Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка

Начало темных веков, западный краешек бывшего римского мира. У молодого города на холме, над рекой и морем - нет ни воспоминаний о великом прошлом, ни боязни подступающей тьмы. Работы столько, что водяные колеса скрипят от натуги, а в кузнях приходится работать в три смены. Немало забот и у правительницы. Торговые дела, свары горских кланов, высокая политика... поспать некогда!

Ошибка может стоить жизни - ее или города, в котором ей нравится жить: рассматривать с башни зелень сланцевых крыш, пробегать по камням его мостовых, ловить длинными ушами обрывки разговоров занятых повседневными делами жителей - и, увы, споры о том, кто же она такая.

«Холмовая, сида!» - скажет камбриец.

«Святая и вечная базилисса!» - скажет грек.

«Инженер из будущего» - скажут странные существа, которые и загнали ее - в это время и на эту Землю.

Кто она на самом деле? Сама не знает. Ей разбираться некогда. А - придется!

Она бежит по городу — рыжие вихры, серые глазищи на пол–лица, треугольники ушей, нос–кнопка, пелерина за спиной вьется, как знамя, подол уличный прах баламутит — горожане расступаются, а на ком шапка — шапку долой! Бежит неуклюже, как только не падает — да ни разу не споткнулась. На пути лужа — прыжок, и если это на мощеной улице — горе тем, кто принял работу портачей! Будут переделывать. А не будут… Нет, конечно, будут. Не враги же себе? И хорошо, если беда — всего лишь нерадиво сложенные плиты.

Сегодня луж нет: ночью дождя не было, теперь собирается. Такая в Камбрии погода — если за окном не стучат тяжелые капли, не косит водяная штриховка, не оседает промозглая морось — значит, дождь собирается. Камбрия и дождь — почти одно и то же! Так что от тронутых утренним солнцем ступеней мостовой отталкиваются почти босые ноги — не считать же за настоящую защиту тонкую ткань шоссов… Шаг, другой - потом ступенька! Всякая улица в городе на холме немного лестница. Ну–ка, дурно подметена? Через час спустя горожане натопчут так, что не придерешься, но теперь дворнику не открутиться от последствий дурно сделанной работы!

Если придется сойти с камня на сырую землю, она остановится. Под пелериной обнаружится мешок, цепляющийся лямками за плечи. Оттуда явятся сапоги с широкой подошвой — кошмар кавалериста. Некрасивые? Зато следы будут не глубже, чем у других обитателей города, а когда бег прервется — ноги будут чуть меньше болеть.

Она смотрит по сторонам — жадно, будто прощается с серыми стенами свежевыстроенных домов, крышами, что посверкивают зеленым сланцем, с ивами, березками, липами, дубками. Все деревья — едва укоренившиеся саженцы, по два у всякого дома. Листья пока не появились, а вот почки она различает даже на бегу. Большие глаза видят четко и подробно, словно к ним навечно приставлен бинокль. Стоячие уши вертятся, выхватывают среди голосов жителей монолог города: размеренное буханье копров и скрип талей на стройках, шуршание водяных и ветряных колес, утробное рычание лесопилок, стук механических молотов в кузнях.

Никуда она не денется — завтра опять побежит, разве по другим улицам. Это не прощание — это приветствие! Первый час первой стражи, начало нового дня. Утро сиды Немайн, великолепной и могущественной хранительницы правды республики Глентуи и города Кер–Сиди. Вот, не прекращая бега, остановила пляску одного уха. Вот второе уставилось туда же — к берегу реки, к ветряным башням.

Под ногами уже не камень — доски временной мостовой, а там и упругая, чуть влажная грунтовка — не пыль, не грязь. Такое счастье раз в год случается! Прорытые высокими колесами колеи. Мычание быков далеко за стеной. Появление гужевых повозок внутри города строго запрещено. Для работы есть вода, ветер, огонь. И человеческие руки.

Ее несет к самым стенам, хотя «стены» — сказано громко. Земляные валы желтеют прошлогодним дерном. Поверху щетинятся тонкие прутики ивовых саженцев. Подрастут, и будет грозному укреплению не страшен ни враг, ни ливень. Зато башни над валами — настоящие, боевые и рабочие разом. Вот — подошвенный этаж, амбразуры в ров хмурятся. У двери из дубовых досок с железной оковкой, такую не сразу высадишь — копье в нос. Суровый вопрос — разом с улыбкой: эти уши не подделать. Пароль — отзыв. За спиной громкое:

— Воительницы — внимание!

Положено говорить — воины, но гарнизоны башен состоят из тех, кого жальче тащить в поле. Женщины аккуратней, заботливей, а боевые машины заботу любят. И, увы, аккуратность. Что поделать — уровень техники. Ей и так приходится прыгать выше головы.

Запах сосны, сухой, свежепиленой, серого камня из вершины холма и холодного железа. Узкие столбы света из бойниц. От нацеленной вдоль городского вала машины веет мощью и надежностью.

— Полибол к осмотру!

Машина в полном порядке — литые вороты и винт начищены до блеска, наборы льняных веревок скручены и подготовлены к быстрой замене. Короба со стрелами в полном порядке. А что, если немного приналечь?

Машина поворачивается — легко и без скрипа. Без скрипа, который режет уши с доброй половины башен! Да со всех, что построены без нее. Да вот же он, снова! Аж руки к ушам тянутся - зажать. Сверху… Значит, что? Гарнизону благодарность, а ей — взлететь на этаж выше. Сказано — этаж, а в нем четыре человеческих роста, сида пять раз уместится — от пяток до макушки.

Здесь — никаких паролей–отзывов. Удивленное морщинистое лицо, короткие седые усы…

— Леди? Ох, как хорошо, что ты пришла. Вишь, скрипит, зараза. Собирался уже письмо в щель бросить. А ты сама…

Она кивает — рассеянно. Рассматривает добротный вал, шестерни, ремни.

— Здесь. Смазываете?

— Каждый день. А толку?

Она задумчиво обходит вал, рассматривает ходящие над головой деревянные зубья. Смотрителю интересно. Пусть она живет в том же городе, бегает по тем же улицам, что он — ходит, но ведь сейчас колдовать начнет! Будет, о чем порассказать.

Немайн лезет в карман.

Платок. Маленький! А у самой к поясу пристегнут к поясу большой! Красивый, с кружевом и вышивкой. Только она в него ни высморкается, ни пот с лица не оботрет… все маленькие, простые, белые из карманов таскает. Так для чего большой? Для красоты?

Сида, между тем, проводит краем платка по самым шестерням. Рассматривает грязь.

— Только сейчас смазал?

— Постоянно умащиваю, великолепная!

— Верю… Потому ничего и не сломалось пока. Но это лишь оттянет поломку. Скрипит, значит, трется. Так. Неужели при производстве размеры нарушили? Не верю! Их пилят по лекалам, с запасом в палец… Первые ветряки ставили при мне, там порядок. А тут нет зазора вовсе. Хмм. Что, если…