Виктор Некрас - Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды

Звонко трубили в рога доезжачие, по весеннему лесу летел заливистый лай хортов, свирепое и испуганное хрюканье застигнутого врасплох кабаньего стада, часто прерываемое пронзительными взвизгами настигнутого зверя. Полоцкий князь Брячислав Изяславич охотился.

Шум гона надвигался. Брячислав натянул кожаные перстатицы с длинными раструбами, в предвкушении схватки несколько раз сжал и разжал кулаки, проверил, легко ли выходит из ножен клинок, и перехватил удобнее рогатину с длинным обоюдоострым пером и крестовиной. С таким-то оружием хоть на медведя, хоть на кабана…

Князь был пеш. Верхом на кабана охотиться — только коня губить. Вспорет матёрый зверюга клыками брюхо доброй животине — поминай как кликали и коня, и всадника. Брячислав Изяславич, невзирая на новый побыт средь иных князей, на крупного зверя всегда охотился пеше, прадедним обычаем.

Сегодня выжлятники посулили полоцкому князю знатную добычу — ходили слухи, что в здешних дебрях да болотинах живёт огромный — с быка! — вепрь, мало не сам Князь Вепрей, Сильный Зверь, прямой потомок Велеса, Скотьего бога, Владыки Зверья и Хозяина Охот. Вот и сейчас от такой мысли на душе у князя захолонуло, дохнуло древней тайной, гневом предвечных сил, одержащих мир. Брячислав передёрнул плечами, прогоняя оторопь, и перекрестился. Вроде полегчало. Тем веселее будет схлестнуться, — подумал он беззаботно, с каким-то детским упрямством и отчасти даже со страхом. — Поглядим кто кого — он-то, Брячислав Изяславич, как-никак, по старым-то поверьям, тоже потомок бога, ни больше, ни меньше. Все русские князья — Дажьбоговы внуки, да не все об этом помнят.

Боязно было. Сильный Зверь есть Сильный Зверь, что там ни говори про сатанинские наваждения да силу креста и молитвы.

Боязно было, невзирая на крест на груди. Крест крестом, а предвечная сила лесов никуда не девалась. Умные люди и Христу кланяются, и лесных Хозяев почитают. А кто и Велесу с Перуном жертвы по-прежнему несёт.

В мире огромное множество разных сил — и Христова вера — только одна из них. Есть опричь неё тёмные силы, рать владыки тьмы. И есть просто иные силы. Стоящие опричь. Те, что были в этом мире ещё до пришествия веры Христовой. Даже и до появления человека.

Некрепок был в Христовой вере полоцкий князь, да и не с чего было — в полоцком княжеском доме большую власть держала покойная ныне княгиня Рогнеда-Горислава Рогволодовна. Сама крещения не приняла от Владимира, и великий князь неволей презрел собственные слова про то, что "тот, кто креститься не придёт, ворогом мне будет". Не посмел собственную жену тронуть, хоть и бывшую. Тронь, пожалуй, — после беды не оберёшься. Полоцкие кривичи опальную княгиню приняли как свою вместе со старшим сыном, Изяславом.

Изяслав был крещён. Но он стал кривским князем, будучи ещё ребёнком — и двенадцати-то лет не было старшему Владимиричу. Потому всем в кривской земле заправляла Рогнеда, которая не допустила ни в Изяславле, ни по иным местам кривской земли кровавого крещения стойно Новгороду. А после и Полоцк, прадедень город, отцов город, вновь отстроили с её же лёгкой руки.

Может и не сошло бы с рук Рогнеде подобное, да только стояли за её спиной хмурые гридни-кривичи. То-то, должно, кусал в Киеве локти Владимир, что отпустил Рогнеду с сыном в кривскую землю. Ан поздно. А войну новую затевать с бывшей женой да с собственным сыном — на посмешище всей Руси стать, вовзят стыда не иметь. Мало того — как бы не отложились и иные волости — Изяслав и Рогнеда могут стать новым стягом в борьбе с ним, Владимиром, да с киевским самовластием, тем паче, что Изяслав — старший. Наследник. Отложил Владимир на будущее, благо прочно увяз в крещении — Господи, благослови! — то тут, то там вспыхивали мятежи, завязывались стычки. И Владимир всё откладывал и откладывал. А после — и Рогнеда-Горислава умерла, и Изяслав Владимирич вслед за нею, да и сам Владимир Святославич на свете после того не больно зажился. А после наследники Владимировы передрались меж собой, заливая Русь кровью, а Брячислав подрос и сам стал водить рати. И все как-то уже и привыкли, что в кривской земле всё ещё, даже и через полвека после крещения, сильны старые боги и старая вера. И глядели русские язычники на полоцкую землю с надеждой.

Так и сложилось, что, невзирая на крещение полоцких князей, христиан в их окружении было немного. Впору по пальцам ересчитывать.

Гон всё близился — рога ревели уже где-то в половине перестрела, глухо трещал валежник в паре десятков сажен, и отроки за спиной князя невольно подобрались, изготовя к бою кто лук, а кто и самострел. А самый ближний держал наготове рогатину — подать князю в руки при нужде.

Звонко заливались хорты, одержимые самой сильной мужской страстью на свете, что для псов, что для людей-охотников — страстью охоты на чужую жизнь, тем паче, на такую могучую жизнь. Иной раз перед таким наслаждением даже и любовная ярь никнет.

Кусты и камыш вдруг с треском раздвинулись, и бурая туша со свирепым хрюком и рыком стремительно метнулась к людям.

Вот он, зверюга!

— С нами крёстная сила! — неволей вырвалось у переднего отрока, и он вспятил, со страхом глядя на чудовище. Князь же, напротив, сжал рогатину крепче и ринулся навстречь стремительной пятнадцатипудовой смерти.

Рогатина вонзилась легко, но ответный удар кабана мало не сломал древко. Воздух полоснуло тяжёлым пронзительным визгом, переходящим в утробный храп, вепрь рванулся, силясь досягнуть клыками если не самого князя, так хоть ратовище. Ан нет. Не преуспел лесной витязь, только всадил перо рогатины ещё глубже. Злобно хрипя, вепрь чуть попятился, но злой человек не отставал — нажал на ратовище, а пятку рогатины упёр в землю, прижимая ногой.