любопытной и — тёплой. Тепло поднималось изнутри, как только он думал о посещении необычного места.
— … более дурацкой и выдумать нельзя! — полуночной зубной болью взрезало мысли нытьё жены. Она уже с кем-то активно общалась.
Предмет, к которому шагнул Леон, высился поджато и несколько чопорно, линиями скупой отделки и направлением древесного рисунка взлетая вверх. Обычный узковатый шкаф. Но чуть Леон сначала машинально — смотреть на что угодно, только не на спутницу! — затем вдумчиво стал вглядываться в дерево прозрачного тёмно-коричневого цвета, его напряжённый, стиснутый рот начал расслабляться. "Будто сахар до карамели уварили", — следя за прихотливыми глубинными переливами убегающих прожилок, восхищался он. А потом его, как мальчишку в богатом магазине игрушек, потянуло к следующему предмету — к зеркалу в рост человека. Волнистая гладь… Он скользнул взглядом по мешковатой фигуре, по зачёсанным назад волосам, ещё густым, но уже серым от седины; заглянул в потухшие глаза, отметив неприятно набухшие кровяные стрелки по блёкло-голубому…
— … вечный мальчишка! Пошёл бы один да посмотрел! Нет, надо обязательно меня тащить с собой!
"Я думал, тебе понравится, что мы как раньше…"
— Столько дел, верчусь как белка в колесе! Но разве кто оценит?
— Прекрасно понимаю вас, мадам…
— В карманах ветер гуляет, а туда же, старины ему захотелось! Я вас спрашиваю, как это называется? Уставился специально в зеркало в это дурацкое, лишь бы…
Сегодня жена меньше употребляла слово "дурацкий". Обычно, начав вопить, выплёвывала это слово в каждой фразе, делая брезгливый нажим на "рр". Но сейчас, кажется, она разговаривала с кем-то, кто ей — о чудо! Неужели?! — понравился. Леон слегка развернулся, освобождая зеркало от своего присутствия.
Дырявая простыня, которую Ангелина торжественно именовала лучшим платьем на выход, влюблённо обтягивала её тело, придирчиво не пропуская ни одной складки между слоями жира. Жена понятия не имела о личном стиле, главное — "Я видела на одной — мне понравилось!" Не умела подбирать гармонирующие цвета, однако сегодня внезапно попала в точку, совместив сиреневые волосы и вопяще-розовый, неонового оттенка кокон, — взгляд то и дело невольно обращался к ошарашивающему цветовому сочетанию… Стоящий рядом с женой человек, совершенно лысый, но приятно лысый — форма головы просто идеальная, склонился к ней и участливо слушает, кивая время от времени и вставляя сочувственные реплики. Наверное, старший продавец.
— Да разве такой хиляк, как мой муж!.. — Ангелина резко выстрелила рукой в сторону Леона, и продавец послушно повернул голову.
Она продолжала, давя на горло, обличать мужа, но продавец вроде не слышал её больше. Он продолжал смотреть в зеркало — в глаза Леона. Леон смущённо пожал плечами, снова виновато улыбнулся и двинулся дальше. Он вообще-то ожидал, что старший продавец проявит хоть толику мужской солидарности: подмигнёт или кивнёт. Нет… Поверил Ангелине? Леон и рад бы прийти в магазин в одиночестве, но именно сегодня хотелось вместе посмотреть на старину, поиграть в "вот это нравится, а это — нет, а вот это возьмём — и купим".
Лысый щёлкнул пальцами, прошептал что-то подбежавшему младшему продавцу. Его помощник быстро заставил Ангелину забыть о раздражении: он выложил на демонстрационный стенд богато декорированные и инкрустированные шкатулки. Ангелина всплеснула руками и намертво приклеилась к прелестным безделушкам.
Удачная попытка продавцов перевести внимание его жены на товары прошла мимо Леона. Он блаженствовал, разглядывая не столько мебель, сколько медовый свет на ней — устроители магазина позаботились, чтобы место у широченных окон пустовало и солнце беспрепятственно могло обрисовать и высветить каждый предмет. Сейчас Леон стоял возле кресла, нежно касаясь пальцами его несколько вычурной, но в солнечных лучах вполне изысканной спинки. Голос жены давно замолк, и он, отметив этот факт краешком сознания, машинально решил, что его заглушил мебельный ряд.
Кто-то вежливо дотронулся до его локтя.
— Присядем? — предложил лысый, подбородком указывая на кресло, резьбу которого Леон гладил, и на его пару напротив.
— А можно? — Леон счастливо улыбнулся и осел в кресле, чувствуя, как расслабляются мышцы, а мягкое упругое ложе ощутимо подстраивается под него.
Лысый наблюдал за ним. Леон — видел. Но сейчас ему было всё равно. Возможно, купить он ничего не купит, но насладиться — пусть временно! — комфортом и уютом, безобидной страстью к старине обязательно должен.
— Вам нравятся старые вещи?
— Очень! Но только… как бы это сказать? Я не стремлюсь быть знатоком. Не смогу отличить время, автора, стиль. Я как тот обжора, который не знает, из чего и как сделано то или иное блюдо. Но поедать его будет с наслаждением.
— Леонид Андреевич, вы… вы не помните меня?
Напряжённое внимание лысого Леон заметил лишь после паузы, в течение которой он нехотя переключился с желанной темы на совершенно постороннюю.
Осознав вопрос, он не стал искать в лице собеседника знакомые черты. Снова неловкость, но полегче. Неловкость уже не для него самого, а для спросившего. Поэтому Леон поспешил смягчить ситуацию и добродушно сказал:
