Аня Бутенко
КУДРЯШКА И КОРОНА
Принцесса Селестия стояла на балконе своего дворца в Кантерлоте и, подняв мордочку в небо, поднимала солнце. Её рог сиял почти так же ярко, как и восходящее светило, потоки магии бежали по спирали в роге, наполняя принцессу внутренним щекочущим теплом и заставляя звезду двигаться одновременно. Мурлыкая под нос нехитрую песенку про стакан воды — кажется, она когда-то нечаянно подслушала её у Дискорда, — богиня дня наслаждалась окружающим её миром: и щебетом уже проснувшихся птичек, и узором подсвеченных восходящим солнцем облаков на самом горизонте, и шорохом листвы на прохладном ветерке… Иногда принцесса изгибала шею и тёрлась щекой о струящийся волшебный шёлк своей гривы — самолюбование, да, но так приятно ведь! В конце концов, такое замечательное утро такого замечательного дня такого замечательного лета не может не быть… замечательным, да!
Наконец, Селестия убедилась в том, что огненный шар будет идти по небу идеально ровно и без её помощи, и поспешила в столовую: на языке уже чувствовался вкус печенья и апельсинового сока. Продолжая напевать абсурдную, но такую забавную песенку, принцесса развеселилась ещё сильнее. Повертев головой по сторонам и убедившись, что её никто не видит, аликорн принялась с азартом прыгать по плиткам, которыми был выложен пол, стараясь не наступать на промежутки между ними. Последний куплет песни уже распевался в полный голос, то и дело прерываемый весёлым мелодичным смехом богини. Бесценная золотая диадема с аметистом съехала набекрень, а текущая ровным стройным потоком грива теперь напоминала хаотичное облако с безумной мешаниной цветов, как у Найтмер Мун. Распахнулись могучие крылья, и принцесса активно замахала и задёргала ими в разные стороны, помогая себе в своём танце. Звенели туфли-накопытники, касаясь плит пола. Но счастье не могло длиться вечно.
— Принцесса? — тихий окрик «образумил» и остановил пропрыгавшую уже полкоридора Селестию. Сердце аликорн ушло в пятки (если бы они у неё были, конечно), и она, дрожа всем телом, обернулась. Это была её Главная Помощница: пони, чьё слово обладало почти таким же весом, как и слово всех представителей Короны. Она была одной из немногих, кто мог общаться с Селестией почти на равных и выговаривать ей всё прямо в лицо. — Чем вы заняты?
— О, доброго утра, моя дорогая! — поприветствовала её богиня, натянув на лицо самую широкую улыбку из всех возможных. Белоснежная пони всеми силами пыталась сделать вид, что ничего не произошло, но одышка — всё-таки, надо ей почаще слезать со своего трона, а то скоро совсем к нему прирастёт, — текущий по спине пот и ещё не до конца успокоившаяся грива выдавали её с головой. Тем не менее, выслушивать нравоучения от Главной Помощницы ей очень сильно не хотелось — их хватало и от Луны. — Что-то случилось?
Главная Помощница прищурилась, угрожающе сверкнув глазами. Иногда казалось, что она днями и ночами отрабатывает этот взгляд.
— Нет, всё в полном порядке, принцесса. Просто всемогущая богиня-аликорн, сама суть Светил, правительница самой большой и плодородной страны на нашей планете, управляющая, не побоюсь таких громких слов, жизнью смертных, ссылающая на спутники и обращающая в камень одним мановением рога, образец ледяного спокойствия, трезвой головы и редчайшей самоуверенности… пляшет, как девчонка, не заботясь о том, что о ней подумают. А если бы здесь был кто-нибудь другой, а, принцесса? Что бы подумали о вас? Такое поведение недопустимо!
Селестия закатила глаза и тяжело вздохнула. Таких нотаций ей с лихвой доставалось от Луны — каждый раз, когда солнечная кобыла делала что-то весёлое, но безобидное, младшая сестра буквально выносила ей мозг, тысячи раз повторяя одну и ту же мантру: «Принцессе не к лицу дурачиться, Тия. Принцесса не может править государством, если она не может править собой. Воистину, наши предки на небесах смотрят на тебя с укоризной. Почему ты ведёшь себя как неразумный ребёнок?» — и всё в таком духе. Как правило, в таких случаях Селестия возводила вокруг себя звуконепроницаемый щит и тупо кивала на все слова ночной пони. Самое смешное, что после этих слов она улетала в Понивилль делать бумажные кораблики со своими друзьями-жеребятами и вообще наслаждаться жизнью, оставляя все дела на завидующую аликорн. Тем временем, Главная Помощница, не получив сопротивления, разошлась ещё сильнее.
