Барбара Сигел - Сага о копье: Омнибус. Том III

Задыхаясь — и почти что потеряв надежду — я бежал по мокрому песку, отчаянно выискивая, куда бы спрятаться. После чудовищного шторма, что был утром, бежать по грязному песку — всё равно, что бегать в огромной миске с густой кашей. Но Толстобрюхий Ник, деревенский булочник, собирался поймать меня во что бы то ни стало, так что, кроме как бежать, мне ничего не оставалось.

Рванув между двумя домами к морю, я потерял Толстобрюхого из виду. Он, конечно, знал, куда я побежал, но внезапно я увидел своё спасение: на берегу стояли рыбацкие лодки.

Прижав к телу украденный каравай хлеба, я оглянулся.

Толстобрюхий ещё не добежал до пляжа. Не раздумывая, я нырнул в первую попавшуюся лодку.

Накрывшись тяжёлой сетью, я смотрел в глубины неба и старался затаить дыхание. Я прекрасно понимал, что стоит Толстобрюхому Нику пройти мимо, он, конечно же, услышит меня.

Не знаю, сколько прошло времени. Если у тебя руки трясутся от страха, ты лежишь по рот в дождевой воде и стараешься не дышать, а на тебе — тяжёлая сеть, закрывающая свет, — ничего тогда не движется медленнее времени. Абсолютно ничего.

Но когда я услышал быстро приближающиеся шаги, моё сердце опять пустилось вскачь. Я сжался на дне лодки. Вода залила губы; пришлось дышать через нос.

Шаги приближались.

Всё было бесполезно. Я поднял рот над водой и откусил кусок хлеба. Если Толстобрюхий и побьёт меня, я хоть наполню чем-то желудок.

Во рту было сухо, но я поспешно начал жевать.

Шаги приближались. Видел ли он, как двигались сети? Слышал ли моё тяжёлое дыхание? Слышал ли, как я жую его хлеб? Я откусил ещё, потом ещё и ещё, и мои щёки так раздулись, что стали уж никак не меньше, чем у дракона. Ну, может это я и загнул, но в руке у меня осталось хлеба меньше, чем во рту — а ведь я ещё ничего не проглотил. По крайней мере пока.

У лодки шаги смолкли. Я закрыл глаза, хлеб застрял в горле.

Я начал задыхаться!

С меня стащили сеть. Стараясь вдохнуть, я закрыл лицо руками, защищаясь от ударов Толстобрюхого.

Но ударов не было!

Я раздвинул руки и выглянул, а хлеб прямо-таки полез из моего рта.

— Что это? — озадаченно спросил старик, разглядывая меня. — Никак малыш-эльф собственной персоной?

Я не ответил. Я продолжал кашлять, выплёвывая полупережёванный хлеб на дно лодки.

Старик раздражённо покачал головой и принялся хлопать меня по спине.

Когда я, наконец, пришёл в себя, я оглянулся и увидел, что пляж пуст. Толстобрюхого нигде не было видно.

— Что, эльф, попал в переделку? — спросил старик, увидев мой загнанный взгляд.

Я кивнул, решив сыграть на его чувствах.

— Толстобрюхий Ник не любит меня, — сказал я.

— Толстобрюхий Ник никого не любит, — со вздохом согласился старик. И добавил с хитрой усмешкой:

— Особенно он ненавидит одного эльфа, который таскает его хлеб.

Я весь покраснел.

— Как тебя звать, эльф? — требовательно спросил он.

— Дьюдер, — сказал я ему.

— И это всё? Просто Дьюдер?

— Хватит этого, — ответил я, вовсе не собираясь вдаваться в подробности. — А вас как?

— Люди зовут меня Шестипалым Фиском.

Я сразу же посмотрел на его руки.

— Не ищи лишнего пальца, эльф, — рассмеялся он. — Когда мать меня рожала, доктор был поддатый, ну и насчитал на моей руке шесть пальцев. А мать-то была неучёная, проверить не могла, так вот прозвище и прилипло. Сечёшь, в чём дело?

Я кивнул. Что мне оставалось делать?

Старый рыбак вдруг схватил меня за плечи, вынул из лодки и посадил на грязный песок.

— Ты занятно выглядишь, парень, — сказал он. — Эльфов тут нечасто увидишь. Но тебе никак нельзя оставаться в моей лодке. Я сейчас выхожу в море.

— Вы собираетесь рыбачить? — пробормотал я в изумлении. — Все остаются на берегу из-за шторма. И потом, сейчас слишком поздно. Через несколько часов совсем стемнеет.

— После ливня клюёт, лучше всего — ответил Шестипалый Фиск. — К тому же, — добавил он таинственно, — мне нужно поймать одну рыбу, а моё время кончается.

Я и понятия не имел, о чём он говорил. Да, по правде сказать, меня это не очень-то и волновало. А вот что меня волновало — так это не попасться на глаза Толстобрюхому; в такой маленькой рыбацкой деревушке — вовсе нелёгкая задача.

— Я поплыву с вами — быстро предложил я. — Если вы выходите в Кровавое Море так поздно, когда вы будете возвращаться, станет уже темно. А у меня действительно хорошие глаза, и я помогу вам найти дорогу назад.

Старик засмеялся.

— Не учи меня плавать в Кровавом Море, — сказал он. — Я рыбачил здесь, когда тебя и на свете-то не было.

Мне было шестьдесят два года, и по эльфийским меркам я считался подростком, но я не сомневался в том, что Шестипалый Фиск пережил меня на добрых десять, а то и пятнадцать лет. Значит, надо как-то по-другому убедить его взять меня с собой.

— Если вы рыбачите так долго, как говорите, — сказал я хитро, — то вы выглядите гораздо моложе своих лет. — В отличие от большинства эльфов я могу так приукрасить правду, что она уже на себя непохожа. — Но если вы так стары, как говорите, господин Фиск, — продолжал я, — то я буду рад погрести за вас всего лишь за скромную плату в десять процентов улова.

— А ты соображаешь, эльф, — одобрительно сказал старик.

— Пожалуйста, зовите меня Дьюдером.

— Ладно, Дьюдер. Хоть по твоему виду и не скажешь, что ты настоящий гребец, ты хотя бы поможешь мне не заснуть тёмной ночью. Но если уж ты действительно собрался идти со мной, тебе надобно знать, что я собираюсь поймать Чудовище Кровавого Моря.

Я не смог удержаться от смеха.

— Так ты, значит, не веришь, что оно существует, — спокойно сказал он.

— Слышал я эти сказки. Сказки и есть. Все знают это. Даже кендеры.

— И всё равно, — упрямо сказал старик, — именно Чудовище Кровавого Моря я и собираюсь поймать. Так ты всё равно хочешь идти?

Уж конечно, не оставаться же мне было с Толстобрюхим Ником! Прикусив язык, чтобы снова не рассмеяться ему в лицо, я сказал:

— Да, хочу.

Он ещё не успел ответить, а я уже бросился толкать его маленькую лодку навстречу плещущимся волнам Кровавого Моря. Только бы он не передумал!

Он внезапно позвал меня:

— Дьюдер!

— Да?

— Получишь два процента улова. Точка.

Я улыбнулся. Я буду рыбачить!

Я грёб, пока берег не исчез из виду. Лодка шла медленно; Кровавое Море всё ещё отходило от шторма.

Мне казалось, я сойду с ума от постоянных ныряний в каждую волну. Шестипалый, должно быть, видел мои страдания, но договор есть договор, и он не взял у меня вёсел. Только однажды сказал: