Goblins
Свартхевди — северянин
Хоть еще и было довольно далеко до полудня, однако, уже ощутимо припекало, и пот уже основательно промочил мою рубаху, но наставнику было плевать. Он еще и стеганый поддоспешник меня нацепить заставил.
— Вот зачем, дядька Олаф, мне тренироваться махать железом? Дело, конечно, полезное и правильное, но колдун ведь не должен драться с врагом сам, для этого есть дружина? Старая Хильда гово…
— Сопля ты зеленая, жидковатая, а не колдун еще! И не всегда в бою тебя смогут прикрыть хирдманы, ну а если, тьфу-тьфу, строй хирда прорвали или драккар твой абордируют и враги уже через борта к тебе сигают — ты вот, что врагу сделаешь? Порчу нашлешь, чтоб бороды у них повылазили? — старый воин, пребывая в гневе праведном, ликом стал красен и громко сопел — Слышал бы тебя дед твой, чтоб пиво ему в Чертогах Павших не горчило, он бы тебе живо прописал ратовищем от рогатины поперек хребтины! Вот уж он был и в колдовстве никем не превзойден, и воин, каких поискать еще. И умен был, куда уж тебе до него. Но, вижу, не доходит до тебя никак мудрость житейская — надо бы ей помочь. А все ведьма эта замшелая, мозги тебе набекрень ставит!
Старый вояка с кряхтением встал с лавки, на которой до того пребывал, распекая меня, и взялся за хогспьет (копье с длинным тяжелым наконечником, пригодным как для укола, так и для рубки) и, прихрамывая, направился в противоположный от меня конец площадки.
— Сварти, отродье ты гоблинское, я сейчас от забора пойду к тебе, а как дойду — тресну тебя по лбу, вот этим славным древом, — он потряс древком оружия — А ты защитись попробуй, колдунством своим, и на месте стой — стар я уже за щеглами всякими бегать. Сможешь — свободен станешь на сегодня и завтра от занятий со мной, не сможешь — на себя пеняй, до ночи отсюда не выпущу!
Требование не выглядело справедливым, равно как и выполнимым.
— Так ты, дядька Олаф, амулеты тогда сними! Нечестно ведь, меня Хильда и учить-то недавно совсем начала!
— Мне, может еще, портки снять и копье бросить прикажешь? Да со змием своим наперевес нападать? Нет, врага в бане голого застать, или, там, ночью на бабе прихватить, — дело, конечно, достойное — но вот незадача — старик, остановившись, задумчиво подергал себя за пегую бородищу, заплетенную в толстую косу — Нечасто так выходит. Чаще гораздо, когда враг попадается одетый, да в железе. И в руке у него не девкина титька, а секира, или меч добрый, да хоть бы и булава. И амулеты на нем висят, и обереги всякие. Вот и посмотрим, как справишься, коли умный самый…
Последние слова он пробурчал себе под нос, направляясь к противоположному концу тренировочного поля.
Да, знатную шишку дядька Олаф мне тогда поставил — куда уж мне его остановить, хоть колдовством, хоть умением воинским, когда он в походы ходил больше чем я на свете живу. Раза в три эдак…
Ох ты, забыл совсем представиться.
Звать меня Свартхевди, Сварти, если короче — полным именем-то меня не зовут еще, звать будут, когда уважение заслужу, не раньше. А заслужу я его примерно следующей весной — как в море уйдем, мне вроде как шестнадцать зим стукнет, так батя меня взять с собой обещался. И прозвище достойное добуду себе, а не как сейчас… Свартхевди Кровавая Секира! Каково? Или вот, к примеру, — Свартхевди Разрушитель! Тоже ведь неплохо? Свартхевди Ярость Шторма! А?
Не то, что сейчас — Сварти Конь… Или Сварти Недотролль… Недотролль — это из-за того, что кожа у меня слегка зеленоватым отливает, совсем чуть-чуть, если не приглядываться — так и не видно, но вот же ж, прицепилось… И ростом я на тролля не тяну, на тролленка разве что, такого, которого голодом морили. Месяцев так пару-тройку. И лицом не похож, девки говорили, что симпатичное. А потомком тролля я быть не могу: они, даже мелкие, те, которые болотные — взрослые ниже трех ярдов, и не бывают. Это старый Олаф рассказывал, а одного тролля я и сам видел, дохлого правда уже.
И, скажу я вам, таким елдачищем, как у него, не детей делать человеческой бабе, а кабанов глушить в самый раз будет. Так что, вранье это все, про недотролля.
И да, я своему отцу, как бы, не родной получаюсь. Приемный я, меня в лесу нашли, недалеко от трясины. Не здесь, нет, у нас, на землях свободных ярлов, детей не бросают, просто пятнадцать лет назад, когда наш ярл с батей и дружиной из набега возвращался, случилось им остановку сделать, один из шнеккеров поврежден у них был. Пристали к берегу, разбили лагерь на ночь — все честь по чести, поселений вблизи никаких, но стражу выставили все равно — положено так, потому что. И вот, ближе к рассвету уже, послышался хирдманам, тем, что на страже стояли, шум какой-то, не сильно вдалеке, да как будто свет над лесом, и крики, женские вроде как. Ну, подняли хирд, малая часть осталась корабли да лагерь сторожить, а большая, с ярлом во главе, отправились глянуть — что да зачем там творится. Нашли кострище, меня, в общем, сопляка еще совсем, несколько месяцев от роду, завернутого в тряпки, рядом со мной несколько вещей, частью мужских, а частью женских по виду, обломок кривого меча, пару сумок с барахлом разнообразным, и еще целую дорогу из слизи, от болота до кострища как раз. И подобрали меня, да ушли оттуда поскорее — не дело в потемках с тем, что такие следы оставляет, рубиться, да и незачем — пускай и дальше в своем болоте сидит. А утром поискали в лесу, для порядка, да и все: и так ясно, что произошло.
Молока, для меня мелкого, ясно дело, взять негде, но был мед, не хмельной, но вполне себе пчелиный — вот им, в воде разведенным, меня и поили, пока до нашего борга добирались. Почему не выбросили за борт — так это потому, что колдун наш тогдашний — Торвальд Треска, сказал: удача при мне великая. Как же: взрослые пропали, а малец жить остался.
Видать, нужен богам для чего-то.
А как до борга дошли, так новость батя узнал, препоганейшую: пока он в походе был, жена его, Инге, родить успела, да не уберегли младенчика, помер сразу после родов. Инге горевала сильно, уж осунулась вся, исхудала, даром, что трое детей у нее уже было к тому времени, так батя меня ей отдал: сказал, дескать, раз боги родного забрали, значит, вот этого примем, неважно, что зеленый. Так что, на вот тебе… лягушонка. Нянькайся.
Дед, колдун Торвальд, то есть, проверил: нет зла во мне, значит можно оставить, и Торстейн — жрец Имира который, с ним согласился. Так и порешили. Так что, есть у меня и отец, и мать, и три брата, хоть не по крови, но молочных. Недотроллем братья меня называют, чирей им во всю задницу, а конем все остальные.
Да, глупая история получилась, это как я прозвище сие дурацкое получил, с год назад примерно приключилась.
