Нику Уэббу, человеку, который верит.
Вкус поражения был горек. Еще горше оно становилось оттого, что было необъяснимым и неожиданным. Мощь Орды, которую он поднял, разбилась о камни Лозинской крепости. Тот, кого он поставил во главе своего воинства, убит безбородым юнцом, тот, кто был послан убить этого юношу, — тоже погиб… Все это было непостижимо. Его Господин обещал победу. Обещаниям Эшера он мог доверять столь же безоговорочно, сколь и огню, из которого этот бог создал его. И все же это случилось: Королевства выстояли.
С горечью он уходил в леса. Варвары отныне были предоставлены сами себе. Они могли сражаться, искать мира, бежать — это его больше не заботило. Обещания, которые он им дал от имени своего Господина, не значили ничего, потому что эти люди предали его, предали Того, кому он служил. И все же сквозь досаду, которая гнала его все дальше, словно огонек, мерцала цель. Юноша, которого зовут Кедрин Кэйтин, должен быть уничтожен.
Предназначение этого молодого человека оставалось для него непостижимым. Он знал немногое: Кедрин каким-то образом устоял против Нилока Яррума с его заколдованным мечом, устоял против одержимого яростью Борса. Каким-то образом этому юнцу удалось то, что было не под силу всему воинству, которое встало на защиту Королевств. Давние подозрения снова и снова подтверждались: пока жив Кедрин Кэйтин, планы Эшера под угрозой, а значит, под угрозой и его собственное существование. Нужно любым способом уничтожить Кедрина — и исполнить волю своего Господина.
Он упорно шел сквозь лес, все дальше и дальше, тропами, по которым не ступала нога человека — но ни один человек не смог бы передвигаться с такой скоростью. Дикие звери разбегались, чтобы не оказаться у него на пути, словно чувствовали жаркое дыхание лесного пожара — то, что ему удавалось скрывать от людей. Глубже и глубже в чащу лесов — и вот наконец он пришел туда, где впервые ощутил в себе жизнь, дарованную его Господином, туда, где впервые в Белтреване загорелся огонь Эшера.
Здесь было тихо, очень тихо. Сюда не заходили животные, даже птиц не было слышно. Там, где бушевал породивший его огонь, деревья больше не росли, не появился даже подлесок. Казалось, сама жизнь избегает этого места. Мертвый покой земли, все еще укрытой толстым слоем пепла, не нарушал ни росток, ни проклюнувшаяся спора — лишь обгорелые пни торчали тут и там, словно гнилые зубы. Даже камни оплавились, став стеклянисто-гладкими, точно застывшая лава.
Казалось, Эшер незримо присутствует здесь. Еще шаг — и он ощутил ледяное прикосновение ужаса.
Этот холод пробирал насквозь. Однако он сбросил меха, скрывавшие от чужих взглядов его тело, столь непохожее на человеческое. Он знал, что должен делать… и медлил, ибо гнев Эшера был страшнее всего, что он знал. Но именно из этого страха росла его ненависть — ненависть к Кедрину Кэйтину, к жителям Королевств и в особенности к женщинам в лазурных одеяниях, которые служили врагу его Господина. И он сосредоточился на этой ненависти. Он раздувал эту искорку, тлеющую под спудом, пока она не запылала, поглощая все его существо. Тогда его тонкие губы зашевелились, рождая слова, для которых не предназначены человеческие уста. Он простер руки, и синее пламя затрепетало вокруг его когтистых пальцев, искрясь и потрескивая. В холодном воздухе запахло грозой. Он пел, и голос, гудящий, как пламя, звучал все громче и громче. Призрачное пламя наполнило его рот. Потом огненные щупальца, извиваясь, высунулись наружу и осветили его лицо, похожее на личину жука-богомола. Глубоко сидящие глаза рдели, точно раскаленные угли. Звук становился все громче и выше, пока безмолвная выжженная опушка не загудела, как колокол. Воздев руки к небу, он запрокинул голову, тело напряглось. И тогда он коротко громко изрек единственное слово. Его воздетые руки упали, точно он вложил в этот зов всю силу:
— Эшер!
Огненные щупальца распрямились, свиваясь в мощную струю, и вонзились в серое покрывало золы. Земля задрожала. Гигантский нарыв вспучился в центре пожарища и взорвался, выпустив в темнеющее небо столб раскаленного багрового пламени. Жаркие языки разорвали темноту, расплескались во все стороны, и по его телу прошла судорога экстаза. Пылающая колонна поднималась выше и выше, набирая мощь. Пламя прожигало насквозь землю этого мира, чтобы достичь иных пределов и донести зов его Господину.
И Эшер явился.
Осознав присутствие бога, он опустился на колени и склонил голову — ибо он не смел созерцать то, что могло предстать сейчас его взору.
— «Ты предал Меня».
Голос был подобен раскату грома. Огненный столб на мгновение оброс тысячами молний, и сосны, вскинув горящие ветви, как руки, гибли в пламени.
Он распростерся на земле, зарывшись лицом в пепел. Слова оправдания были едва слышны — казалось, он обращался к углям, рдевшим перед его глазами.
— Я сделал все, что мог. Сделал так, как Ты просил меня.
— «Ты хочешь сказать, что это Моя вина?»
— Нет, Господин! Не Твоя, но…
— «Ты извиняешься! Ты просишь продлить свое жалкое существование? То, что Я дал, Я могу и взять обратно!»
— Я прошу лишь об одном — позволь продолжать дело, которое Ты поручил, Господин! Ничего больше. Теперь я лучше понял суть этих созданий. Я знаю, что Кирье стоит за них.
— «Кирье!»
Столб пламени вновь превратился в гигантское дерево. Его ветви протянулись во все стороны, словно хотели охватить весь Белтреван.
— «Ты оскорбляешь Меня, произнося это проклятое имя!»
— Ее сила велика, — торопливо заговорил он, выплевывая вместе с золой слова, исполненные ненависти. Всесильное пламя до сих пор не уничтожило его лишь по милости Эшера — он слишком хорошо это понимал. — Но того, кто стоит у нас на пути, зовут иначе. Кедрин Кэйтин. Он выстоял против магии, которой я наделил меч. Думаю, Она избрала его Своим поборником.
— «Кедрин Кэйтин, — голос, подобный грому, прозвучал чуть тише, словно в раздумье. — Ты убил его?»
— Я пытался, Господин, но не смог. В нем большая мощь, трижды он от меня ускользал. Он все еще жив.
— «Он не должен жить, — прогремел повелитель преисподней. — Если он жив — почему бы Мне не уничтожить тебя?»
— Я еще могу послужить Тебе, Господин.
Скрюченные пальцы скребли покрытую золой почву, безобразное тело свела судорога. В любой миг гнев божества мог обрушиться на него.
