Святослав Логинов - Ось Мира

Ветер срывал пену с верхушек волн, и она горькими брызгами оседала на лице и одежде. Чайки, подобные клочьям пены, метались низко над водой, наполняя воздух скрипучими неживыми криками. Порой какая-нибудь из этих птиц зависала над самой лодкой, уставясь чёрными бусинами ничего не выражающих глаз. Вряд ли чайкам часто доводилось видеть в этих краях людей, но они ничуть не удивлялись, продолжая свои бессмысленные метания над холодной пучиной.

Скорн неутомимо грёб, каждый мощный рывок вёсел толкал лодку к берегу, откуда прилетели белые птицы.

Искристая снежность пены и чаек, кружевного припая и ледников на склонах невысоких гор. Свинцовость воды, неба, близящихся береговых камней. Всякий иной цвет здесь был выморожен.

Лодка ткнулась носом в берег; жёстко захрустел лёд. Скорн соскочил в воду, принялся выталкивать лодку за полосу прибоя. Вода захлёстывала ему в сапоги, но великан не обращал внимания на такие мелочи. Всё было как всегда, и только я видел, что глаза у Скорна тусклые. Надо было бы помочь Скорну, но я был слишком занят: обеспечивал нормальную высадку. Ветер бил зло, резкими порывами, и волны должны были разбить лодку о камни, покрытые скользкой коркой льда, утопить то немногое, что мы везли с собой, и как следует выполоскать нас обоих в ледяной купели. Однако благодаря моим стараниям мы причалили мягко, словно возвращались с вечерней прогулки по тихому Истельнскому озеру.

Кто-то сейчас катается там, любуясь медленно меркнущим закатом?

Я соскочил прямо на камни и только тогда принялся помогать Скорну оттаскивать лодку за усыпанную водорослями линию прибоя, где волны не могли бы достать её даже во время бури. Лодка больше не понадобится, если я уйду с острова, то не на лодке, но во всяком деле должен быть порядок, поэтому лодку надо оттащить от воды и перевернуть килем вверх, вещи разобрать, разбить лагерь и разжечь костёр из просушенного ветром плавника. Скорн умел всё это делать лучше меня, и он делал, лишь глаза оставались тусклыми.

Костёр жарко горел, в котелке булькало пшено, щедро сдобренное салом. Из рундучка я достал флягу, к которой мы давно не прикасались, протянул Скорну. Тот покачал головой:

– Не хочу, – и добавил слова, которых я прежде от него не слышал: – Устал.

– Ничего, – сказал я. – Мы всё-таки добрались сюда. Теперь можно отдохнуть. Спи. Этой ночью караульным буду я.

Скорн растянулся на одеялах, которые мы провезли через море сухими, и уснул мгновенно, как умеют засыпать люди, знающие, зачем они живут.

Я сидел, глядя на его лицо. В этой жизни всё когда-нибудь наступает в последний раз, и я знал, что утром Скорн не проснётся. Ему было далеко за девяносто, немногим удаётся дожить до такого возраста. Скорн служил мне верой и правдой, а я дарил ему силу и несокрушимое здоровье. Но бессмертия не может даровать никто. Скорн и сейчас был способен без устали грести и, не опасаясь хвори, спрыгнуть в ледяную воду, но душа его устала жить. Ещё несколько дней назад он должен был мирно умереть во сне, и я не знаю, где он находил силы, чтобы двигать своё могучее тело.

Не так трудно заставить его двигаться и дальше, но подобные штуки сродни некромантским мерзостям. Поступить так было бы слишком жестоко по отношению к человеку, который был для меня больше чем слугой. Пусть спит. Дальше я пойду один.

Утром я похоронил Скорна. У подножия пологой скалы вырыл могилу, а в скалу вонзил меч, с которым Скорн не расставался много лет. Теперь меч будет указывать место, где покоится богатырь. Вряд ли здесь скоро появятся люди, и вряд ли среди них найдётся тот, кто сможет вырвать меч из камня, но подобные мелочи меня не заботят. Добыть меч сможет лишь достойный его, а случится ли это через неделю или тысячу лет – не всё ли равно? Потратив ещё малую толику магической силы, я наложил на рукоять безвредное заклятие. Теперь добывший меч будет знать, что имя мечу – Скорн, а прежний его владелец лежит под этим камнем. И, значит, через неделю или через тысячу лет на этом месте будет справлена тризна. Мёртвый дождётся, ему ждать не докучно.

Здесь я ещё мог колдовать… или уже мог – это смотря о чём беспокоиться в первую очередь.

Благодатный Истельн – край не слишком большой. Столица, лежащая на берегу пресноводного Истельнского озера, и тут же, рядом, по ту сторону неширокого перешейка, Мальц – единственный морской порт и единственная серьёзная крепость на всю страну. Сейчас два городка практически слились, и приезжие считают, что Мальц – просто припортовый район. Больше городов в стране нет; имеются два торговых села на караванных путях, уходящих в глубь материка. Сёла эти славятся своими ярмарками и дохода приносят больше, чем столичная таможня. В отрогах Тимена – медные рудники и серебряные прииски. Вдоль берегов Истела – реки, давшей название стране и впадающей в Истельнское озеро, – соляные копи. Прохладное лето, мягкая зима. Частые дожди и плодородная почва, на которой растёт всё, что вздумается посадить земледельцу. Крошечные деревеньки без счёта и развалины древних замков едва ли не на каждом холме.

В минувшие века здесь гремели нешуточные битвы, каждый князёк, местный или из сопредельных стран, мечтал наложить лапу на достатки мирных жителей. Благосостояние расточалось дымом пожаров, население гибло, а бароны не становились богаче. Так продолжалось до тех пор, пока жители села Благое не обратились к одному из великих магов.

Чем мужики могут соблазнить волшебника? Абсолютно ничем. У серьёзного колдуна есть всё, что могут предложить люди, и многое сверх того. Но крестьяне, измученные и разорённые бесконечными войнами, нашли подход к магу Гверчиану, обещав ему свою любовь и верность.

Всякий из великих магов может при желании захватить власть в приглянувшемся королевстве, но при этом он останется узурпатором, которому в лицо кадят фимиам, но втайне ненавидят. Гверчиан первым из магов стал истинным владыкой. Барон, которому принадлежало село, как раз в ту пору умер бездетным, его сосед, предъявивший права на выморочное имущество, был вдребезги разбит войсками северных князей и сам погиб в сражении, а это значит, что селу и окрестным хуторам вместо зимней ярмарки следовало ожидать полного разорения. Герцог Истельнский ещё мог бы сохранить село, а северяне не были заинтересованы ни в чём, кроме военной добычи.

Неудобства, связанные с пребыванием в округе великого мага, не идут ни в какое сравнение с разбоем княжьих отрядов. Неудивительно, что благовские мужики и остатки дружин покойных баронов приняли Гверчиана с радостью и почтением.

Северный союз немедленно распался, мародёры бежали, истельнский герцог прислал посольство, до чего прежде не снисходил. Колдун поселился в одном из баронских замков, второй был окончательно разрушен. В скором времени подобная судьба постигла и замки остальных соседей. Добром или неволей бароны и князьки теряли свои владения, превращаясь в обычных дворян и перебираясь по большей части в Истельн, под крыло к радушному герцогу. А лет через сто самым мирным образом произошло объединение Истельна и владений Гверчиана. Возникло новое королевство, которое не развязывало войн, но нападать на которое очень не рекомендовалось. Часть времени король Гверчиан проводил в столичном дворце, но куда чаще обитал в бывшем баронском замке, где занимался делами колдовскими.