Степан Чэпмен - Реванш ситцевой кошки

Когда уроки у Черепашки закончились, они со Змейкой отправились бродить по улицам, мимо витрин модных магазинов. Они просто обожали глазеть на прохожих. Разнообразие мягких игрушек, населявших Плюшевый город, приводило их в восторг. Змейка делала в уме заметки о каждом, кого они встречали по пути.

Вязаная обезьянка в грубых армейских ботинках. Изящная балерина с целлофановыми крылышками и в ярко-розовой пачке. Паук в белой кружевной шляпке, а с ним муха в бархатных бриджах. Король в горностаевой накидке и короне из золотой фольги, толкающий перед собой инвалидную коляску с беззубым тигром. Маленький зеленый человечек, ведущий на поводке какую-то хреновину с пропеллером вместо головы. Воин-индеец в головном уборе из орлиных перьев и одноглазый пират с деревянной ногой. Вот так жизнь в этом Плюшевом городе — все равно что парад Четвертого июля, только круглый год без перерыва!

Высоко в ясном небе медленно ползла сверкающая чешуйка солнца. Ну и классное же местечко! Змейка просто нарадоваться не могла, что ей посчастливилось попасть сюда после смерти.

Черепашка и Змейка шли по тротуару, лавируя между вешалками с уцененной кукольной одеждой. На дворе стоял июль 1931 года, к тому же была пятница; вовсю светило солнце. От тележек уличных торговцев плыл аромат жареных сосисок и горячих соленых кренделей. На Заплаточной улице, между Колыбельным проездом и Вельветин-стрит, друзья миновали несколько витрин, полных подержанных рук и ног, а потом прошли по переулкам, вдоль маленьких ремонтных ателье, гастрономов и глазных магазинчиков.

На углу Ясельного проспекта и Атласной улицы они свернули и зашагали на восток, к трехэтажным жилым домам, в одном из которых жил со своей мамой Черепашка. С виду их дом ничем особенным не отличался — только немного грязи на облупившихся стенах да вывеска «Не кантовать!». Черепашка и Змейка нырнули в тенистый проулок между корпусами. Змейка гоняла по земле пустую бутылку кончиком зеленого плюшевого хвоста. Черепашка подкидывал в воздух кусочки гравия и старался попасть по ним деревянной рейкой.

У кого-то наверху, на третьем этаже, граммофон играл свинг. Три женских голоса выводили в унисон: «Собака из хлопка сказала «гав-гав», ей кошка из ситца ответила «мяф!», и вскоре пустились по дому кружиться лоскутья, обрывки — и хлопка, и ситца».

— Как думаешь, Плюшевый город входит в Соединенные Штаты? — спросила Змейка.

— Понятия не имею, — ответил Черепашка.

— Я спрашивала народ, откуда кто родом. Похоже, все сплошь из Америки.

— А как насчет китаезов?

— Китаезов я ни одного не знаю. — Тут она услышала, как на втором этаже вопит мистер О'Гризли. — Гляди-ка, чокнутый медведь опять разговаривает сам с собой. Пошли, пошпионим за ним?

Черепашка и Змейка кубарем скатились по пожарной лестнице и, затаив дыхание, согнулись в три погибели за кухонным окном. Заглянув в это окно поверх подоконника, они увидали в дверном проеме кусочек логова Тедди. Медведь слонялся вперед-назад, размахивал руками и изливал душу окружающим его стенам. Друзья не успели толком рассмотреть его, но зато прекрасно слышали каждое слово.

— Спорим, он расколотит что-нибудь из мебели? — прошептал Черепашка.

— Спорим, он расколотит башку своей старухе, — сказала Змейка. Каждая собака в округе была наслышана о Тедди и Эдне и об их так называемых стычках.

Тедди О'Гризли жил в убогой душной квартирке на втором этаже. Сейчас он, облаченный в кальсоны, майку и носки, сидел в кресле и слушал по радио футбольный матч. А кроме того, опустошал миску с попкорном и управлялся с бутылками холодного пива. Настенные часы пробили четыре.

В лохматой коричневой голове Тедди, глубоко в его помятых вельветовых мозгах ворочалась обида на жену, Эдну Маккролл. Эдна работала хирургической медсестрой в крупной городской больнице. И это никуда не годилось. Ей следовало бы сидеть дома и заботиться о своем муже. Проклятая депрессия все перевернула вверх тормашками. В довершение всего, нынче Эдна еще и опаздывала. Тедди чувствовал, что на него вот-вот накатит. А этой сучке, конечно, было наплевать.

Тедди уже больше года сидел без работы, благодаря чему имел массу времени на размышления о своих брачных узах. Он выключил приемник и снова принялся бродить из стороны в сторону, в ярости пиная ногами ковер и бормоча себе под нос. Он охотно наподдал бы и мебели, но не мог позволить себе так распускаться. Мужчина все-таки должен держать себя в руках. Скажем, когда учишь уму-разуму свою старуху, ты ведь сдерживаешься, чтобы не наставить ей синяков на физиономии. Если, конечно, синяки не входят в твои планы.

Он вспоминал лицо Эдны. Это чопорное целлулоидное лицо, дерзкий черный нос, широко расставленные пластмассовые глазки с маленькими синими зрачками, которые дребезжали и перекатывались внутри, когда он тряс ее за плечи. Однажды он выплеснул ей в лицо горячий кофе — и поделом. Может, сегодня он размозжит ей лапу этой вот хрустальной пепельницей. А если та шлюха, что живет над ними, снова вызовет полицейских псов, то он и ей морду разукрасит как следует.

Тем временем под раковиной в ванной комнате Клык, хомячок Тедди, протискивал упитанное шелушащееся тельце между прутьями своей клетки. Клык был мстительной тварью с кривыми зубами и зловонным дыханием. Он на кончиках когтей прокрался в кухню, держась под прикрытием мебели так, чтобы незаметно приблизиться к Неженке. Неженка, попугаиха Эдны, влачила жалкое существование на насесте возле холодильника и коротала дни, предаваясь одному из трех своих излюбленных развлечений: глодала желтым плюшевым клювом собственные желтые плюшевые когти, вытягивала из крыльев слабо закрепленные ворсинки или в бесплодном вожделении елозила по жердочке насеста.

Заметив хомяка, Неженка разразилась бранью и принялась метаться по своей жердочке. Клык вскарабкался по подпорке насеста и сомкнул челюсти на ее хвосте, но тут же сорвался вниз и шлепнулся головой об линолеум. Неженка слабо заверещала, баюкая пострадавший хвост.

Тедди запустил в кухню тапком. Тапок врезался в насест. Неженка обратилась было в бегство, но ее попытка вылететь на волю прямо сквозь потолок, испещренный пятнами от протечек, закончилась лобовым столкновением. Клык, визжа от бешенства, носился туда-обратно вдоль плинтусов. Тедди хихикал в своем кресле. «Давай, малыш, задай ей перцу. Должны же и у тебя быть радости в жизни». Цепляясь за грязные обои, хомяк немного подтянулся и снова соскользнул на пол. Он был безнадежен.