— Нет, принцесса, ну что за глупое ребячество? Ни один правитель за всю историю всего не прыгал по квадратикам на полу, распевая песни! Вы должны вести себя соответственно своему статусу! Это недопустимо, понимаете? Ваш авторитет упадёт ниже плинтуса, принцесса! Вам уже три тысячи лет, но вы до сих пор продолжаете легкомысленно себя вести! На что вы надеетесь, Ваше Высочество?.. Когда пройдёт этот ветер в голове?..
И тут Селестия вскипела. Обычно на все замечания — неважно, чьи, — она лишь отмалчивалась или резко прерывала разговор, но сегодня чаша её терпения переполнилась. Ей надоело. Подняв копыто, она остановила Главную Помощницу, которая уже поняла, что её «занесло», и разразилась тирадой. Не гневной, нет, — печальной, с нотками возмущения и сожаления.
— То есть, вы видите только эту диадему на моей голове? В самом деле? Неужели она блестит так ярко, что затмевает меня? — вопросила Богиня, делая шажок в сторону удивлённой Помощницы. Украшение повисло перед носом аликорн в бледно-золотом облачке магии. — Обидно, однако же. Ох, неужели я действительно лишь титул? Неужели мне нельзя искренне смеяться, петь, танцевать?.. Я вам что, кукла, которую как посадишь на стульчик, так она сидеть и будет? — голос Селестии стал твёрже и увереннее. — Почему вы не хотите видеть во мне друга? Или образ статуи с приклеенной улыбочкой вам выгоднее? Что ж, это неудивительно… Про статую можно подумать всё, что угодно, про статую можно придумать любую небылицу, для статуи можно придумать множество обидных кличек… — и она в сердцах топнула ногой. Солнце за окном померкло на несколько секунд, будто перед грозой. Однако принцесса быстро взяла себя в копыта, мгновенно успокаиваясь. — А впрочем, забудь. Я сама виновата, что всё так запустила. Я пойду к себе, немного передохну. Сегодня замок на тебе, — Главная Помощница попыталась что-то сказать уже уходящей Селестии, но та лишь неопределённо двинула крылом, отмахиваясь от всех возражений, которые могли последовать.
Зайдя к себе в комнату и повалившись на широкую, застеленную покрывалом цвета морской волны кровать, аликорн дня обняла всеми ногами прямоугольную подушку и в смятении прижалась к ней мордочкой. Мысли принцессы были спутаны, а где-то в глубине уже назревали тяжёлые солёные слёзы. Последний раз она плакала только при возвращении Луны — и это был один-единственный раз, когда она не просто позволила дать себе дать слабину, но выплакалась за всю свою долгую тяжкую жизнь. С тех пор все «непозволительные» эмоции были спрятаны ещё более тщательно, чем прежде, дабы никто и ничто не могло пробить её возведённую титаническими усилиями плотину. Но сегодня… Прозрачная крохотная слезинка скатилась по длинной волнистой шёрстке, оставляя за собой светло-серую дорожку — это было начало бури, первая капелька дождя перед огромным штормом, сметающим всё на своём пути. Как Селестия ни крепилась, обида и горечь, накопившиеся за века, были сильнее её. По плотине пошли трещины, и через парочку минут кобылица уже ревела в голос, изо всех сил сжимая в объятьях несчастную подушку. Уже вернувшаяся в своё нормальное состояние грива на этот раз обмякла, став похожей на кусок мокрой тусклой ткани. Стройное грациозное тело богини сотрясалось в рыданиях, тихие жалкие всхлипывания перемежались с громоподобными криками — хорошо хоть звуконепроницаемый щит успела поставить, никто её не услышит… Какой же одинокой и несчастной она чувствовала себя в этот момент! Ни одна живая душа никогда не поймёт, что ей тоже хочется жить и веселиться, петь и прыгать по квадратикам… Почему никто не хочет глянуть дальше своих глупых рамок? Да, это целиком и полностью её вина… вот только в чём именно она провинилась?
