Однажды Карамзина спросили, как он может в двух словах охарактеризовать положение дел в России. Однако историку и писателю для этого не понадобилось и двух слов:
— Воруют, — ответил он.
Чтобы охарактеризовать центр Киева, даже выходной день много слов не требуется. Потоки машин, этих грязных металлических коробок, у нормального человека могут вызвать лишь раздражение. Однако где в суете современного мегаполиса найти нормального человека…
"Пробки", пожалуй, именно так на этот высказался бы классик, живя он в наши дни, еще возможно подошли бы слова "грязь", и, скорее всего, "суета". Много чего можно передумать, пока стоишь в пробке. А пробка была не шуточной — за последние пятнадцать минут старая потрепанная жизнью газелька продвинулась едва ли на сто метров.
— Мастер, — сидящего в задумчивости на переднем сиденье мужчину кто-то деликатно тронул за локоть, вырывая его тем самым из плена мыслей, — мы выбиваемся из графика.
Говоривший был среднего роста блондин, одетый в глухой черный балахон, свободно висящий на худых юношеских плечах. Тот, кого назвали Мастером, бросил взгляд на часы и ответил:
— Мы успеваем.
— Но мастер для подготовки обряда требуется… — попытался возразить блондин, однако был прерван.
— Я не хуже тебя, Лен, знаю сколько времени требуется для подготовки обряда, и повторяю — мы успеваем, — резко прошипел Мастер тоном не допускающим возражений.
Ни у одного из присутствующих в машине людей возражений не имелось.
Постепенно пробка начала рассасываться, и автомобили стали продвигаться быстрее. Вскоре водитель свернул с проспекта в какую-то боковую улицу, ведущую во дворы. На удивленный взгляд Мастера, сидящий за рулем двухметровый детина хмыкнул:
— Срежем малеха, — и сразу же посерьезневшим голосом крикнул за спину, — готовность — пять минут.
Кроме водителя, Лена и Мастера в машине присутствовали еще четверо. Все одеты в одинаковые черные балахоны с капюшонами и как не странно в тяжелые армейские ботинки. После предупреждения водителя все сразу зашевелились. Откуда-то из-под сиденья появилась спрятанная до поры объемистая спортивная сумка, внутри которой оказалось не что иное, как оружие. Один за другим, из нее извлекли пять автоматов Калашникова, три ПМа, патроны, а также пару гранат. Кроме того один из пассажиров бережно выудил из деревянного ящика некоторое устройство. У человека, хоть раз смотревшего голливудский боевик не возникло бы никаких сомнений, в том, что это могло быть. Это устройство состояло из нескольких достаточно больших брусков вещества, которое обычному человеку напомнило бы пластилин, перевитых разноцветными проволочками, и черного пластикового цилиндра, на верхней части которого, находилось несколько кнопок и циферблат. Понятное дело, что ничем кроме бомбы устройство оказаться не могло.
Газелька наполнилась звуками лязгающих затворов, клацаньем предохранителей и другими, характерными звуками. В свою очередь Мастер проверив, патроны в обойме, дослал один в патронник и проверив предохранитель сунул его куда-то в складку своего балахона, после чего нагнулся, и поднял стоящий на полу рюкзак. Дернув молнию, он заглянул внутрь:
— Так свечи… раз, два… четыре… шесть…, — принялся, едва шевеля губами, инспектировать содержимое, — так… нож…, мел, книга…. шприцы… хм… вроде бы ничего не забыл…
— Одна минута. Подъезжаем, — микроавтобус не спеша выехал на Михайловскую площадь и припарковался за неимением места на тротуаре.
Мастер обернулся: приготовления подходили к концу. Оружие были спрятаны под мешковатые балахоны и все сидели в ожидании команды. Внезапно раздался стук по корпусу микроавтобуса, и к водительскому окну подошел человек в форме ППСника.
— Сержант Иваненко, — козырнул милиционер, — будьте добры ваши документы, здесь запрещена парковка.
Водитель, тихо ворча себе под нос, полез за документами, а Мастер, нагнувшись к водительскому окну, позвал:
— Сержант, подойдите, пожалуйста, сюда, — он вытащил из одной из многочисленных складок красную корочку и небрежно помахал ею перед носом ППСника, и понизив голос до шепота обратился, — здесь какая-то делегация приехала, мы ее сопровождаем.
Он кивнул назад и скорчил недовольную мину, на что сержант только хмыкнул. Поколебавшись пару мгновений, он все-таки решил заглянуть внутрь. Это стало самой большой ошибкой в его жизни. Из открывшейся двери вынырнули две руки — одна, схватив за воротник резко дернула его внутрь микроавтобуса, а вторая накрыла рот, задавив готовый уже сорваться крик. В то же мгновение раздались подряд три громких хлопка, оборвав тем самым жизнь сержанта. В тесном салоне машины выстрелы, несмотря на глушитель, показались очень громкими. От неожиданности все даже слегка растерялись, застыв на пару секунд. Из ступора людей вывел громкий окрик Мастера:
— Поехали, работаем.
Выскочив из машины, группа быстрым шагом, переходящим в бег, направилась в сторону ворот. Походя, приложив прикладом монаха, попытавшегося преградить им дорогу, они ворвались в храм. В это время там как раз шла служба, и в помещении находилось более полутора сотен человек Голос Лена, шедшего первым, прозвучал оглушительно в повисшей тишине:
— Всем лечь на пол, руки за голову, — прокричал он, и зачем-то добавил, — это захват заложников. — После этого, направив ствол вверх, выпустил несколько пуль в потолок. По росписям пробежала цепочка фонтанчиков отлетающей штукатурки, косо перечеркнув лики святых. Однако реакция получилась прямо противоположной. Повинуясь каким-то дремучим инстинктам, толпа в едином порыве бросилась к выходу.
Еще на стадии планирования операции, была оговорена возможность такого поворота событий, поэтому без дополнительных команд четыре ствола, направленные на верующих, выплюнули поток свинца. На смену оглушающей тишине в храм пришла дикая какофония звуков, звуков смерти. Через мгновения, в том же едином порыве, что секунду назад толкал людей вперед, навстречу смерти, толпа схлынула назад, оставляя на мраморном полу пол сотни тел. На смену хлопкам выстрелов, под сводами храма звучащим подобно громовым раскатам, пришли крики боли, страха и отчаяния тех кому повезло остаться в живых. Или как показали дальнейшие события — не повезло…
* * *
Телефонный аппарат был стар. Возможно, он застал еще Хрущева. Хотя точно сказать было невозможно, так как кусок пластмассы, на котором стоял заводской штамп с информацией об изделии был оторван напрочь. Однако, несмотря на все невзгоды, телефон работал. Более того работал он громко. Просто громогласно. Его звон больше напоминал пожарную сигнализацию, чем телефонную трель. Ну, или как минимум школьный звонок — никак не тише. Именно этот звук сквозь сон сейчас штопором ввинчивался в мозг.
