Николай Князев - Владигор. Римская дорога

Утром только и было разговору, что о чуде, случившемся ночью. На небе ни звезд, ни луны, низкие тучи мчались над самыми крышами, будто гнал их из Бореи небесный пастух, щелкая бичом и выкрикивая ругательства на гортанном неведомом языке. В такую ночь впору закрывать окна ставнями не только от воров, но и от холодного ветра, пронизывающего до костей. В небесах слышался рокот — Перунова колесница мчалась, громыхая. Несмотря на позднее время многие горожане не ложились, ждали — пройдет буря мимо или налетит на город, снесет крыши, повалит деревья и амбары. Ждали, прислушиваясь. Рокотало беспрерывно, на горизонте змеились в причудливом танце зарницы. Но вот уже и над городом полыхнула молния — ослепительно- белый жгут перекинулся от одной косматой тучи к другой. Весь мир поднебесный озарился до последнего кустика, до самого крошечного листочка. В этот миг даже собаки, до той поры скулившие на разные голоса, смолкли.

А когда грянул гром и земля будто раскололась до самого основания, все увидели, что Ладорский замок светится в наступившей вновь темноте ровным оранжевым светом, будто недруги запалили его со всех концов разом. Горожане кинулись было к замку с ведрами, готовые тушить возникший, как им при- мнилось, пожар, но, подбежав к воротам, застыли в растерянности — не было никакого пожара, но от каменных стен, из окон и даже от крыши исходило желтоватое, теплое сияние, разливаясь по темному небу. А потом свет этот стал медленно таять, так головня гаснет в остывающей печи, подергиваясь сизым пеплом. И буря разом стихла — тучи разметало без следа, на небо высыпали крупные белые звезды.

Владигор, поднятый вспышкой молнии с постели, видел, как в опочивальне засветились не только стены, но и огромный дубовый сундук, и постель, и даже медвежья шкура на полу испускала мягкий ровный свет. А у меча, висевшего в изголовье, засветились рукоять и ножны…

Владигор взглянул на свой перстень. Аметист сиял ровным голубым светом. Несомненно, это было знамение, но что оно предвещает, Владигор не знал. Оранжевый свет стал меркнуть, но, прежде чем он исчез, на полу, протянувшись от окна к двери, появился странный узор — неведомый град нарисовался на каменных плитах. Пересекались многочисленные улицы, дома лепились один к другому, и хоть каждый домишко в узоре этом был не более горошины, город занял чуть не весь пол княжеской опочивальни… Весь Ладор уместился бы на одном из его холмов, и еще осталось бы место. Хотя вряд ли на свете существуют такие города. Ну разве что боги решили бы построить себе подобное обиталище. Владигор наклонился, чтобы получше рассмотреть странный рисунок на полу, но тут оранжевый свет окончательно померк, и сделалась непроглядная тьма. Пока князь искал ощупью кремень, пока запаливал светильник, тучи за окном рассеялись, и высыпали звезды. Но узор на полу окончательно истаял. Напрасно Владигор вглядывался в ровные, подогнанные друг к другу плиты — больше ничего разглядеть не сумел.

Кто растолкует смысл происшедшего? Он сам? Только нужных объяснений пока не находилось. Проще всего было принять этот знак как предостережение, мол, день, а вернее, вечер сулит беду… Но Владигор тут же отбросил эту мысль — не о том хотел предостеречь его Перун. Ну что ж, день наступит, и знамение разъяснится. Вечером сядет он за стол со своею дружиною, наполнит кубки вином, и хмельные языки выболтают ему всё без утайки. Вот только вряд ли пьяные кмети смогут объяснить ему поданный Перуном знак.

В нижнем зале столы расставили в три ряда. Подле них — дубовые скамьи, покрытые коврами и шкурами. В середине палаты водрузили огромный дубовый стол на толстых ногах, и стольники расставляли на нем потребную на пиру посуду — ковши золоченые, украшенные жемчугом, огромные блюда резные и расписные, кубки костяные и серебряные. Стольники уже выставили приборы дружинникам — по тридцати на каждом столе.

— Отчего таврийского вина нет? — оборотился ключник Губан к худенькому шустрому человечку, красный нос которого выдавал его должность, ибо человечек этот был сытником, заведовал княжескими погребами.

— С утра послали к купцам, обещали привезти… — отвечал тот.

Обрывок этого разговора услышал Владигор возле самых дверей, он уже собирался подняться в свою горницу, но теперь передумал и подошел к Губану:

— Отчего решили за таврийским вином посылать? В подвалах сотня бочек стоит…

— Стояла… — отвечал Губан с поклоном. — Точнее — бочки-то по-прежнему стоят. Только порожние.

— Неужто сотню бочек на пирах выпили? — недоверчиво усмехнулся Владигор. — Сильна дружина…

— Помилуй, князь. — Губан склонился еще ниже. — Оборотни вино расхитили, и сало, и пряности…

— Что мелешь? Оборотни в подвалах дворца?

Губан глянул на стольников, которые, прекратив хлопоты, теперь столпились поодаль, прислушиваясь к разговору.

— Да уж почитай дней десять озоруют, — проговорил Губан. — Весь припас попортили… Буян обещался поймать их, три ночи караулил, да не словил никого…

Владигору почудилось, что ключник то ли не знает чего-то, то ли хитрит, пытаясь скрыть обычное воровство.

— Что ж, пойдем поглядим, велик ли разор, — проговорил он, испытующе глядя на Губана.

Ключник ничего не ответил, только вновь низко поклонился. Вместе с Губаном и сытником Владигор спустился в подвал. Отрок нес перед ними факел, неверное пламя освещало истертые ступени. Сзади услышал Владигор спешные шаги и обернулся — Буян, прилаживая на ходу перевязь с мечом, спускался следом. Неведомо, как он прознал о случившемся, — из молодеческой Владигор никого с собою не звал — время было дневное. Даже если Губан говорил правду, то оборотни могли объявиться только после заката. Многочисленные клети, прежде служившие первым поселенцам Ладора жильем, теперь были переделаны в бертьяницы, в одних хранились кожи и зерно, в других — бочки с маслом и вином. Около сотни винных бочек стояло в углу, чтоб всегда за столом полна была братина.