Джеймс Стоддард - Высокий Дом

Высокий Дом, Эвенмер, который вздымает свои остроконечные крыши посреди высоких холмов, царящих над ложбинами, поросшими плющом, боярышником и ежевикой (сладкой, но мелкой – не больше горошины), редко посещают обыкновенные люди. Те, что приходят сюда, приходят не случайно, а обитатели дома почти не покидают его сумрачных покоев и крайне редко наведываются в жилища простых смертных, к которым ведет извилистая дорога. Среди тех, кто жил здесь, кто родился и вырос в Эвенмере, был человек по имени Картер Андерсон. Ему пришлось покинуть дом не по собственной воле, а потом, в урочный день он вновь был призван сюда. О его жизни и великих подвигах, совершенных им во времена Великой Битвы за Высокий Дом, повествуется в «Седой Книге Эвенмера», но история эта началась задолго до того, как настали дни его славы.

Он родился в Сиреневой Комнате, озаренной лучами солнца, проникавшими сквозь плети плюща, занавесившими три высоких окна. Солнечные блики играли на оконных переплетах красного дерева, украшали рисунком листвы красное стеганое одеяло и темный паркет возле колыбели из вишневого дерева. Доктор, приняв младенца, сообщил, что мальчик замечательный, а отец, в волнении расхаживавший за дверью по коридору, заслышав крик первенца, остановился и улыбнулся.

Мать вспоминалась Картеру как воплощение тепла, любви и красоты. Она умерла, когда ему было всего пять лет, и много дней напролет он проплакал навзрыд в Сиреневой Комнате, зарывшись в красное одеяло. Лорд Эштон Андерсон, его отец и Хозяин Высокого Дома, после смерти жены стал мрачен и часто исчезал из дому на несколько дней, а когда возвращался, сапоги его были забрызганы грязью, и вокруг голубых глаз темнели черные круги.

Вот так Картер рос – единственный одинокий ребенок в огромном доме. Компанию ему составляли слуги. Из них больше всех мальчик полюбил троих. Первым был дворецкий Бриттл – человек немногословный, высокий и сухопарый, возраста преклонного, но отличавшийся завидной крепостью. Вторым – Енох, часовщик, единственная обязанность которого состояла в том, чтобы заводить в доме многочисленные часы, а третьим – Чант, фонарщик. Енох был любимцем Картера. Он был древний, словно могучий дуб, да и кожа у него походила на шершавую дубовую кору. Наверное, он был еще старее, чем Бриттл, но от дворецкого разительно отличался внушительной комплекцией и жизнерадостностью. Волосы у Еноха, несмотря на возраст, были черные как смоль и курчавые, словно у ассирийца. Картер часто сопровождал Еноха, когда тот отправлялся с обходами по дому. Их маршрут пролегал из прихожей в столовую, оттуда – в библиотеку, из библиотеки – в картинную галерею, потом – в вечернюю гостиную, из нее – в утреннюю, а потом – во флигель для прислуги, где Енох заводил часы на кухне, в прихожей, в комнате эконома, в коридоре на мужской половине, а также в нише, отделанной вишневым деревом на самой верхней площадке лестницы на женской половине флигеля. В этих часах жила маленькая кукушка с желтым клювиком. Оттуда Енох и Картер спускались в спальни для прислуги, заходили в маленькую библиотеку и еще кое-какие комнаты, а потом поднимались к господским спальням на третий этаж.

Но в те дни, когда Енох уходил за дверь на третьем этаже и говорил, что идет к Башням, Картеру сопровождать часовщика не позволялось. Мальчик терпеть не мог такие дни – ведь тогда Енох исчезал надолго, и Картеру казалось, что он карабкается вверх по длинной-предлинной узкой лесенке без перил, а вокруг него со всех сторон звезды, и он взбирается мимо них к Башням – наверняка они были именно такими высокими, иначе зачем бы часовщик пропадал на несколько дней, когда отправлялся к ним?

Третьим другом Картера был Чант, фонарщик. У него было мальчишеское лицо и мальчишеская улыбка, хотя, судя по седине на висках, человек он был пожилой. Было в нем что-то озорное, а глаза у него были странные – розоватые, что у посторонних могло бы вызвать определенные подозрения, но у Картера, конечно, не вызывало. Чант был натурой поэтичной. Зажигая светильники с плафонами-шарами, он говорил о глобусах и «розе ветров» и цитировал Стивенсона, утверждая, что его работа состоит в «пробивании дыр во тьме». Картеру очень нравился Чант, хотя разговоры он подчас заводил слишком мудреные, а порой и циничные. А еще у него была странная манера: повернет за угол – и исчезнет, как и не было его. Картер не раз пускался за ним вдогонку, но так ни разу и не догнал и в итоге решил, что, наверное, Чант потрясающе быстро бегает, просто чудо как быстро. Но, собственно говоря, чудеса в доме происходили буквально на каждом шагу, и Картеру часто доводилось становиться их свидетелем – просто порой он и не понимал, что это чудеса.

Из-за того, что в доме было полным-полно всевозможных кладовок, ниш, щелей, галерей и коридоров, предоставлявших мальчику возможность без конца разведывать новые и новые уголки, он вырос любопытным ребенком с богатым воображением и страстью к приключениям. В те дни, когда отец оставался дома, к нему зачастую наведывались гости, причем являлись они не в какой-нибудь скучной повседневной одежде, а в доспехах или мантиях, а то и в еще более торжественных нарядах. Женщины, правда, наведывались редко, но как-то раз прибыла стройная, красивая дама в жемчугах и белых кружевах. Она ласково улыбалась Картеру, гладила его по головке и чем-то напоминала мать. Дама уехала, а у него потом еще несколько дней ныло сердце от тоски.

Гости приезжали не для того, чтобы пировать и развлекаться – это было яснее ясного: во-первых, они крайне редко входили в парадные двери. Чаще всего Бриттл встречал их у дверей библиотеки, и тогда казалось, что они сошли со страниц старинных книг. Потом они усаживались за большой дубовый обеденный стол, и тогда отец брал Картера на руки, и мальчик слушал разговоры взрослых. А разговаривали они о войнах и распрях в дальних странах, о нашествиях волков и разбойников. И хотя отец Картера говорил негромко и сидел на самом обычном стуле – точно таком же, на каких размещались гости, – относились они к нему, словно к королю, и просили его о помощи. Часто, поздним вечером, когда Картер, прижавшись к груди отца, уже дремал, лорд Андерсон говорил:

– Я приду.

И Картер знал: на следующий день отец наденет широкий дорожный плащ и шляпу с высокой тульей, препояшется мечом, похожим на зигзаг молнии, возьмет посох с мраморной рукояткой и исчезнет на несколько дней.

Как-то раз, через неделю после того, как был отпразднован седьмой день рождения Картера, он уныло слонялся по гостиной. Тихо всхлипывая, мальчик заглянул за мягкий серый диван, и в этот миг в гостиную вошел отец.